Василий ВОРОНОВ (Станица Старочеркасская, Ростовская область)

БЕЗ КОЛХОЗА

Отрывок из новой книги «Муниципальные люди»


Воронов В.А.
Муниципальные люди. Роман, повести, рассказ и миниатюры. — М.: Наша молодежь, 2022. - 416 с.

Роман Василия Воронова «Муниципальные люди» и повести, предлагаемые читателю, открывают сегодняшнюю Россию под необычным ракурсом. Автор прибегает к гротеску и народному юмору, напоминающих гоголевское: «Горьким словом моим посмеюся....».

1

Все проходит.

На последнем собрании колхоза «Гривенный» пьяненький сторож Прошка сказал, показывая пальцем на президиум:

– И осталась у них одна корова. Председатель Кайло и правленцы гуртом гонялись за ней. Поймали, повалили, зарезали…, – голос Прошки дрогнул, он вытер рукавом глаза, сорвался на фальцет. – Зарезали и съели! И нема колхоза!

Бывший председатель Кайло маялся в конторе в ожидании новых хозяев. От нечего делать стал стрелять голубей на току и варить в полевом казане шулюм. На варево собиралось бывшее товарищество. В конторе накрывали длинный стол и гуляли до утра. Общая беда сближает людей, всем кажется, что умными словами можно поправить дело или оправдаться  друг перед другом. По очереди говорили тосты. И,  Боже, какие речи звучали на застолье товарищества! Любят у нас говорить на торжествах и поминках. Ораторы выступают так забористо и так складно, как никогда не говорят  на рабочих собраниях и у себя дома.

Секрет заключается в горилке, которую изготавливает бывший бухгалтер Уколович. Он настаивает ее на жерделовых косточках, добавляет индийские пряности и корицу. Такой напиток развязывает

 язык, человек начинает говорить, как по книжке, как он сроду не говорил. Товарищество же на застольях употребляет горилку исключительно от Уколовича. Никто не удивился поэтому, когда обычно молчаливый хуторской голова Валентин Тарасович Брудастый попросил слова, выпил рюмку и радостно объявил:

– Всем капец!

Поплевал на ладонь и стал загибать толстые пальцы.

– Колхозу, понятно, капец! Администрации и голове однозначно капец! Школе тоже капец! И медпункту капец! Останутся 70 муниципальных душ народонаселения хутора Гривенного, основанного, как и Загряжск,  четыреста с лишним лет назад. Скоро объявится боярин, новый владелец колхозных и хуторских муниципальных земель.

– А как же люди?

– Правильный вопрос. Докладываю по людям. В администрации числятся 70 человек. 40 пенсионеров в периоде дожития. 30 человек живут сами по себе, 15 из них работают в Загряжске. Муниципальным людям разрешено бесплатно пользоваться кладбищем, дорогой на кладбище и дорогой в Загряжск. Все остальные окружающие блага переходят в собственность нового владельца. Функции хуторской администрации передаются в Загряжск. Вместо хутора Гривенного теперь будет улица Заречная. Зачем хутор, администрация и голова, когда мы не можем за бюджет похоронить одинокого старика? Вы помните, как за неимением гроба мы в кульке провожали в последний путь муниципального человека, бывшего тракториста-орденоносца. Давайте, земляки, помянем хутор Гривенный и выпьем за новую жизнь на улице Заречной!

Разговор становился предметнее и содержательнее. Слова попросил ветеринар Лошак. Он был в синем рабочем халате и в темных очках, которые постоянно носил из-за вызывающе цветущего носа. Очки как бы отвлекали внимание. Нос цвел у ветеринара круглый год. В молодости  обработал прыщик каким-то раствором из ветаптеки, и, видно, не совсем удачно.  Вместо одного прыща выскочило еще несколько штук. А потом кожа навечно покрылась сплошной малиновой коркой и шелушилась.

– Я  согласен с Брудастым, – важно сказал Лошак. – Медпункт закрыли из экономии. Но люди не остаются без медицины, и вы прекрасно знаете, кто оказывает помощь. Вы все мои клиенты, бросьте в меня камень, если что не так.

– Так! Так! – неохотно и вразнобой послышались голоса.

