Заглавие как ключевая фраза: что обозначишь штрихами, то явится тебе удивительным открытием общечеловеческой сути. Таким открытием стала для меня поэма Анатолия Сергеевича Дрожжина «Созвучие».
Слово, вынесенное в название, с точки зрения толкования многозначно: в музыке – это гармоническое сочетание двух или несколько тонов, в стихосложении – совпадение звуков речи, повторение в стихе сходных гласных звуков или сходное звучание концовок строк, то есть ассонанс и рифма. А если говорить о творчестве поэта, то в первую очередь мы обращаем внимание на лексический состав рифмующихся слов, как взятых независимо друг от друга, так и в определённом взаимоотношении. И они создают эмоциональное поле для раздумий не только по прочтении, но прежде всего до чтения.
Заглавие, предваряя содержание, способствует размышлению и антиципации (предугадыванию): о чём это произведение, чему посвящено, на какие дороги выводит нас автор, чьё детство опалено войной.
У А. Дрожжина есть такие стихи, которые не дают жить спокойно и в мирное время, – это «Пиджаки», «Эвакуация», «Старики», «Коровьи слёзы», «День Победы», «Колхозница», «Закроешь на щеколду дом», «У солнца сломаны лучи»… А сколько боли в поэме, посвящённой Н.И. Поснову «Один на дороге»?.. Всего не перечислить, да в этом и нет нужды! Но если соотнести темы его стихотворных шедевров с поэмой «Созвучие», то параллели несомненны.
Прочитав начало произведения, мы уже не отрываемся и соглашаемся с автором – содержание его строк близко нашему состоянию. В процессе чтения мы свою жизнь пропустим через главы поэмы А. Дрожжина и вдруг почувствуем, что создали собственный текст, созвучный творению поэта, в основу которого положен главный закон природосообразности:
Природе жить,
земле вертеться,
пока в стремлении одном
зерно,
похожее на сердце,
и сердце,
схожее с зерном,
ждут – воедино с миром слиться
по смыслу, будто по крови.
Автор с первых строк поэмы преподносит нам известный закон жизни:
…найдёшь себя –
и обретаешь
с деревней родственную связь.
Одна из тем обозначена штрихами, но масштабно – Пугачёв, Есенин, Л. Толстой. Кто стоит за этими именами, читателю известно, но снова и снова всплывают картины литературного пространства, отражающего «век нынешний и век минувший» (А.С. Грибоедов). Понимание нашего существования на земле созвучно мысли автора поэмы: «…не случайно предки наши жизнь основали в деревнях». Для многих людей и сегодня основой жизни является крылатое утверждение Анатолия Дрожжина:
Пока деревня есть
в России, –
не стать ей колосом пустым!
Оно же, это утверждение, формулируется как проблема, раскрыть которую возможно, если сам являешься или являлся сельским жителем, и решать её по мере своих возможностей.
Поэма А.С. Дрожжина «Созвучие» – энциклопедия сельской жизни. Полотно её написано широкими цветными мазками, не исключая чёрные, и начинается не с весны, когда природа просыпается для жизни, а когда «время собирать камни»:
Сентябрь
ветровою полою
шуршал по кустам ивняка.
В моё дорогое былое
дорога была нелегка.
Прочитаем эти строки, вспомним не одну историю человеческую: живёшь, живёшь, и всё вроде хорошо, но приходит час или минута, когда ночами спать не можешь. И не во сне, а наяву идёшь по знакомым дорогам детства, согревающим босые ноги тёплой мягкой пылью, а потом ощущаешь утреннюю прохладу росы, и… не выдерживаешь, садишься в попутный транспорт и едешь туда, откуда родом – в свою дорогую деревню.
Рано или поздно, но человек возвращается к колодцу с родниковой водой, который ждёт его, чтобы напомнить о празднике, когда его чистили всем миром, облагораживали, сохраняли зелёный покров, а застолье после трудов праведных устраивали на взгорье, чтобы любоваться свершившимся. А какие песни лились до позднего вечера! Всё здесь и все здесь – этим и силён народ.
И возвращается человек к дому на малой Родине, приобретя жизненный опыт, согласившись с тем, что «завидный урок постоянства – деревьев оседлая жизнь». И принимает назидание:
в грозу либо лютой зимой
держаться
корнями за землю
и выше вставать
над землёй!
Путешествие в особую страну, откуда ты родом, всегда даётся очень тяжело, и мы не находим оправдания своему бегству, хотя и оправдываться нет необходимости. Лирический герой поэмы «Созвучие» испытывает не только стыд за долгое отсутствие в своей родной деревне, но и ощущает радость постоянства:
И так на душе хорошо,
как будто – что раньше утратил,
сегодня
внезапно нашёл.
Да, нашёл, только это находка с чувством тоски и растерянности:
Но оторопь душу берёт:
где дом был –
дорога,
а ясень,
посаженный дедом,
живёт.
Ознобно я дерево трогал
и воздух захватывал ртом.
Где дом был,
сегодня – дорога.
До-ро-га!
А раньше был дом.
