Сергей Васильевич Викулов (1922-2006)

К 100-летию выдающегося русского поэта

Выдающийся поэт Сергей Васильевич Викулов родился 13 сентября (по другим источникам 26 сентября или 27 июня) 1922 года в деревне Емельяновская (ныне Белозерского района Вологодской области). Отец — фельдшер, солдат. Детство и юность Викулова прошли в северной деревне среди крестьян, столяров и охотников.
Участник Великой Отечественной войны с октября 1942 года, командир зенитно-артиллерийскойбатареи на Калининском и Сталинградском фронтах. Затем был помощником начальника штаба 247-го армейского зенитно-артиллерийского полка 3-го Украинского фронта, гвардии капитан. За боевые заслуги дважды награждался орденом Красной Звезды.
В 1951 году окончил литературный факультет Вологодского государственного педагогического института. Член СП СССР с 1950 года. С июля 1961 года по 1964 год — ответственный секретарь Вологодской областной писательской организации Союза писателей РСФСР. С августа 1968 года по 1989 год — главный редактор журнала «Наш современник». За эти годы он дал путевку в большую литературу многим молодым поэтам и писателям, таким, как, например, Виктор Герасин; в эти же годы через журнал прошли Астафьев, Солженицын, Бондарев, Абрамов, Солоухин, Распутин и многие другие.
В 1990 году подписал «Письмо 74-х».
Среди наград - орден Отечественной войны 2-й степени, два ордена Трудового Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и др., а также медали «За оборону Москвы», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»и др.
Лауреат Государственная премия РСФСР имени М. Горького (1974) — за книгу стихов «Плуг и борозда» (1972).
Именем Сергея Викулова названа улица в Белозерске. Там же с 2012 года существует Культурный центр имени С. В. Викулова, где находится мемориально-музейная комната, посвящённая жизни и творчеству поэта, в том числе экспонируются личные вещи, документы, фотоматериалы и библиотека С.В. Викулова


ОГЛЯДЫВАЯСЬ С ГОРДОСТЬЮ НАЗАД

ГОЛОС
Не трать словесного заряда,
Поэт, коль спит душа! Изволь
помедлить, брат, покуда радость
её наполнит или боль.
Попридержи к бумаге рвенье,
напрасно бисер не мечи:
пусть Мысль, а может быть, Прозренье
сверкнут, как молния в ночи!
Тогда зажги огонь отваги
и, приравняв перо к штыку,
на поле белое бумаги
неспешно выведи строку.
И враг ей встретится ли, друг ли,
она должна звенеть, лишь тронь.
И жечься так, как жгутся угли,
положенные на ладонь!
А без того — зачем же надо
её выдумывать, писать
и бегать с нею по эстрадам?..
Чтоб воздух только сотрясать?

ПЛУГ И БОРОЗДА
Всему начало — плуг и борозда,
поскольку борозда под вешним небом
имеет свойство обернуться хлебом.
Не забывай об этом никогда:
всему начало —
плуг и борозда.
А без начала, ясно, нет конца,
точнее, не конца, а продолженья,
ну а еще точнее — нет движенья
и, значит, завершенья нет.
Венца!
О, сколько раз мы —
век сменяет век —
успели утолить познанья жажду
с тех пор, как сделал борозду однажды
и бросил зерна в землю человек.
Растут, бессчетно множась, города,
Луна
людским становится причалом…
Начало ж остается все началом,
и суть его все та же —
борозда.
Не забывай о нем у пирога
и даже перед сном, смежая веки, —
как забывают о начале
реки,
раздвинув беспредельно берега.
И если стала близкой нам звезда
далекая,
скажи, не оттого ли,
что плуг не заржавел,
что в чистом поле
вновь обернулась хлебом борозда?!
Не забывай об этом никогда.

СТИХИ О МОЕЙ ДЕРЕВНЕ
Стихи мои о деревне,
и радость моя, и боль!
Кто зову земли не внемлет,
едва ль вас возьмёт с собой
в дорогу — развеять дрёму…
Глухому к земле, ему
стихи про Фому-Ерёму,
сермяжные, ни к чему.
Томов со стихами — груда.
А в тех, говорят, томах
что ни страница — чудо,
что ни куплет, то ах!
Новаторские, блестящие,
строка о строку звенят.
А вы, мои работящие,
в пыли с головы до пят.
Не очень-то вы нарядны
и — где уж там! — не модны.
Вы будничны, не парадны…
И всё-таки вы нужны,
я верю тому, кто в поле
упрямо растит зерно,
чьи с коих-то пор мозоли
в стихах поминать грешно…
Старо и неблагозвучно!
Да полноте, остряки!
А ваши-то белы ручки
не потому ль мягки,
что эти не в меру каменны —
не руки, а жернова!
В мозолях все, как в окалине…
Нужны ли ещё слова!
Добры, горячи по-русски
и грубы на первый взгляд,
корявые эти руки,
красивые эти руки
и впрямь чудеса творят!
Держите ж голову гордо,
стихи мои! Мы и впредь
о них, не жалея горла,
по-своему будем петь!