Лошак вежливо покашлял в кулак и продолжал.

– Я долго не задержу ваше внимание. У нашего головы была шишка на голове, на самой макушке, извиняюсь за совпадение. Валентин Тарасович имеет честь быть лысым, шишка была видна издалека, неприятно. Медицина рекомендовала ему пластическую операцию за большие деньги. Он обратился ко мне, операция была сделана за десять минут. И всего за небольшой магарыч, который мы выпили вместе. Так, Валентин Тарасович?

– Так, – неохотно подтвердил голова.

– Еще пример. У товарища Кайло одно время был, я извиняюсь, поросячий аппетит…

Товарищество засмеялось, председатель бывшего колхоза одернул ветеринара:

– Не надо про аппетит! Про личности не надо!

Но Лошак был уже  в «теме» и, кроме того, принял рюмки три-четыре уколовки. Реплика только подстегнула рассказчика.

– Болезнь распространенная, особенно среди женщин. Но диагноз никто поставить не мог. Товарищ Кайло человек не бедный, и его доили в Загряжске кому не лень. При поросячьем аппетите он худел на глазах и платил деньги шарлатанам. Появилась характерная рассеянная походка, вялость и сыпь по всему телу. А также угрожающая умственной работе задержка мыслительной функции…

– Хватит! – умолял Кайло.—Налейте ему уколовки побольше!

Оратору подали граненый стакан, Лошак с жадностью выпил горилки, пожевал крылышко голубя и торопился досказать.

– Я вовремя обратил внимание на товарища Кайло и пригласил его в ветаптеку. После пятиминутного опроса сомнений не было: аскаридоз! Это распространенное у свиней заболевание, глисты, не к столу будь сказано.

– Я прошу! Я тебе морду набью!

Кайло в ярости швырнул рюмку в ветеринара. Но нашлись защитники.

– Пусть человек скажет, зачем рот затыкать.

– Дело в том, – продолжал Лошак, торопясь, – что желудочно-кишечные тракты свиньи и человека идентичны. Следовательно, при аскаридозе человеку можно оказывать ветеринарную помощь. Это я говорю моим критикам, умникам, которые гробят людей дорогими лекарствами. А товарищу Кайло грех на меня обижаться, я его вылечил. Нечего рюмками швыряться, я тоже могу стаканом ответить! Налейте, товарищи, я не железный…

Ветеринар укоризненно выпил полный стакан, вытер платком пылающий нос и рассеянной походкой заковылял на выход.

Дискуссия набирала силу. Обсудили много разных вопросов. Особенно близко к сердцу приняли нетерпимость жен к товариществу и ночным застольям. Все обращались почему-то к участковому Бузняку, рыжему дядьке с застенчивой улыбкой. Участковый пил уколовку как минеральную воду, ласково поглаживая себя по животу.

– Ты мне скажи, – пытал участкового  бухгалтер Уколович, держа бутылку горилки перед его носом. – Что мне положено за это?

Участковый взял бутылку из рук Уколовича, сделал глоток и лениво посоветовал:

– Сиди не рыпайся.

Бухгалтер был настойчив.

– Скажи, есть статья, или нету статьи?

 Участковый терпеливо разъяснял:

– Если, к примеру, наливаешь мне бесплатно – нету статьи, за деньги нальешь – найду статью.

– Все вы тут! – Уколович сделал выразительный жест. – Вторую пятилетку всех пою…. Спасиба никто не сказал!

Бухгалтер сморщился и заплакал, как ребенок.

К участковому подсел с рюмкой в руке бывший завгар Квач, по прозвищу Миленький. Спиртное на него действовало, как психотропное средство, он становился добрым. чувствительным и всех называл миленькими. Завгар попытался обнять участкового за голову, тот  отпихнул его от себя, брезгливо отмахиваясь ладонью. Завгар по-собачьи замотал головой, залился смехом.

– Товарищи, миленькие, он меня вчера на расстрел водил!

За столом ехидно посоветовали меньше пить, зная особенность завгара частенько ночевать в полицейской кутузке. Квач недоверчиво посмотрел на товарищей , положил руку на плечо полицейскому:

– Товарищ уполномоченный, миленький, ты стрелял в меня из оружия в песчаном карьере?