О, как же нам созвучно это! Дом, куда тебя привезли маленькой, посадили на узлы с большой куклой, остался в памяти, которая не отпускает. В доме ещё нет побеленных стен, брёвна излучают свет, и в пасмурный день не надо зажигать керосиновую лампу или лучину…
Несмотря на уют в сегодняшней квартире, мы мысленно находимся в «тереме добра», который отправил нас в большую жизнь.
С героем Анатолия Дрожжина проходим весь путь от минуты осознания себя как существа мыслящего до понимания и принятия народной мудрости как аксиомы: «там, где сошёлся клином белый свет» – уголок и родной, и любимый, ты прости нас…
Всё творчество А.С. Дрожжина картинно: ясно видишь пейзаж, лица встретившихся людей, небо, солнце и… стога в тумане, напоминающие русских богатырей в шеломах, к одному из которых «ссутуленно плечом приткнулся» странник, отсутствующий здесь приличную часть своей жизни – целых двадцать лет. Отсутствующий, но не ушедший из памяти, где «срок детства… войной укорочен в загубленном лесу».
Военная тема заставляет пульсировать не только висок, но и сердце стучать по-особому. Время здесь словно бы остановилось, а в сознании героя и его «сословья безотцовых сорванцов» прокручивало тысячи метров киноплёнки:
Там фитиля заносчивое пламя
шибало бабке
копотью в лицо…
………………………….
У нас штаны свисали на подтяжках,
и были лица
не по-детски злы,
когда в упряжках
медленно и тяжко
валились с ног
упрямые волы.
Друг герою «помогал осваивать косу», и вместе они уходили «с головой в дела», замотанные работой по-взрослому. Могло ли быть иначе?
При чтении поэмы возникает ощущение, что она вся состоит из сравнений, но коснёмся пока военной темы, а все сравнения как смыслы найдём в тексте:
Мы, отроки,
как раки на безрыбье,
вдруг оказались
в славе и цене.
Созвучие встречаем в стихотворении «Поздняя весна», которое посвящено Н.Н. Денисову:
Отцы нас не качали на руках,
На блюдечках наук не подносили.
В двенадцать мы пахали и косили,
С достоинством ходили в мужиках.
А. Дрожжин видел собственными глазами и помнил всю жизнь картину эвакуации, когда люди прощались с домом, когда хозяин в возрасте преклонном
В сад прошёл,
Остановился сгорбясь.
Долго землю разминал в горсти,
и в кисет, пропитанный махоркой,
как ребёнка, в люльку опустил.
«Эвакуация»
Зло «являлось в обличье пожара и голода, одевалось в мундир ядовитой войны» («Старики»), а когда мальчишки увидели пленных фашистов, они вместе с матерями смотрели на «лица пожухлые, как осенью трава», и во весь рост поднималась человеческая жалость:
На их ногах лохмотья маскхалатов
пылили, точно в печке помело.
Солдаты их вели через село,
как гнали стадо пастухи когда-то.
Один – здоровый, рыжеватый, лысый
в растоптанных лаптях маршировал.
По сторонам поглядывали лица,
пожухлые, как осенью трава.
Коза орала за соседским садом,
и дым заречный небеса лизал.
Мы, пацаны, до помутненья взгляда
на этих фрицев пялили глаза.
Они устало горбили лопатки,
поддерживая рваные порты.
И почему-то матери-солдатки,
остолбенев, не раскрывали рты.
И не грозили больше кулаками.
И молвил дед:
«Усё, капут войне».
И мы в воронку сбрасывали камни,
освобождая руки от камней.
«Пленные»
«Люди на злобу сердца не растратили, / Зёрна любви прорастали в них заново», – созвучным в этой теме стало стихотворение «Патефон».
Отзвуки войны слышны в рассказах однорукого деда Павла из поэмы, которому очень жаль «онемевшую гармонь», а бывало,
Как он играл!..
……………….
Была извечно музыка подругой
любого удалого торжества.
…………………………….
Дедок грустит взаправду,
что гармони
сегодня богу душу отдают.
Это ещё одна грань поэмы, тема, переходящая в разряд ностальгических. А в довоенное и послевоенное время
Гармоника наяривала чётко,
дробь сыпала,
как семечки стручок.
И требовала «Барыня»
чечётку,
и били пятки
пыльный пятачок.
Поэма многогранна и богата образами, которые будят человеческую память. Вспоминается и мне такой пятачок – «Кузин бугор» над озером, где земля была похожа на добротный асфальт, а вокруг трава-мурава, на которой сидели дети и смотрели на исполнение «Барыни», «Цыганочки», вальса «Амурские волны»; слушали широкие раздольные народные песни и очень хотели быстрее стать взрослыми, чтобы тоже танцевать и петь.
Яркой картиной сельского быта, а по сути – особой темой показа проявления деревенского духа стал предстоящий концерт студентов, приехавших на «картошку» (многим поколениям созвучна эта золотая пора):
…тщательно одеты,
чтобы сущность пола,
строго соблюсти, -
поспешают бабы
оценить студентов:
как поют и пляшут,
что у них в чести?