ОТЦУ
Может быть, зимой, а может, летом
оборвался твой солдатский путь.
Ничего не знаю. Даже это:
в день какой тебя мне помянуть?
В сторону какую поклониться
по-сыновьи праху твоему?..
Черный ворон, вековуха-птица,
ты не в том ли почернел дыму,
что ему, солдату, выел очи?..
И не ты ли, сидя на суку,
перед самым боем напророчил
долюшку такую мужику?
Долюшку — растаять с дымом взрыва
в облаках?..
Несутся облака.
Ворон дремлет. Ворон нем, как рыба.
Только ель скрипит под ним слегка…

В ГОРОДЕ НА ВОЛГЕ
Как трудно было умирать
солдатам, помнящим о долге,
в том самом городе на Волге —
глаза навеки закрывать.
Как страшно было умирать:
давно оставлена граница,
а огневая колесница
войны
ещё ни шагу вспять…
Как горько было умирать:
«Чем ты подкошена, Россия?
Чужою силой иль бессильем
своим?» — им так хотелось знать.
А пуще им хотелось знать,
солдатам, помнящим о долге,
чем битва кончится на Волге,
чтоб легче было умирать…

В ТОТ МИГ
                    Ю. Бондареву
Когда в последний раз мы разрядили
стволы всех наших грозных батарей,
мир замер, ахнув:
«Всё же победили!»
В тот миг он озадачен был скорей,
чем изумлён:
великую загадку
явил собой наш воин!
Где ответ?
А он, устав смертельно, сбросил скатку.
Спиной к рейхстагу сел,
достал кисет
и, угощая тех, что подходили,
махрой, как будто дома, у крыльца,
сказал негромко:
«Вот и победили!»
И не добавил больше ни словца.
И тот, кто ясно слышал эту фразу,
уж ни о чём и через много лет
не спрашивал нас более ни разу —
она дала ему на всё ответ.

ПОСТОЯНСТВО
                 Ю. Бондареву
Славлю постоянство гордых елей,
Потому как ели не из тех,
У кого семь пятниц на неделе,
Кто взирает робко снизу вверх!
Рыжей бровью поведет лишь осень,
Как уже готовы все в лесу
Порыжеть и даже вовсе сбросить
С плеч своих зеленую красу.
Только ели —
не бывало сроду,
Чтобы перекрасились до пят, —
Несмотря на рыжую погоду,
Хоть руби, зеленые стоят.
Мало! Даже в белые метели,
Даже в холода, когда вода
Замерзает,
не сдаются ели,
Не меняют цвета и тогда!
Вот они стоят — сам черт не страшен, —
Отряхают белое с боков,
Здорово похожие на наших
Очень зимостойких мужиков.
Засугробит все кругом — не дрогнут.
Лишь сгореть, как свечка на ветру,
Могут ели. Большего не могут.
Мне такой характер по нутру!

ЭТО ПОЧЕМУ ЖЕ?…
Всё, казалось, пере… пере… пере…
Стала прочно на ноги демвласть.
Замерли заводы. Настежь двери
Складов: больше нечего украсть…
Схлынули Гусинский, Березовский…
Легче стало: меньше шею трёт.
Кое-где колхозные полоски
Зеленью взошли. Вздохнул народ.
Но явилась в образе мессии
Баба, и исторгла из груди:
«Бойтесь, совки! Трепещи, Россия!
Главные реформы впереди!»
Руки-лапы вскинула мегера
В яростном замахе, как палач,
И обуткой крайнего размера,
Грязною, ступила на кумач
Флага…
И с особым сладострастьем
В пол вдавила, словно грузчик, пьян,
Серп и Молот — символ «старой» власти,
Власти… той… рабочих и крестьян.
С юности нервишками неслабый,
Не сдержался я, рванул гужи:
— За кого ты принимаешь, жаба,
И меня, и мой народ, скажи,
Если перед ним с такой «отвагой»
(Знай же: не забудет это он!)
Вытираешь ноги Красным Флагом,
Тем, что был победно над рейхстагом
В сорок пятом им же водружён?
За кого? — ответь, мадам. А кроме —
Коль на то пошло, я должен знать:
Это почему ж в своём-то доме
И пред кем он должен трепетать?
Ведь по многочисленным приметам
Может выйти и наоборот,
Если, наконец, найдёт ответы
На вопросы эти сам народ.

НЕЛЁГКУЮ ТЫ ВЫБРАЛА МНЕ ДОЛЮ
Нелёгкую ты выбрала мне долю —
дала бумагу мне, перо дала…
О, Русь моя, колосья по подолу,
и синь в глазах, и солнце у чела!
Ты вечная, моложе век от века!
Тебе, моя великая страна,
ни позолота лести человека,
ни пудра фраз красивых не нужна.
И ты, великодушная на диво,
казни меня забвеньем, коль солгу…
И без меня ты можешь быть счастливой —
я без тебя, Россия, не могу.

ОГЛЯДЫВАЯСЬ С ГОРДОСТЬЮ НАЗАД
Оглядываюсь с гордостью назад:
прекрасно родовое древо наше!
Кто прадед мой? — Солдат и землепашец.
Кто дед мой? — Землепашец и солдат.
Солдат и землепашец мой отец.
И сам я был солдатом, наконец.
Прямая жизнь у родичей моих.
Мужчины — те в руках своих держали
то плуг, то меч… А бабы — жёны их —
солдат земле да пахарей рожали.
Ни генералов нету, ни вельмож
в моём роду. Какие там вельможи…
Мой прадед, так сказать, не вышел рожей,
а дед точь-в-точь был на него похож.
И всё ж я горд, — свидетельствую сам! —
что довожусь тому сословью сыном,
которое в истории России
не значится совсем по именам.
Не значится… Но коль невмоготу
терпеть ему обиды становилось,
о, как дрожать вельможам доводилось,
шаги его расслышав за версту!
Ничем себя возвысить не хочу.
Я только ветвь на дереве могучем.
Шумит оно, когда клубятся тучи, —
и я шумлю… Молчит — и я молчу.

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную