|
ОТВЕТЫ НИКОЛАЯ ДОРОШЕНКО НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ К ВСТРЕЧЕ-ОНЛАЙН * * * * * * Я с удовольствием и большой пользой для себя читаю ваши статьи на нашем сайте. Спасибо вам и за вопросы. 1. Герои моих повестей - это люди, выброшенные на обочину жизни. Независимо от своего материального благополучия они вынуждены жить в пространстве чужом, не соответствующем их духовному строю, их представлению о том, что хорошо и что плохо. Если хотите, это еще одна «волна» эмигрантов, только спрятавшихся не за границей, а в себе самих. 2. Героями высокой литературы вроде бы всегда являлись те, кто в соответствии со своим нравственным выбором «делают» нашу с вами жизнь и те, кто этому «делателю» противостоят. И, скажем так, искупительные жертвы текущей жизни, такие, как, например, гоголевский Акакий Акакиевич или пушкинский станционный смотритель, беловский Иван Африканович, шекспировские Ромео и Джульетта. Сегодня из серьезной литературы исчезли типы созидателей, типы людей, готовых к подвигу. А ведь это в полном смысле слова трагические герои. И именно на контрасте с ними могут быть наиболее различимы все те адовы бездны, в которые сегодня сползает Россия. Не литература, а бездушный телевизор нам показывает, как в Сербии те, кто сербов предал, сдают гаагскому судилищу тех, кто сербов не предал; как ливийцы растерзали Каддафи, вытащившего их из нищеты; как Россия мордует единственного своего союзника Лукашенко только потому, что он Белоруссию не сдает под власть мирового финансового душегуба; как в Европе, где государства уже давно возглавляют клерки сателлитного типа, вдруг все ополчились на главу Венгрии, проявившего свою личностную ответственность за судьбу родной Венгрии. И это лишь то, что телевизор показывает. А сколько подобных, но невидимых голгоф? Наверное, чтобы написать об уже вселенском одиночестве таких последних героев , надо быть писателем, способным это одиночество вместить в собственную душу. А типологическим героем литературы и самого массового искусства - кино, как и в реальной жизни, является милиционер или следователь. И это не случайно. Если социальная структура нашего общества уже упрощена до предела и люди поделены всего лишь на два сословия - на воров и "лузеров" - милиционеров не обойти. Потому что сословная граница проходит именно по ним, "органам правопорядка", тоже разделяя их лишь на воров и "лузеров". Если же сравнивать этот уже пост-исторический тип нашего государства с историческим, где самый верхний этаж занимали люди долга, а самый нижний - люди жизни, то в пост-историческом государстве все оказывается перевернутым с ног на голову. И это уже не болезнь, не вырождение, не разложение, а, наоборот, прорастание и устремление к некоему будущему типу постчеловеческого сообщества. Когда-нибудь литература должна это почувствовать и адекватно отобразить. И от литературы наших ветеранов "горячих точек", при всем том, что каждая война уникальна и заслуживает своего художника и летописца, я жду сюжета возвращения Героя из мира воинского братства и долга в мир, где выше всего ценится измена своей стране, и своему человеческому достоинству. Да, пригнуть голову и выжить в этом перевернутом мире гораздо проще, чем на линии огня. Но что происходит при этом в душах современных Ахиллесов и Гекторов, вроде бы уже шагнувших в само историческое или, как говорили древние греки, в "богоравное" бессмертие, но вернувшихся с войны и обнаруживших, что именно бессмертие их уже не в цене? 3. Вопрос, "совпадает ли литература с текущим литературным процессом?" - я понял так: совпадает ли современная русская литература с видимой для самой широкой публики частью текущего литературного процесса? Нет, не совпадает. И всё дело в том, что настоящая литература противоречит не только смыслам государственной политики в области литературы, но и смыслам жизни и уровню человеческой развитости наших политических и финансовых элит. То есть, представьте, что в эпоху Возрождения такие же элиты заказы делали бы шабашникам и нравственным уродам, а настоящие мастера вынуждены были бы расписывать лишь стены своих лачуг. Разве, глядя на Сикстинскую Мадонну, написанную шкодливыми малярами, мы бы могли знать или хотя бы предположить, что современником этих маляров был художник уровня Рафаэля? Вот и сегодня лишь редким знатокам известно, что в городе Орле живет поэт Ирина Семенова, которую можно поставить в один ряд, например, с Анной Ахматовой. Вообще, поэзия наша сегодня как никогда богата именами. И государству понадобились, как я понимаю, невероятные усилия, чтобы этот факт сохранить от народа в глубочайшей тайне. 4. Я знаю многих нынешних вроде бы вполне приличных писателей - своих ровесников и помоложе, - которые, как оголодавшие львы, вдруг стали покорно тянуться к руке, обещающей сытую жизнь. И, конечно же, на характере их творчества это начинает отражаться. Однако, все то в литературе, что не является выражением внутренней свободы писателя, может, на мой взгляд, представлять интерес лишь для тех специалистов в области социальной психологии, которым человечество представляется в виде примитивной пищевой цепочки. Поэтому, в современном литературном процессе я могу выделить лишь две тенденции: с одной стороны, конечно же, вот эту тенденцию отсеивания в коммерческие и в номенклатурные жанры, а с другой стороны, тенденцию уже не бытового, уже метафизического сбережения высокой литературной традиции. Так, в обезвоженной пустыне, уже и не надеясь на спасение, берегут в фляге самый последний глоток воды. Берегут лишь потому, что за последним глотком наступит уже абсолютная пустота.
* * * * * * Когда Шукшин мечтал "прорваться в будущую Россию", историческое время представлялось устремленной ввысь вертикалью. И Шукшин взволнованно гадал в своем еще недостаточно чистом и светлом настоящем: а что взять в более чистое и светлое будущее? Не буду ли я там, среди людей, конечно же, более чудесных, со своими рассказами о чудиках выглядеть допотопным монстром? Я педалирую, но согласитесь, что при мысли о будущем, в современниках Шукшина было больше надежд, чем страха. А представьте, что вы переезжаете из своей привычной квартиры не в более просторную, а на нары? Кто там обрадуется вашим любимым томикам Пушкина? У вас, может быть, есть сегодня уверенность в том, что через сто лет в вашей родной Вологде вы услышите русскую речь? Или есть у вас уверенность в том, что если вы освоите новый вологодский язык общения, то вы сможете поговорить с новыми насельниками Вологды о "Ладе" Белова? Да, в тот период, когда Флоренция создавалась как архитектурный шедевр, напичканный шедеврами живописными, ею правили не ангелы, а люди, готовые на любые преступления ради накопления капитала. Но только по одному такому их свойству, как чувство красоты и жажда красоты, можно было верить, что потомки их обречены на более человеколюбивые нравы. А где вы в России, Европе или в США видите сегодня политические и финансовые верхушки, которые не вылущили из себя то уважение к красоте, которое, по Достоевскому, может спасти мир? Почему США после великой литературы ХХ века, на которой я вырос, в ХХ I веке поставляет нам одну только пошлость? Кто-то из американских президентов, как наши Горбачев и Ельцин, свою страну предал и умышленно опустил? На самом деле историческая вертикаль вдруг сдулась, обмякла и макушка её нагнулась к низу. Почему так случилось - это не моя тема. Я же могу вам лишь сказать о том, как нам, русским писателям, на мой взгляд, собою распорядиться сегодня на виду у будущего времени, надвигающегося на нас в виде апокалиптического чудовища, и на виду у времени настоящего, украсившего себя уже не Петром и Февронией, а супружеской четой Пугачевой и Галкина, а белую армейскую кость отдавшего в кормление торговцу мебелью. Да просто оставаться самими собой. Например, мои родители пережили голодомор в 30-е годы. Когда я достиг того возраста, чтобы узнать, что французы едят лягушек, я недоуменно спросил у матери: а как же вы голодали, если лягушек у нас полно? И мать восприняла этот вопрос как оскорбление над памятью всех умерших от голода. А тут речь идет не о сохранении своих телес, а о сохранении своей бессмертной души. Неужели вы думаете, что когда первые христиане, брошенные львам на съедение, упрямо пели псалмы, то рассчитывали, что пение их будет записано на магнитофон той студией, которая " ориентирована по-прежнему на "литпопсу"?" Неужели, если бы они не пели, эти псалмы звучали бы теперь в ваших вологодских храмах? Дух веет, где хочет.
* * * * * * Видимо, утешением для нас может являться то, что писательство, как и рыбалка, это всего лишь образ жизни. Я, например, очень даже люблю сплетать слова в какие-нибудь живые картинки и мысли. Это очень и очень уютное для меня занятие. Ну, еще это и пребывание в том человеческом облике и в том человеческом достоинстве, внутри которых я чувствую себя не как в плацкартном вагоне, а как в своем родном доме. Да, круг людей, которым наше писательское занятие может показаться важным, сужается. Но вспомните, как некий человек много-много лет продолжал сохранять в надлежащем виде уже никому не нужный, давно всеми забытый аэродром. Хотя и никто его об этом не просил. Никто ему гонораров за это не платил. А однажды с летящим в небе пассажирским самолетом что-то случилось. Летчику нужно было срочно приземлиться. И никому ненужный аэродром оказался нужным, чтобы спаслись все пассажиры. Поэтому, на твой вопрос, что делать, я бы ответил так: надо нам сохранять свои аэродромы. Надо укреплять связи со всеми такими же охранителями , чтобы хоть друг-друга не растерять. И еще - надо нам, русским писателям, радоваться, что свою живую, сострадательную к людям душу мы все-таки сберегли, что и тем читателям, которые хотят сохранить свой человеческий образ, есть куда приземлиться.
* * * * * * Я не уверен, что знаю ответы на подобного рода вопросы. Видимо, всякая власть от Бога, но не всякая власть - Богу угодна. В том смысле, что Богу угодную власть, как и победу, надо себе еще добыть. И не только молитвами, а и всей своей жизнью, ответственной перед Богом и перед добрыми людьми. Нынешняя власть именно нашему православному нравственному чувству и, значит, Богу противостоит. Потому что узаконивает воровство, жестокосердие, моральное разложение и прочую мерзость. То есть, власть наша, захаживающая в храмы, на самом деле куда более богоборческая, чем та, что была атеистической. Вот и Церковь должна относиться к ней соответственно. Не думаю, что если на наших глазах нашего ближнего кто-то станет грабить, то надо ограничиться одними молитвами о вразумлении всех грабителей. Кстати, преодоление смуты начала 17 века и изгнание самозванцев стало возможным прежде всего потому, что патриарх Гермоген не устрашился оказаться в яме. Да и нынешнее возрождение религиозности в мусульманском мире началось с того, что нашествие "либеральных ценностей" мусульмане восприняли как агрессию со стороны самого дьявола. И глядя на гей-парады в некогда великой Европе, теперь они убеждаются, что религиозное чувство их не обмануло.
* * * * * * Противостояние "космополитов" и национальных сил "обострилось" гораздо раньше. А после 1917 года именно антинациональные силы стали у нас уже государственной властью. Нельзя не обратить внимания на то, что тогдашние аналоги Ксении Собчак ходили в красных косынка и вместо "Дома-2" в обнаженном виде проводили, например, шествия под лозунгом "Долой стыд!". Или, если тогда Джек Алтаузен мог написать вот такие стихи: Лишь через 19 лет, в 1936 году, когда поэт Демьян Бедный написал русофобское либретто комической оперы о крещении Руси, сначала Молотов, затем и Сталин все-таки возмутились. В результате Демьян Бедный был выселен из Кремля, где, как "самый прогрессивный писатель", привык квартироваться. Но - случилось это, видимо, прежде всего потому, что в Германии Гитлер уже пришел к власти, а американские банкиры уже стали инвестировать фашистский военно-промышленный комплекс. Так что "вождям мирового пролетариата" в целях даже собственной безопасности ставку делать пришлось на патриотизм. Новый антинациональный крен начался уже при Хрущеве. Например, во время его "оттепели" было разрушено церквей гораздо больше больше, чем до войны. Соответственно, в культуре и литературе стала господствовать так называемая "эстрадная поэзия". И если сейчас на телевидении принято рассказывать о гонениях Хрущева на Вознесенского и прочих "эстрадников", то при этом принято и умалчивать, что на самом деле эти якобы борцы с советской властью в юном возрасте получили квартиры в сталинских высотках и дачи в Переделкино, в то время как, например, национальный поэт Рубцов долго вообще не имел своего угла. Да и при Брежневе глава КГБ Андропов национальных писателей (он называл их "русистами") боялся куда больше, чем диссидентов. Кульминационным же моментом этой государственной русофобии стал донос А.Н. Яковлева в "Литгазете" на писателей-почвенников. Но Брежнев побоялся идти на обострение и Яковлева из ЦК услал послом в Канаду. Андропов же, придя к власти, успел расправиться лишь с журналом "Волга", напечатавшим знаменитую статью Михаила Лобанова "Освобождение". Поскольку сегодня тот же Эдуард Багиров, мечтающий устроить питерцам "еще одну блокаду", вместо повестки в суд за разжигание межнациональной розни и за надругательство над памятью о жертвах Великой Отечественной войны получил право быть доверенным лицом будущего президента В. Путина, то, надо понимать, что наш Кремль по отношению к русским будет оставаться коричневым еще очень и очень долго. С другой стороны, вполне возможно, что "оранжевые" после выборов попытаются устроить Путину такую же заваруху, как в Египте или в Ливии. И, призадумавшись о судьбах абсолютно проамериканского Мубарака и более вольного Каддафи, Путин, может быть, на нынешних Демьянов Бедных, как и Молотов со Сталиным, вдруг "рассердится". Что касается современных национальных писателей, то вы можете заглянуть на нашем сайте на страницу "Современная русская литература. Избранное". Мы еще далеко не достроили эту страницу, но многих вы там уже найдете. Из новых и уже сложившихся прозаиков - я бы обратил особое внимание на Василия Дворцова. А тех, кого я бы "не порекомендовал", вы найдете в списках, составляемых госчиновниками для встреч с властью или для отсвечивания "русской литературы" за рубежом.
* * * * * * Спасибо за добрые слова! Что касается того, что надо бы хоть остатки лет посвятить прозе, то об этом твердит мне и моя жена. Но - не могу я, Валя, как Архимед, чертить на песке что-то более важное, чем мои родные и уже, к сожалению, горящие Сиракузы. Ты же сама впряглась в журнал "Родная Ладога"; ты сама по принципу, если не я, то кто, уже написала большую серию более чем объемных статей о своих лучших питерских поэтах. Что касается того, " надо ли писателю разменивать свой дар на страстные, бесплодные споры?" - то, пять-таки, ты сама ответила однажды на этот вопрос своим стихотворением "Сальери": " Рассудка откровенья хороши//До тех лишь пор, пока он к точной мере//Талантливости творческой души//Не подступает с “алгеброй” Сальери,//Который был судьбой не обойден//И все ж хотел, гордынею влекомый,//Постигнуть вдохновения закон.//Но не стяжал он формулы искомой.//И потому сказал, что правды нет,//Когда пытался зрением поверить//Земного бытия незримый свет,//Лишь Господу доступный в полной мере ". Знаешь, страстность - это и есть ощущение правды. Мне скучно читать писателей, к правде равнодушных, заменяющих живую гармонию мертвой алгеброй. И это не полемика " подпитывает" творчество, а сама жизнь, в которую мы бросаемся, не раздумывая, от которой невозможно спрятаться. " Страстный разум писателя и умное, глубокое его сердце" не могут ни "противоборствовать", ни каким-то способом "творчески взаимодействовать" между собой. Чтобы написались на бумаге вот эти твои же строки, - " От мамы знала, помнящей войну, -//Нам никогда не подпоет Европа… И лишь тому царю на верность присягну,//Кто возвратит России Севастополь", - надо чтобы и ум, и сердце срослись в тебе в единый горячий и живой комочек. Тогда и читатель правду твою не только умом поймет, а и сердцем примет.
* * * * * * Утверждение, что публицистика иссушает мой мозг, мне могло бы показаться верным только в одном случае: если б я писал публицистику по заказу, если бы это была рутинная работа. Например, после школы я был приглашен в местную районную газету. И большие очерки о вызвавших у меня сочувствие доярках или ткачихах я писал за один присест, особо не задумываясь. А вот коротенькие информушки о том, как некие труженики в очередной раз перевыполнили план, хоть и складывались из готовых штампов, но - мой ум действительно иссушали. Но точно так же нас иссушает любая тупая работа. Например, за всю свою жизнь я, может быть, раза три пропылесосил дома ковер. Но уверен, что ущерб своему мозгу нанес невосполнимый. А вот если жена поручает мне работу, требующую сообразительности, я не только не иссушаюсь, а, как и всякий нормальный человек, становлюсь гораздо "сочнее". Опять же, мне не приходится выбирать между публицистикой и прозой. Времени на прозу, требующую регулярной, не урывками, работы, чаще всего у меня нет. И то, что в современной нашей литературе проза стала в количестве ярких имен заметно уступать поэзии, объяснение имеет самое простое: отдаться трудоемкой и непродажной прозе, значит, остаться без средств к существованию. Что касается Галактионовой и Тарковского, то, по моему давно устоявшемуся мнению, это вполне крепкие прозаики. Но по-настоящему я позавидовал рассказам Сегеня и тем его произведениям, которые, как "Русский ураган", кажутся мне самородными.
* * * * * * Спасибо за теплые слова и за ожидание. Вот и вы противопоставляете мою публицистику моей прозе, а добавить к тому, что я сказал, отвечая на другие вопросы, мне нечего. Поверьте, сайт у меня отнимает гораздо больше времени, чем публицистика. И, лучше уж, предложите мне сайт закрыть, а новую вещицу написать. Но, полагаю, к весне у меня все-таки отлежится новая и для меня несколько непривычная повесть "Пасха в Лищиновке", где героями являются уже не "лузеры", а действующий и бывший губернаторы.
* * * * * * Конечно же, Игорь Тюленев прав в том, что наш сайт должен быть не только моей, а нашей общей заботой.
* * * * * * Проблема только в средствах. Требуется огромная работа, чтобы сайт "Российский писатель" стал в какой-то степени полным путеводителем по литературной карте России. Чтобы в бесконечных Интернет-пространствах читателю можно было найти ту дверку, сквозь которую легко попасть на сайты всех региональных писательских организаций, всех региональных писательских изданий, а так же на все личные писательские сайты. Если у какой-то региональной писательской организации или у какого-то издания сегодня нет своего интренет-ресурса, то завтра - будет. И мы, конечно, должны не отставать от входящих в наш обиход коммуникационных технологий. Но пока у Союза писателей нет денег даже на зарплату сотрудникам, поскольку, роль цензора, запрещающего уже весь Союз писателей России, взяло на себя Росимущество. Мы вроде бы дом свой сохранили. Но - без права сдавать часть помещений в субаренду. Такова проза жизни.
* * * * * * Конечной целью и моих личных инициатив, и позиции секретариата правления Союза писателей России является то, чтобы все наиболее талантливые авторы перечисленных вами ресурсов стали такими же членами нашего общего писательского цеха, как Юрий Бондарев, Егор Исаев, Михаил Лобанов, как Николай Иванов и Виталий Носков… То есть, надо нам окончательно преодолеть рубрику "Военлит", но оставить вполне академическую, не "сектантскую" рубрику "Современная военная проза. Какая она?" Сама жизнь подсказала нам вот эту форму сотрудничества: вы нам авторов с величайшей ответственностью поставляете, а мы их представляем на общеписательском сайте, ставим в шеренгу уже всей нашей русской литературы. А взаимодействие суверенных Интернет-ресурсов может, на мой взгляд, иметь цель такую: наши посетители должны иметь возможность выйти на ваши ресурсы, а военлитовские - на наш ресурс. И одним только обменом банеров мы, конечно же, не должны ограничиваться. С Николаем Ивановым об онлайн-встрече на нашем сайте я уже договорился.
* * * * * * Политика Союза писателей в отношении литературных объединений вчера и сегодня обусловлена тем, что именно литературные объединения становятся не только плавильными котлами для будущих профессиональных писателей, но и самыми устойчивыми литературными центрами в во всех наших городах и весях. Наш сайт планирует создать путеводитель по литературным объединениям. То есть, мы заведем страницу, где будут собраны адреса сайтов всех наиболее значимых, исполняющих роль местных литературных центров, литобъединений. Кроме того, если у вас появится автор для наших рубрик "Новое имя" или "Дебют", мы будем только рады. Что касается патронажа, то в первую очередь он должен осуществляться местным отделением нашего творческого Союза. А ссылке на наш сайт мы будем только рады. Чем больше людей узнает о нашем сайте, тем больше у русской литературы будет читателей.
* * * * * * Если вы являетесь поклонницей Прилепина, то я могу вас только разочаровать. Никак я не отношусь к Прилепину-писателю и Прилепину-блогеру. И поэтому не захожу на его сайт. Однажды суд прислал мне на экспертизу книгу Владимира Сорокина. До сих пор отвращение от этого исполнения гражданского долга у меня не прошло. Проще было бы поработать день-другой ассенизатором. Прилепина я попытался почитать добровольно. И хотя до Сорокина ему далеко, но тоже возник вопрос: а прячет ли он от своих детей то, что пишет? То есть, мне та публика, которая с русской литературой разминулась, интересна только как некое общее явление, а не как кладезь, из которого я могу что-то для себя драгоценное зачерпнуть. Не могу я представить Прилепина и в качестве полемиста на нашем сайте. Когда полемизировали славянофилы с западниками, то, как свидетельствует Герцен, они были подобны двуглавому орлу, который смотрел в противоположные стороны, но при этом сердце у него билось одно (не закавычиваю цитату, поскольку что наизусть ей не помню). А о чем могут полемизировать люди, принадлежащие к разным даже не типам, а видам культур? А блуждать по Интернету я люблю. От кого-то услышу об интересном и мне еще незнакомом авторе, начинаю его через поисковик искать. И если нахожу, то не упускаю возможности почитать.
* * * Николай Иванович! В последнее время такой жанр как поэма не очень востребован. Как Вы думаете, почему? * * * Я не уверен, что поэма сегодня не востребована. Где-то год назад заглянул я в "Евгения Онегина" и не смог остановиться. А заодно и "Бориса Годунова" перечитал. С удовольствие прочел я и поэму Ирины Семеновой "Командор", написанную уже в наши дни. Прочел, не отрываясь, исключительно ради наслаждения великолепным художественным текстом. А затем еще и над всем тем, что из поэмы успел понять, невольно поразмышлял. Да и однажды посмотрев фильм "Троя", я не мог не поваляться часок-другой на диване с "Илиадой" Гомера. Наверно поэма не читателем и, тем более, не временем не востребована, а самими поэтами. Поскольку требует и труда, и вдохновения не на час, а на месяц или на годы. Но если кому-то труда и вдохновения хватит на такие сроки, и поэму он напишет, и если, строчку за строчкой, вы будете её читать и наслаждаться, то - что вас заставит не дочитать эту поэму до конца? Но, видимо, имеет смысл поверить в то, что и в прозе, и в поэзии большие объемы будут утрачивать популярность. Это у керосиновой лампы, без телевизора, без Интернета, да еще и под завывание вьюги можно было по вечерам проглатывать многотомные романища и огромные, страниц на 300, поэмы. А теперь ритм жизни ускорился и всегда есть куда глаза воткнуть.
* * * * * * Человек становится даже зубоцентричным, когда у него болит зуб. Если Шекспир и Пушкин представляли народы, стремительно вырастающие из своих одежд, то сегодня я приезжаю к себе на родину и, подобно солдату из стихотворения Исаковского "Враги сожгли родную хату…", уже вижу лишь остатки тех многих сел, которые еще вчера были живыми. А помимо этого вполне зримого физического убывания - убывание духовное из учебных программ, из культурного и информационного пространств. Даже условия экономической деятельности создаются сегодня в России такими, что русский человек оказывался недееспособным. Я бы даже сказал, что и русская поэзия, и сама русская жизнь сегодня еще не достаточно этноцентричны для того, чтобы русский народ мог преодолеть угрозу полного исчезновения с лица земли. Например, вся внутренняя политика в СССР стала вдруг этноцентричной, когда Гитлер стал приближаться к Москве. Вот отрывок из самого этноцентричного стихотворения той поры, написанного Константином Симоновым, которого в этноцентризме вроде бы не заподозришь: …По русским обычаям, только пожарища Нас пули с тобою пока еще милуют. За то, что на ней умереть мне завещано, Да вы и сами, Сэда Константиновна, в последнее время публиковали на нашем сайте свои более чем замечательные и столь же русскоцентричные стихотворения.
* * * * * * Вы напомнили мне ту пору, которая теперь кажется мне увиденной во сне. Я в ЦДЛ впервые зашел в 1977 году (кто-то меня провел по своему писательскому билету). Помню, мы с трудом нашли себе пару свободных стульев в Пестром зале, который гудел, как улей. Два убеленных сединами писателя, которых я сразу узнал по журнальным фотографиям, вели какую-то необыкновенно азартную беседу. Сейчас никто не поверит в это, но беседа эта была о литературе. А за соседним столом кто-то гудел стихи своим захмелевшим товарищам. И чуть поодаль кто-то на кого-то уже замахивался, но драчливая рука была благополучно поймана и усмирена. Мои предварительные провинциальные фантазии о литературной столице оказались слишком бледными перед этим, столь могуче мне явленным, кипением литературных страстей. Потом я был принят на работу в Московскую писательскую организацию, которая тоже располагалась в ЦДЛ. И пришлось бывать на очень частых писательских собраниях, где страсти кипели не менее бурные, чем в буфетах. Писатели тогда были, как дети. А я со своею крестьянской степенностью казался себе глубоким стариком. Пришлось мне захаживать и к живущему рядом с ЦДЛ Леониду Максимовичу Леонову. Я со школьных лет знал его по той фотографии, на которой он стоит с Есениным, и оба одеты франтовато, и - совсем еще молодые. А теперь он был уже высохшим до прозрачности стариком, из дома он не выходил, и всё дотачивал свой роман "Пирамида". Мне было жалко тех глав, которые он выбраковывал, на мои краткие просьбы: "да зачем же…", "да оставьте вы эти странички…" - он, как обиженный ребенок, начинал мне объяснять, что "у романа голова не должна быть шире плеч", что "если в сюжете правый бок выпирает сильнее, чем левый, то сюжет этот будет уродлив". И полуслепые глаза его под линзами очков пылали огнем, сухенький голос его наполнялся какою-то отнюдь не стариковской энергией. Только потому, что у него где-то внутри помещались два-три раскаленных вулкана, мог он без устали - больше тридцати лет! - полировать и полировать свой роман. Да, уже забыты многие сотни тех прозаиков, книги которых теперь я беру в руки и поражаюсь строжайшему совершенству каждой фразы. Ну, скажем, кто теперь знает такое имя, как Георгий Семенов? А я помню каждую страницу его повестей и на вкус, и на цвет, и на запах. Увы, сейчас уже с таким тщанием, с такою ревностью к мастерству - пишут крайне редко. Потом был и "Московский литератор". Раз в неделю заседал партком, на котором в "разном" обязательно поднимался вопрос о замене главного редактора. Все тут же начинали метать друг в друга громы и молнии, но при голосовании всегда не хватало одного или двух голосов, чтобы меня из редакторов изгнать. И я еще долго оставался внутри тогдашних писательских яростнейших сражений. И вот теперь, Валентина, вы спрашиваете у меня, должен ли писатель иметь гражданскую позицию, а я вспоминаю прежние бури писательские, сравниваю их с нынешними уже более чем постными обсуждениями во всё том же ЦДЛ новых писательских книг. Писательский народ в большей массе своей, скажу я вам, очень и очень поскучнел, заугрюмел, облупился, скукожился. Особенно в более молодых поколениях. На контрасте с этими поколениями иногда заходит ко мне уже 95-летний Семен Иванович Шуртаков, чтобы по косточкам разобрать какую-нибудь мою повестушку. "Да ладно, Семен Иванович, - утешаю я его с превеликим изумлением и восхищением, - что написалось, то и написалось…" "Э-э-э, не-е-ет, - не успокаивается Семен Иванович, - ты не отмахивайся, ты, понимаешь ли, если уж замахнулся, то, понимаешь ли, вот так теперь не отмахивайся!.." Только человек, глубоко верующий в то, что литература, это тебе не хухры-мухры, может вот так огорчаться по поводу того, что какую-то важную линию в сюжете я не развил в должной степени. Поэтому, на ваш, Валентина, вопрос я отвечу так: писатель при жизни должен быть живым человеком, а не восковой фигурой из музея мадам Тюссо. Только такой живой, как Семен Иванович Шуртаков, писатель, мог отдать всю наличную часть своей Госпремии на строительство памятника погибшим землякам у себя на родине. А уж гражданская это позиция или личностная - какая разница? Та литература, в которой рядом стоят великий Пушкин и чудесный Гаршин, - это всего лишь сублимированное в искусство слова религиозное чувство, свойственное человеку от природы. А если писатель такое чувство в себе придушил, то ему уже "всё позволено". И рядом с Пушкиным его на книжную полку не поставишь. ВСТРЕЧА-ОНЛАЙН С НИКОЛАЕМ ДОРОШЕНКО
|
|
|
16 февраля нашем сайте прошла встреча с прозаиком, главным редактором "Российского писателя", секретарем правления Союза писателей России