И сливаются мысли и взгляды деревенских и городских:
Нынче сёла то же,
что и город, пляшут,
нынче сёла то же
самое поют.
Гимн деревне в поэме А. Дрожжина звучит громко, победно, и мы соглашаемся с тем, что «утро начинается в деревне, а потом уходит в города», поэтому окутывает радость, что «высоковозрастный колхозный, устали не знающий народ» не воспитывал нас – мы были пропитаны тем же духом, что и наши родители, их родители, великая семья – единый советский народ! Это был способ жизни, дававший нам уникальные образцы присутствия на земле, которой «вертеться, …а листьям литься с берёз в опавшую межу». И мир сей, несомненно, создан «для солнца, веры и любви».
Тема любви даёт широкое представление о чистоте человеческих отношений, в какую бы ситуацию не попадали герои поэмы:
И непонятно, чья была вина,
что я благоволил
к соседке Зинке,
но таяла пред Летчиком она.
Родившееся когда-то чувство освещается разговором друзей двадцать лет спустя:
- С Зинкой что же у вас?
- Разошлись не сойдясь.
- Видно, сам виноват?
- Попытаешь у Зинки?
- Виновата ли Зинка?
- Я ей не судья.
Осторожный мужской разговор предваряется двумя вопросами и ответами, к которым добавляется размышление как неотъемлемое, не уходящее из жизни насовсем:
- Уезжал из села?
- В Кулундинские степи.
- От любви?
- Надо было побыть одному.
Только знаешь…
Прицеп
от машины отцепишь –
не оставишь совсем,
а вернёшься к нему.
И мы не просто соглашаемся, но и принимаем ещё один закон жизни:
… Кто из нас,
У любви обгорев,
не срывался,
не летел на край света,
не помня себя…
Но мудро всё устроено на свете:
…спокойно будильник
стучит на серванте,
и горит ночничок,
и детишки сопят.
Тема будущего звучит особенно – торжественно и свято:
Без малых деток
в доме нет резона.
Старайся, брат, покуда не в летах.
Из детской появляется мадонна
с малюткой
на неопытных руках.
На ней халатик
утренней окраски,
на грудь тугую падает коса,
и свежей удивительною лаской
освечены весёлые глаза.
Застенчивое счастье материнства…
В отрывке этом зарожденье жизни, закон, которому обязаны не подчиняться, но в сердце бережно носить. И вписан он в наше благодатное пространство,
Как хлеб,
что стол обеденный венчает,
обычай повсеместно на селе:
коль в доме чьём беда –
село в печали,
коль радость –
всё село навеселе.
Сегодня праздник.
Тема любви к Родине как «колыбель посреди земли» (Т.И. Грибанова). Она является центральной, похожей на солнце, где деревня у него в ладонях, а лучи – дороги, по которым человечество идёт:
Сторона моя щедрая
в лесе да в реках…
……………………
Не под силу
выписать словами
светлый облик родины святой,
утро,
осенённое славянской
песенной осенней красотой.
………………………………
Да, в деревне утро,
паутинка тянется к виску,
и трепещет бабочка-белянка,
и рябится медленно затон.
И снова: «Утро, осенённое славянской песенной осенней красотой».
Отрадно видеть,
как листва роится
в оградах прокудахтанных дворов,
где не девчонка,
а краса-девица
хлопочет над поленницею дров.
…………………………..
А на поле гряды,
обнажая тёплое нутро,
золотые клубни сыпать рады
в беспокойно-звонкое ведро.
………………………………….
И давно тоскующей
по людям
хорошо так матери-земле!
Слова поэмы А.С. Дрожжина: «…болей Россией, славный человек!» – возвращают нас к теме бережливости русского народа – «про запас» (7 глава):
И, усвоив тяжёлый урок,
про запас
в каждой хате хранишь ты
ящик мыла и соли мешок.
…………………………….
ведь запасом
карман государства
тоже в чём-то обязан селу.
………………………………….
связки веников пышных, зелёных
про запас
чердаки берегут.
И грибы,
и сушёная мята,
и сенцо,
и словцо –
про запас….
…………………………………….
И, по-новому чувствуя землю,
я, чтоб впредь не пришлось
прозябать,
всё, что вижу и слышу, -
приемлю
и вбираю в себя
про запас.
……………………..
Сурова и праведна служба людская
на этой взыскательной
гордой земле…
И как не взять про запас поэму «Созвучие», в которой боль за Родину святую, за свою деревню звучит набатом:
Вот, говорят,
село неперспективным
означено в районных чертежах,
сломают хаты,
а людей – в квартиры…
И мыкайся в казённых этажах!
Да это ли крестьянину не горе?!
Всё нам дорого в этой поэме: от вешнего ветра до сентябрьской листвы золотой, от бережного отношения к уголку родной земли до Руси изначальной, и повторить вслед за замечательным, удивительным поэтом, каковым и сегодня (особенно сегодня!) остаётся Анатолий Сергеевич Дрожжин:
* * *
Вольно как!