Бузняк погладил себя по животу и незлобно подтвердил:

– Стрелял. Расскажи, как было дело.

Квач замялся, боясь подвоха. Участковый подбодрил:

– В воспитательных целях, людям интересно будет…

Неожиданно подал трезвый голос Валентин Тарасович Брудастый:

– Расстрел в мирное время? Это действительно интересно. Говори!

Завгар выпил рюмку, вежливо подышал в сторону и осторожно произнес:

– Миленькие, это правда. Только наш уполномоченный не виноват. Идея принадлежит начальнику полиции полковнику Добробабе. Полковника, конечно, тоже винить нельзя. Такая ответственность, такая должность…

За столом недовольно зашумели.

– Ты про себя говори!

Завгар одним глотком хватил еще одну рюмку, осмелел и понес….

– Я много ездил по России и знаю на личном опыте, как относятся к выпившему человеку в разных городах и селах. Авторитетно докладываю: нигде, ни в одном  автономном округе так не бьют выпивших граждан, как бьют дубинками по голове в нашем родном Загряжске! Если ты после работы зашел в пивную и выпил кружку пива, то нет гарантий, что ты благополучно дойдешь до дому. За тобой следят полицейские с того момента, как ты взял в руки кружку пива… Ты культурно выходишь, и за первым углом получаешь дубинкой по темечку. Тебя пхают в уазик, и ты очнешься уже на нарах в кутузке.

Миленькие! Нигде так не поступают с выпившим человеком! Например, в Вышнем Волочке я выпил пива и не мог сразу попасть в гостиницу, по ошибке пошел в другую сторону и оказался в муниципальном поселении Тупые Ножи. Ночь застала меня на окраине, в труднопроходимых местах . Ранним утром местный полицейский на мотоцикле обнаружил меня и пригласил в коляску. Он не бил меня по голове, как в Загряжске, а повез прямо в пивную. Мы выпили…

– Что ты про Тупые Ножи паришь! Про расстрел, про полицию говори!

– Расстрел, миленькие, не объедешь. Полковник Добробаба не фашист. Но что делать полковнику, если кутузка маленькая, а дебоширов с каждым днем все больше. Содют  вместе фулиганов и выпивших. Я как на грех в этот день оказался в кутузке. На утреннем обходе полковник увидел большую скученность в камере, возмутился и приказал:

–Всю шайку в воронок!

В сопровождении автоматчиков полковник вывез нас в песчаный карьер. Построили в шеренгу. Добробаба достал бумагу и громко зачитал:

– От имени всех законопослушных граждан Загряжска безжалостно приговариваю этих фулиганов, дебоширов и пьяниц к расстрелу! Огонь!

Автоматчики ударили из всех стволов! Земля летела комьями, пули свистели, люди кричали, дымом заволокло карьер. Я очнулся, полицейские уехали, расстрелянные собирались с разных сторон. Ржали и матюкались, хвалили Добробабу: круто получилось, молодец полковник!

Товарищество высоко оценило воспитательные меры начальника полиции и участкового Бузняка. Выпили на посошок, порассуждали о том , что в Загряжске и не такое бывает, и ближе к утру разошлись восвояси. 

 

 

2

Коренной житель и гражданин хутора Гривенного, Семен Семенович Гривенный родился лилипутом.

        Ранним утром он как обычно вышел во двор поглядеть на погоду, на облака. На плече у него сидела белая голубка с золотым ободком вокруг глаз и розовым клювиком. Хозяин поднялся по высокой лестнице на смотровую площадку с домиком для голубей. С высоты птичьего полета хорошо был виден хутор, речка Серебрянка в густых камышах и старый дубовый лес за лысыми песчаными буграми.

Он сел на скамеечку и молча смотрел на розовый диск солнца за грядиной леса. Это была его родина. Здесь прошла жизнь с родителями, с дедушками, бабушками, со всеми родичами и жителями хутора Гривенного на окраине Загряжска. Один за другим ушли все родичи. Недавно умерла жена, и Сеня Гривенный остался бобылем в этом глухом краю. Два пристрастия оставались у него, книги и голуби.

На другой день после смерти жены на плечо ему села белая голубка с розовым клювиком. По ее воркующему дыханию, по упругим шажкам беспокойных красных лапок хозяин явственно ощутил: это она, это жена явилась к нему в виде голубки. Он кормил ее с ладони. Голубка пила воду из его губ. Если задремывал – она мелко семенила по комнате и без умолку нежно ворковала. 

Одинокому человеку хотелось поделиться тайной. Но кому он мог рассказать? Соседу Антипу, инвалиду фронтовику, глухому после контузии? Соседке учительнице, содержавшей большое стадо коз и  ночами проверявшей тетради, а по утрам, спотыкаясь, бежавшей в школу? Соседу  самогонщику, что приторговывал горилкой и сам кушал ее с аппетитом. А по вечерам наяривал на гармони, распевая матерные частушки?

Он мог бы, конечно, сходить к старому другу, Кузьме Валерьяновичу, самому культурному человеку в хуторе. Кузьма Валерьянович в молодости учился на конферансье и одно время  работал в Загряжске артистом. Карьера кончилась почти трагически. Кузьма  студент приторговывал джинсами. Невеста из-за ревности написала донос в партию. Кузьму исключили из комсомола и выгнали из училища. С тех пор уже лет сорок Кузьма Валерьянович живет в хуторе Гривенном. Он, конечно, хороший человек, но Семен не решился и ему рассказать о своей тайне...

Хозяин открыл окно в домике, тоненько свистнул и хлопнул в ладоши. Голуби один за другим взлетали над голубятней и по спирали вертикально взмывали вверх, в вышину. Снял с плеча голубку, поцеловал, мягко подбросил вверх. Птица растаяла в голубизне.

Занятие это не просто нравилось маленькому человеку, он совершал каждодневный ритуал, ведомый ему одному.

 Голубиная стая рассыпалась вверху, зависла, и, строго по одному, турманы выходили на вираж. Ныряли вниз, кувыркаясь через голову, через крыло.  Скользили по спирали с вытянутыми в полукруг крыльями. Белая стая купалась, чертила в звенящем воздухе фигуры высшего пилотажа. Это было торжество, ликование, голубиная песня. Недоступное никому наслаждение.

Повелитель закрывал глаза и млел, чувствуя кожей неведомые человеку  страсти. В эти минуты маленький Сеня, кажется,  сам превращался в турмана, растворившегося в свистящих потоках ветра. Вместе со всеми кувыркался, падал в спираль и снова взмывал к солнцу…

После торжественного парада он дожидался, пока голуби возвращались в домик. Последней прилетала голубка и привычно усаживалась на плечо. Сеня целовал подружку, спускался с лестницы и в доме за столом кормил красавицу. Она клевала с ладони просяные и подсолнечные зерна, пила воду из его губ проворным клювиком. Он слышал ее порывистое дыхание.

 

3

Лет тридцать назад в Загряжск приехал на гастроли известный в Европе театр лилипутов.  Маленькие артисты ставили мелодрамы собственного сочинения: «Карлик и великан», «Бедняк и королева», «Маленький Геракл», «Слезы ангела» . Чувствительные загряжцы по нескольку раз ходили на каждый спектакль. Носили в гостиницу угощения: яйца, сметану, вяленую рыбу. А один артист, в клетчатых портках и в красной панамке с помпоном попробовал местный напиток из слив. После этого просил тайком приносить ему горилку в бутылке из-под минеральной воды. Отливал в крошечную фляжку и носил за пазухой, отхлебывая по надобности в любом месте, даже во время спектакля.

Загряжцы уважительно расспрашивали артистов и делали глубокомысленные выводы. "Играют, как взрослые, а живут, как дети». «Обидчивые, Боже упаси пошутить».

Труппа задержалась из-за болезни примадонны Офелии. После простуды у нее случилось осложнение. Бедная девушка худела и слабела на глазах.

Театр ждали в другом городе, Офелию оставили в хуторе Гривенном на попечении родителей Семена. У  двадцатилетнего сына  перехватило дыхание от счастья. Он даже не мог мечтать о встрече с такой девушкой. Не представлял увидеть рядом красавицу с фарфоровым личиком и большими голубыми глазами. Ее высокая шея и аккуратная быстрая головка напоминала Сене голубку турмана. А турманов Сеня любил больше всего на свете. Он разводил их с детства, большая стая жила в высокой голубятне, в домике с карнизом и ставеньками, выкрашенными белой, голубой и красной масляными красками.