И глазом не окинуть
эти рощи, речки да мосты.
Солнышко подталкивает в спину,
и вся Русь видна, как с высоты.
Вся – от буерака до былинки,
от гудка до песни соловья,
с каждым рослым деревом
былина,
каждой росной капелькой
своя.
И в который раз, как будто в первый,
поклониться в пояс ей легко.
И глядеть, как опадают перья
с перистых высоких облаков.
Повстречав славянку у колодца,
там, где поздно пятиться назад,
до немого вскрика уколоться
о её рассветные глаза.
И на сеновале, день итожа,
не вспугнув доверья голубей,
недоумевать:
за что, за что же
это всё отпущено тебе?
Анатолий Дрожжин: Поэма "СОЗВУЧИЕ"
| Анатолий ДРОЖЖИН
«СОЗВУЧИЕ»
Поэма
Природе жить,
земле вертеться,
пока в стремлении одном
зерно,
похожее на сердце,
и сердце,
схожее с зерном,
ждут – воедино с миром слиться
по смыслу, будто по крови.
Они выпрастывают листья
для солнца,
веры и любви.
Пусть облака, как сахар, тают,
ревут ракеты, вдаль стремясь,
найдёшь себя –
и обретаешь
с деревней родственную связь.
Как много это чувство значит,
Когда поймёшь в галопных днях,
Что не случайно предки наши
жизнь основали
в деревнях,
в рубахах топали холщовых,
глядели вдаль из-под руки,
растили хлеб…..
И Пугачёвых
стране растили мужики.
Светло Есениных растили,
сердца вулканили
Толстым….
Пока деревня есть
в России,-
не стать ей колосом пустым!
1
Сентябрь
ветровою полою
шуршал по кустам ивняка.
В моё дорогое былое
дорога была нелегка.
Она то лесами сновала,
то полем катила,
потом
дохнуло село
сеновалом,
пахнуло село
молоком.
Мальчишка тут обруч катает,
и мнёт самосвал колею,
и клювами гуси хватают
у ветхой колонки струю.
И встречные люди –
как братья.
И так на душе хорошо,
как будто – что раньше утратил,
сегодня
внезапно нашёл.
Я долго по прихоти странствий
крутил по стране виражи.
Завидный урок постоянства –
деревьев оседлая жизнь.
Я их назиданье
приемлю:
в грозу либо лютой зимой
держаться
корнями за землю
и выше вставать
над землёй!
Взрастают и светятся ясно…
Но оторопь душу берёт:
где дом был –
дорога,
а ясень,
посаженный дедом,
живёт.
Ознобно я дерево трогал
и воздух захватывал ртом.
Где дом был,
сегодня – дорога.
До-ро-га!
А раньше был дом.
Он у огородной истомы
утрами ядрёно дымил,
приземистый,
крытый соломой
и всклень населённый
детьми.
С началом тепла и до стужи
Жила суета у двора.
О боже мой,
как он мне нужен,
тот дедовский терем добра!
2
И вот стою
под вылинявшим небом
там, где сошёлся клином
белый свет, –
в селе своём,
где я преступно не был,
где не ступал ногою
двадцать лет!
Ссутуленно
плечом приткнулся к стогу,
и чувств неясных беглая волна
меня относит
к дальнему истоку,
просвеченному памятью до дна.
Там фитиля заносчивое пламя
шибало бабке
копотью в лицо,
там управлялось
с отчими полями
сословье безотцовых сорванцов.
У нас штаны свисали на подтяжках,
и были лица
не по-детски злы,
когда в упряжках
медленно и тяжко
валились с ног
упрямые волы.
Срок детства нам
войною укорочен,
рос молодняк
в загубленном лесу.
И старший друг
с крылатой кличкой Лётчик
мне помогал осваивать косу.
Выкашивали мы луга и долы,
и столько силы каждый отдавал,
что часто коридор
начальной школы
последним в обучении бывал.
По-взрослому
замотаны работой,
мы уходили с головой в дела.
Но, чисто умываясь, по субботам
смывались втихаря из-за стола.
И шли туда
вальяжною походкой,
где в вечер грусть напевная плыла,
где будоражил
Сычиков Володька
гармошкою окраину села.
Отчаянный,
под яркой звёздной зыбью
он восседал на обгорелом пне.
Мы, отроки,
как раки на безрыбье,
вдруг оказались
в славе и цене.
Тропиночки, окутанные тишью,
и ласка по таинственным углам –
всё, что предназначалось
для погибших,
сама судьба
протягивала нам.
Гармоника наяривала чётко,
дробь сыпала,
как семечки стручок.
И требовала «Барыня»
чечётку,
и били пятки
пыльный пятачок.
Мы кепочки фасонисто носили,
сходились на дуэли у моста,
и целовали девок ненасытных
под липами,
на цыпочки привстав.
Так жили мы в селе родном –
Козинке.
И непонятно, чья была вина,
что я благоволил
к соседке Зинке,
но таяла пред Лётчиком она.
3
Сторона моя добрая
мне порадела
и порадовала
верою в чудеса:
тормознул тракторист
так, что кепка слетела,
так, что шина едва
не сошла с колеса,
и клубком на дорогу
упал из кабины,
подкатился….
И руку сжимает рука.
Те же уши торчком,
тот же взгляд ястребиный,
и улыбка все та же –
добра, широка…
Ну, конечно, – Иван,
друг сердечный мой, Лётчик!
И от радости в горле
застряли слова…
Мы сидим у него,
занавешены ночью.
И легко на душе
и светла голова.
Утомилась жена –
удаляется в спальню.
На уютных кроватках
детишки сопят.
Свет под окнами лёг
золотыми снопами,
и тихонько шуршит
облетающий сад.
Мы ведём разговор
о делах да о семьях.
- Трудновато?
- Бывает по-всякому, брат.
Две заботы у нас:
поскорее посеять
и поспевшее всё
поскорее убрать.
Нынче тут хорошо,
нынче техника в поле,
нажимай на педали –
и двигай вперёд.
- Отчего же мозоли?
Смеётся:
- Мозоли?
После поля…
покуда отмоешь живот!
Вдалеке проскрипел
коростель, как рессора,
словно листья, неспешно
слетают слова.
Пахнет в доме теплом,
огуречным рассолом,
и легко на душе,
и светла голова.
- Уезжал из села?
- В Кулундинские степи.
- От любви?
- Надо было побыть одному.
Только знаешь…
Прицеп
от машины отцепишь –
не оставишь совсем,
а вернёшься к нему.
- А откуда жена? Хороша!
- Кулундинка.
- С Зинкой что же у вас?
- Разошлись не сойдясь.
- Видно, сам виноват?
- Попытаешь у Зинки?
- Виновата ли Зинка?
- Я ей не судья.
… Кто из нас,
У любви обогрев,
не срывался,
не летел на край света,
не помня себя…
Но спокойно будильник
стучит на серванте,
и горит ночничок,
и детишки сопят.
- Только двое детей,
не по-сельски, папаша!
Затянулся Иван,
улыбнулся сквозь дым.
- Да вот так, понимаешь…
Ночами всё пашем,
а не пашем –
сидим телевизор глядим…
Разогрелись сердца
от хорошего мёда,
доверительной речи
и дружба тесней.
И краснеет заря
за далеким омётом
так, как могут девчонки
в деревне краснеть.
Сторона моя щедрая
в лесе да в реках,
ты, как труд земледельца, –
стара и нова,
приютишь, угостишь,
одаришь человеком –
и легко на душе,
и светла голова.
4
Не под силу
выписать словами
светлый облик родины святой,
утро,
осенённое славянской
песенной осенней красотой.
Света перелесок наберётся,
и, свершая вечный обогрев,
солнце,
словно свежий срез берёзы,
сочно зажелтеет на бугре.
И лучи потянутся полого,
как пастуший неторопкий кнут.
А дома встают лицом к дороге,
выстроившись в улицу одну.
Молчаливо поводя плечами,
как сенинки, стряхивая сон,
на порогах
вырастут сельчане –
насладиться солнцем и росой.
Заспешит,
как свежеть по равнинам,
в жилах взбудораженная кровь.
Утро в человеке породило
ясность мысли,
силу
и любовь.
И во мне она, любовь,
клокочет,
но мою лесную сторону
я люблю отчаянно и молча,
будто чью-то
верную жену.
Сколько бродит нас таких
по свету,
от села ушедших далеко!
Смотришь –
горожанин по портрету,
а в душе –
мужик из мужиков.
Никакая городская утварь
по селу не вытеснит тоску….
Так о чём я?
Да, в деревне утро,
паутинка тянется к виску,
и трепещет бабочка-белянка,
и рябится медленно затон.
Утро,
осенённое славянской
песенной
осенней
красотой.
И уже по улице деревья
проводили к пастбищу стада.
Утро начинается
в деревне,
а потом уходит
в города!
5
Отрадно видеть,
как листва роится
в оградах прокудахтанных дворов,
где не девчонка,
а краса-девица
хлопочет над поленницею дров.
Пройдет к колонке,
радостные мысли
в тебе разбудит,
живость даст уму.
И плечи ей обнимет коромысло,
и тайно позавидуешь ему.
Как от колючей
елочки зелёной,
не можешь взгляд настойчивый отнять…
Мы с дедом Павлом
курим упоённо,
доверив спины жесткости плетня.
От пепла дед отряхивает брюки,
и речь его –
как лодка без весла –
о том, что внук –
моряк на «Долгоруком»,
а жёнка внука двойню принесла.
Что сам живет,
судьбой не покороблен,
и на судьбу свою
не хмурит бровь:
есть пенсия хорошая,
корова,
старуха
и… «поигрывает кровь»!
Таков старик
в селении под Брянском.
Что надо помнить,
то не позабыл.
А он ещё в отряде партизанском
на всю округу
самым старым был.
И самым смелым был
на всю округу!
Но, тише, память,
страшное не тронь!
Конечно, жаль
оторванную руку,
но жальче
онемевшую гармонь.
А ведь бывало –
ворот нараспашку,
мехи на грудь – и взвизгнут голоса…
Деревни помнят
гармониста Пашку,
старухи помнят
Пашкины глаза!
Как он играл!..
И, плавая по кругу,
горели девки в жажде сватовства.
Была извечно музыка подругой
любого удалого торжества.
В народе удаль чувствуют и помнят,
о ней слагают песни и – поют.
Дедок грустит взаправду,
что гармони
сегодня богу душу отдают.
И ухарство сегодня
вроде сникло
И он боится,
что, прогресс верша,
от всяких магнитол и мотоциклов
оглохнуть может
невзначай душа.
- Вот, говорят,
село неперспективным
означено в районных чертежах,
сломают хаты,
а людей – в квартиры…
И мыкайся в казённых этажах!
Да это ли крестьянину не горе?!
На юбки мода,
на дома,
на жизнь….
И главное – что выдумает город,
деревня тоже –
вынь да положи!
Не приведи
в многоэтажной таре
свой смертный час
мне, старику, встречать…
Простим ему –
на то она и старость,
чтоб на внучат беззлобно поворчать.
Глядь, и остыл
мой собеседник ловкий,
стал говорить, что видел, что слыхал
и как минувшим летом по путёвке
на сочинском курорте отдыхал.
А новый день
торжествовал победу
и уходил в стремительный забег.
Спасибо, добрый старец, за беседу,
болей Россией,
славный человек!
6
Бьётся сок
в тугом сплетенье ветерок
под напором корневых пружин.
Темнота
даёт начало свету,
темнота вынянчивает жизнь.
Это – к слову.
А на поле гряды,
обнажая тёплое нутро,
золотые клубни сыпать рады
в беспокойно-звонкое ведро.
Подставляй,
бери, пока не поздно,
отнимай деньки у непогод…
О высоковозрастный
колхозный,
устали не знающий народ!
Семижильный,
до работы падкий,
от горячих дел навеселе,
ближе всех ты
к участи солдатской
на перешурованной земле.
Дни страды…
На поле – словно в бане,
жаркая наплывчатая дрожь.
В помощь ковыляющим комбайнам
институт подбросил молодежь.
Сопромат полегче,
чем лукошко.
Пятью пять –
студенческий отряд.
Постигает юность
суть картошки –
где растёт и с чем её едят.
И в глазах восторженных
рябятся
блики дня, сливаясь на лету.
Полюбите девушек, ребята,
за работу
и за красоту!
Хороши без пудры и без брошек,
глянешь – и готов упасть к ногам.
И ребята тянутся к лукошкам,
словно бы к спасательным кругам.
И плывёт под парусом полудня
то тепло, в каком отрадно млеть.
И давно тоскующей
по людям
хорошо так матери-земле!
7
Уголок мой,
обиженный картой
областной –
обойдён без вины.
Из разбитых блиндажных накатов
возрождался ты
после войны.
И поныне
всё в тех же границах.
И, усвоив тяжёлый урок,
про запас
в каждой хате хранишь ты
ящик мыла и соли мешок.
Осудить ли
за эту дремучесть
иль с улыбкой пройти, не браня?
Был веками
крестьянин приучен
к ожиданию
чёрного дня.
Стариковско-старушечье царство…
Воздадим по заслуге хвалу:
ведь запасом
карман государства
тоже в чём-то обязан селу.
И пускай –
для парной прокалённой
иль чтоб с валенка сбросить пургу, –
связки веников пышных, зелёных
про запас
чердаки берегут.
И грибы,
и сушёная мята,
и сенцо,
и словцо –
про запас….
Мне до трепета сердца приятно,
что судьба моя
здесь началась.
Деревами раздвинуто небо,
раздвигает река
берега.
Здесь в щемящем прощальном
молебне
журавли обнимают луга.
Уголок мой!..
Пора листопада.
Тут и мёртвый воспрянешь с одра.
Как владелец
открытого клада,
я стою у истоков добра.
Рядом с парой потёртых ботинок
сохнут кринки
на кольях плетня.
Все знакомые с детства картины
незнакомо чаруют меня.
И, по-новому чувствуя землю,
я, чтоб впредь не пришлось
прозябать,
всё, что вижу и слышу, –
приемлю
и вбираю в себя
про запас.
8
Неспешно иду
по родимой Козинке.
Пирует сентябрь,
как завзятый транжир.
В душе отражается, будто в росинке,
великий, живой,
благодетельный мир.
И слух заострён мой
до малого писка,
и зренье отточено
до волоска.
И ставшая вдруг оскорбительно низкой
из сердца по ветру уходит тоска.
Легко сознавать мне
свою сопричастность
отчасти дороге,
отчасти садам.
Дано человеку великое счастье
пройти
по своим позабытым следам.
Следы незаметно плутают по полю,
петляют по взгорью,
спускаются в лог
и к школе ведут, окружённой толпою
деревьев,
сбежавшихся к ней на звонок.