Сеня с ложки кормил Офелию, поил отваром целебных трав. В полутемной комнате хорошо  пахло полынком, шалфеем, душицей. Пол был усыпан лепестками роз. В раскрытое окно залетали турманы, важно вышагивали вокруг кровати больной и, надувая зобы, ворковали. Целовались, чистили подкрылки друг у друга. Офелия молча смотрела на турманов, на Сеню и тихо улыбалась. Приходила в себя, спрашивала шепотом:

 —  Где я? Откуда эти птицы?

Сеня шепотом отвечал, рассказывал все по порядку. Девушка слушала и засыпала. Проснувшись, просила:

 —  Расскажи мне еще о Загряжске…

Сеня рассказывал о добрых людях, о колонии лилипутов в Загряжске. Читал вслух книжки о монастыре, о казаках.

Офелия выздоравливала.

Каждое утро выходила с Сеней во двор. Родители Сени, колхозники, не могли наглядеться на маленькую красавицу. Желали ей крепкого здоровья и счастья в личной жизни.

Офелия забиралась по лестнице в голубятню, брала в руки пару голубей, подбрасывала их и смеялась от радости.

Родители, глядя на Офелию и сына, вздыхали:

 —  Хорошая пара. Дал бы Бог…

Сеня не просто полюбил девушку, он был заворожен, зачарован. Не мог надышаться запахом ее волос, наглядеться ангельским личиком. И Офелия, кажется, благодарно клонилась к своему рыцарю.

Целые дни они проводили вместе. Говорили без умолку. Ходили на пойму, держась за руки. Сидели на берегу Серебрянки. Сеня сплетал венок из лиловых колокольчиков и украшал им голову Офелии.

 —  Сеня, а откуда наши братья-лилипуты в Загряжске? Ведь они живут в больших городах, и многие идут в артисты.

Сеня как всегда отвечал умно и обстоятельно.

 —  Тут целая история про наших братьев…. Я родился в хуторе Гривенном, мои родители коренные загряжцы.  Был у нас чудак, председатель колхоза Иван Иванович Перепечай. Он очень любил маленьких людей. В студенческие годы учился у профессора лилипута Богдана Ильича Жемчужникова. Перепечай подружился с профессором, и тот познакомил его со своими братьями из Москвы и других городов. Через много лет, когда студент Перепечай стал председателем колхоза, он пригласил своих знакомых  в колхоз. Не просто пригласил, а построил дома поближе к Загряжску, чтобы жить в городских условиях. Человек двадцать, наверное, переехало на новое место жительства. Перепечай дал им работу. Братья-лилипуты плели корзинки, работали на птичнике, разводили цветы, выращивали овощи на плантации. Варили варенье, солили огурцы и капусту. Уголок, где поселилась колония, и сейчас зовут Лилипутовкой, или коммуной Лилипутов. Братья жили очень демократично, и многие ученые люди издалека приезжали  поглядеть на их порядки. Замечательный человек был Перепечай! Он гордился коммуной и был отцом и заступником маленьких людей. После Перепечая колония распалась, а колонисты разъехались кто куда…

Офелия внимательно слушала, ее тронула история переселенцев.

 —  А где сейчас этот человек?

Сеня грустно вздохнул.

 —  Случилась трагедия от романтической любви… Такое бывает  только с хорошими людьми. Перепечай полюбил девушку студентку, практикантку. Она ответила взаимностью. Они стали тайно встречаться. Перепечай был женат. Не знаю, как долго им удавалось сохранять тайну. Но разве в маленьком хуторе можно спрятаться от людей? Скоро все знали о любви Перепечая. И начальство, и товарищи по работе осуждали его, а девушку прилюдно оскорбляли. Ему пришлось уйти из колхоза, из семьи. Жена Перепечая приходила скандалить в общежитие. Девушку спрятали. Жена била стекла в доме и грозилась переломать руки и ноги всем студенткам. Скандал вышел на телевидение и в газеты.