В волненье стою
с чинным домом в соседстве,
и робость мешает ступить на порог.
Знакомое чувство,
такое, как в детстве,
когда опоздаешь на важный урок.
Вхожу в коридор осторожно,
как в речку,
и трогаю белые стены рукой.
Но тут вылетает за дверь
человечек
с мордашкою красною, словно морковь.
- Что, выгнали, сударь?
- Да нет, попросили.
- Но ты этой просьбе не очень-то рад…
- Лягушку подсунул Аленке Гусыне,
она завизжала,
а я виноват….
Мальчишка насупился,
терпит посильно.
Святая наивность –
достоинство детств.
Мой милый шалун,
и меня так «просили»
за двери с уроков,
порой из сердец.
Сторицей отрада –
когда приласкают,
истлеет обида, как угли в золе.
Сурова и праведна служба людская
на этой взыскательной
гордой земле…
Вдруг сами собой расправляются плечи,
а в сердце внезапно
вторгается сбой.
Ещё бы!
Ко мне
поспешает навстречу
мой бывший учитель,
зоолог седой.
По-прежнему строгий,
хотя и растроган,
он взгляд устремил из прищуренных век.
Забавно –
пристрастий своих к монологам
поныне не смог побороть человек.
Стучит по журналу
он пальцами нервно,
и от возмущенья морщинится лоб:
- Из наших питомцев
на тех инженеров
приходится
только один хлебороб!
Со школьных порогов
дороги все настежь,
вот вы и бежите от сельских дворов.
А Сычиков – тот
на мясном комбинате –
представить грешно! –
забивает коров.
Учил вас, учил –
всё по ветру золою
мои наставленья о нуждах села...
Я вас понимаю, мой старый зоолог,
упорный борец
против вывертов зла.
Глаза нам нередко
отчаянье застит,
мы сами себя подвергаем суду.
Поэтому в поисках веры,
как счастья,
я вновь по забытому следу иду.
9
С мужчины
жизнь берёт задаток,
чтоб дать на звание права:
в труде,
в беде,
в любви,
в солдатах
мужчина должен побывать.
А посему
по селам осень
вслед за опавшею листвой
в дома отраду свадеб вносит
и провожаний торжество.
Роль принимая полной мерой,
поскольку эта роль с руки,
играют в первых кавалеров
озорники призывники.
Они вышагивают важно,
и каждый знает наперёд:
девчонка в танце не откажет
и в нежности не оттолкнёт.
И вышивают им платочки;
сердца о верности кричат,
И, от греха спасая дочек,
не спят мамаши по ночам.
Пускай парням
посветит месяц
и поласкает их заря,
пусть всласть они покуролесят –
до ноября,
до декабря.
А там –
рюкзак, вокзал, казарма,
морщинки первые мужчин…
И поминай потом, как звали,
в селе родном
ищи-свищи!
Над ними ветры забушуют,
и служба выгранит парней.
Полюбят Родину большую,
забыв о маленькой
своей.
Солдат в строю,
а строй – до срока,
и – упакован чемодан,
и позовёт тайга на стройки
несостоявшихся крестьян.
И оттого селу не сладко,
а все печальней и больней,
пока романтика палаток
людей
уводит от полей.
Но всё-таки с прицелом дальним,
превозмогая боль утрат,
село готовится
к отвальным –
с большой надеждой на ребят.
10
Ровесники мои
шагнули в осень,
И наша жизнь студёна и пестра.
Мы души греем,
груз обиды сбросив,
у памяти, как будто у костра.
И в новый день идём неколебимо
на новый бой
и новые дела…
Спасибо, Зинка,
что не полюбила
и тем себя во мне уберегла!
При встрече задержалась.
Растерялась…
У глаз усталость выветвила след.
И сердце у меня
натужно сжалось,
и в кулаке коробка сигарет.
Стоишь передо мной
в берете чёрном,
участлива, как доктор при больном.
Я знал тебя заносчивой девчонкой,
а тут весомо –
главный агроном!
Немного позже люди
с уваженьем
расскажут доверительно, что ты
в сужденьях
никогда до раздраженья
не унижаешь смелой правоты.
Расскажут мне,
как ты спасла колхозу
немало душ
от призрачных путей,
что можешь ты в любых делах серьёзных
хранить любовь и верность
высоте.
Поведают мне: преданно любима,
свою любовь расшибла об обман –
заезжий был похож на херувима,
и с ним не мог соперничать Иван.
Но херувим
с порошей первой сгинул…
И взгляд не раз ловила ты
с крыльца
косой, как прочерк
в метрике у сына,
где быть должна фамилия отца.
О как себя учила ты сурово –
со всем живым удерживая связь,
желать соседям счастья и здоровья,
спешить вперёд
и жить не торопясь…
И вот оно,
желанное свиданье!
Твои глаза выструивают свет.
- Нижайший мой поклон
прелестной даме!
- А ты-то кто: король или валет?
- Куда нам в короли!
Тут не до жиру,
а быть бы живу. Но не хуже всех.
- Всё в рядовых?
А мог бы в бригадиры
здесь выбиться…
- Не можешь без потех?!
- Я не шучу.
Не пропадай из виду.
при случае пойму и ободрю…
Я говорю:
- Спасибо, Зинаида
Григорьевна. –
Серьезно говорю.
11
Точно гусь,
за речкой
складывает крылья,
пёрышки роняет
розовый закат.
На дорогу пухло
пала туча пыли –
отпустила стадо
под окошки хат.
Вяло овцы блеют,
и собаки лают,
и скрипят засовы
сонно во дворах.
И на землю сходит
тишина сквозная,
и кричит афиша:
на концерт пора!
Первыми у клуба,
облепив ступеньки,
подают мальчишки
голосов звонки.
А потом по стёжкам
важно и степенно
начинают шествие
к клубу мужики.
А уже за ними,
тщательно одеты,
чтобы сущность пола,
строго соблюсти, –
поспешают бабы
оценить студентов:
как поют и пляшут,
что у них в чести?
И вокруг да около
взглядом пораскинут,
вежливо садятся
на правах гостей.
И, стыдясь здоровья
перед городскими,
сельские девчонки
топчутся у стен.
За кулисой голос
подала гитара,
вслед ей облегчённо
выдохнул баян.
И на сцену плавно
выплывают пары –
полыхнуло в зале
яркостью полян.
Луговая утушка,
грустью изначальной
и простором ясным
души одари!
Источают пары
чистоту печали,
медленно качаясь,
точно фонари.
Ох, умели предки
выдать полной чашей
и кручины влагу,
и любви огонь!
Под такую песню
умереть не страшно,
и не страшно землю
оттолкнуть ногой!
А за песней – пляска
в яростной окраске,
и горячим ритмам
вторят всплески рук.
А потом чернявый
выдает побаски –
аж потеет оптика
на глазах старух.
А когда запели
вдруг про клён опавший,
зашептал дед Павел:
«Надо же – мою!»
Нынче села то же,
что и город, пляшут,
нынче села то же
самое поют.
12
Как хлеб,
что стол обеденный венчает,
обычай повсеместно на селе:
коль в доме чьём беда –
село в печали,
коль радость –
всё село навеселе.
Сегодня праздник.
Говорлив и звонок
в застолье обнадёженный народ:
родился в крайнем домике ребёнок –
единственный в селе
за целый год.
В одном углу рассказывают байки,
вдругом – совет:
какое имя дать.
- С пелёнками кто? – спрашиваю.
- Бабка.
- А бабка кто?
- Роженицына мать.
- А кто она, роженица- то?
- Света. Доярка…
Не работница – огонь.
Её портрет районная газета
печатала большущий…как ладонь!
Спасибо той районке за услугу.
Отмеченной вниманьем –
был конверт:
«Живу в Молдове,
был в гостях у друга.
С тех пор вожу в кабине
Ваш портрет…»
Гора с горой не сходятся,
а парам
тысчонка километров нипочём.
Под вечер как- то
коренастый парень
толкнул калитку Светкину плечом.
Туда-сюда… И свадьбу отмочили!
А нынче муж в колхозе знаменит.
Куда б жену
ни увозил мужчина,
она его в свой край переманит.
И довод этот подтвердит серьёзно
обласканный вниманием отец.
А мужики кричат ему:
- Серёга!
Наследника отгрохал, молодец!
Без малых деток
в доме нет резона.
Старайся, брат, покуда не в летах.
Из детской появляется мадонна
с малюткой
на неопытных руках.
На ней халатик
утренней окраски,
на грудь тугую падает коса,
и свежей удивительною лаской
освечены весёлые глаза.
Застенчивое счастье материнства…
Но голоса протяжные гостей
уводит дивный голос баяниста
за ямщиком в завьюженную степь.
К чему бы грусть?
Опробуй пол ногами!
Но перед тем,
как пляску дать сполна,
в селе споют,
что молодая Галя
казаками была увезена.
Ох, эти песни
с выплесками боли,
хоть от большого горя
нет следа….
В селе сперва споют
о русском поле,
потом – про голубые города.
А там уже и пол не заскучает.
Вон как под пляской
он заговорил!..
И лишь виновник торжества
не знает,
какую радость
людям подарил!
* * *
Ветрам шуметь,
а листьям литься
с берёз в оплывшую межу.
Я из села, как из столицы,
окрепший духом ухожу.
Нет разногласия с судьбою,
и день на редкость голубой.
И схожа с первую любовью
моя тревожная любовь
к домишкам,
стёжкам
и опушкам,
к полям без края и конца,
к сосредоточенным старушкам,
на мир взирающим с крыльца.
Стою на грани расставанья
Над бурным бульканьем ключей.
Спасибо,
край ржаных преданий,
за суть непраздничных речей,
за грохот тракторной бригады,
за сруб, растущий у реки,
где брёвна,
словно баррикады,
лежат, проектам вопреки.
Пусть дух сенной
витает в сенцах
и вольность летнюю хранит.
И дедов ясень
ополченцем
мужицкой мудрости
стоит.
|
|
|
|