Бедная девушка отравилась таблетками. А Иван Иванович на следующий день после похорон студентки застрелился из охотничьего ружья. Его похоронили рядом с возлюбленной. Там, наверно, они соединились.

 У Офелии по щекам текли слезы, она по-детски терла глаза кулачком. Слегка заикаясь, попросила:

 —  Я хочу посмотреть на их могилы.

Молодые люди сходили в Загряжск, на старое кладбище. Положили цветы на два холмика, долго стояли, держась за руки. Покойники смотрели на них с эмали счастливыми улыбками.

 —  Они, наверно, очень любили друг друга,  —  сказала Офелия.

 —  Такую любовь Бог посылает  редко,  —  ответил Сеня.

 —   Почему большая любовь кончается трагедией?

Сеня, видно, давно размышлял над этим. У него был обдуманный ответ:

 —  Господь оберегает такую любовь от скверны людской. Он берет к себе чистые сердца…

Офелия неожиданно  сказала:

 —   Я завидую им…

Сеня крепко обнял девушку.

 —  Мы будем жить долго!

Однажды Сеня встретил у калитки двух важных маленьких людей. Незнакомцы с перстнями на пальцах, в  кепочках, в темных очках чинно представились: они из театра, коллеги Офелии, приехали по поручению дирекции за девушкой.

  —  Кстати, где она и как ее здоровье? – спросил важный гость с тросточкой.

   —  Мы уполномочены возместить расходы. – Сказал другой гость с кожаным портфельчиком.

Сеня ни жив ни мертв, повел гостей в свое жилище. Он с ужасом смотрел, как обрадовалась гостям Офелия. Она жадно слушала новости из театра. Угощала гостей чаем и все спрашивала, кто играл ее роли, и как играл. В каких городах был театр, и как принимала публика. Не забыли ли ее, примадонну. И какие планы на нынешний сезон.

Гости отдохнули час-другой в прохладной комнате.

  —  Ну, пора ехать,  —  сказал человек с тросточкой.

  —  Собирайся, Офелия, мы вызвали такси. —  Сказал человек с портфелем, положил на стол конверт. – Это за уход и лечение.

Девушка улыбнулась и сказала тихо, как о деле решенном:

   —  Мы с Семеном любим друг друга.

Гости молчали. Отошли в сторонку, посоветовались. Человек с тросточкой сказал:

—  Мы не собираемся разлучать вас. Мужу найдется место в театре, мы поедем вместе.

—  Мы остаемся здесь, —  сказала Офелия.

Гости уехали.

Через год театр опять был в Загряжске. Но Офелия уже жила другой жизнью. Она ходила с Семеном на спектакли. Переживала, волновалась, иногда тайком плакала. Но о возвращении в театр уже не было речи. Офелия была счастлива с Семеном. Счастлива  всей жизнью в хуторе. Впервые в жизни видела  зиму в первозданном виде.  Впервые ходила по сугробам в валенках.

Семен научил Офелию плести из лозы корзинки. Научилась она очень быстро, а в художестве превзошла учителя. Выплетала круглые, овальные, плоские формы. С одной дугообразной ручкой. С двумя откидными. Оплетала разные стеклянные емкости, вплоть до бутылок.

Плетеные изделия быстро раскупали загряжцы, туристы, местные фермеры. Офелия охотно, даже с азартом продавала свой товар, пересчитывала выручку, с гордостью объявляла:

– Сегодня лучше, чем вчера!

Люди дивились бойкости, разумности и простоте маленькой хуторянки.

Офелия любила сидеть в беседке за широким столом и плести лозу тонкими проворными пальцами. Семен выносил ватман и рисовал карандашом девушку с лозой и корзинками.

Тридцать лет прожила Офелия в хуторе Гривенном. Умерла она тихо,  во сне, ни на что не жалуясь, на руках мужа. Семен похоронил ее на старом кладбище в Загряжске. Сам установил кованую оградку с запасом еще на одну могилу. Вкопал небольшой столик и скамейку. Люди видели, как маленький старичок подолгу сидел на скамейке. На плече у него неизменно была белая голубка с розовым клювиком.

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную