|
РОДНАЯ ГЛУШЬ
Родная глушь!
Здесь грусть светлей и тише,
Здесь, как душа, волнуется сирень,
Избушек наших шиферные крыши,
И у колодцев – цинковая звень.
Здесь тоже осень – время золотое!
Пусть не навек, зато ведь не мертво
Берёзовое золото не злое –
Оно не убивает никого.
Родная глушь,
Связь наша не ослабла,
Рад, выбросив всю дурь из головы,
Услышать стук – стук падающих яблок,
Услышать шум – шум тающей листвы.
Как хорошо у тополя угреться,
Полюбоваться звёздной вышиной,
Глядишь – и не пошаливает сердце,
Подлеченное доброй тишиной.
Когда-то я во времечко шальное
Себе внушил, что счастье – там, вдали,
Что счастье – что-то громкое, большое
И редкое для тех, кто от земли.
А счастье – тишь, которая озябла,
Наш старый сад и уханье совы,
И этот стук – стук падающих яблок,
И этот шум – шум тающей листвы.
СТАРИК
Не слышит - дала осложненье простуда,
По этой причине ему я кричу:
- Ты что выжидаешь? Не поздно покуда,
Сходил бы к врачу.
А он улыбается - дядька весёлый:
- Что толку, сосед? -
Схожу я в больницу, пропишут уколы,
Пропишут таблетки, а денег-то - нет.
Сыпнул самосада в газетку,
Огня
Спросил и продолжил:
- Теперя
И власть, как глухая тетеря, -
Навроде меня…
НЕДОСКАЗАННОСТЬ РУССКОГО ЛЕТА
Поубавилось песен и света,
И на склоне сентябрьского дня
Недосказанность русского лета
Несказанно волнует меня.
Журавли улетают и плачут,
Но о чём же печалиться мне:
Разве что-то могло быть иначе
И на небе, и здесь – на земле?
Но я птиц провожал не без муки,
Хоть сегодня важней во сто крат,
Что жены моей нежные руки
Улететь от меня не хотят.
Пусть убавилось песен и света,
Но на склоне сентябрьского дня
Недосказанность нашего лета
Всё сильнее волнует меня.
Так волшебное стихотворенье
Вдруг приходит на память в тиши,
И слабеет обычное зренье,
И включается зренье души…
БАБОЧКА И ЦВЕТОК
Был цветок, – как перст, был одинок.
Но однажды, в том забытом месте,
Бабочка летала, и цветок
Ей сказал: «Давай цвести тут вместе!».
Бабочка взглянула свысока,
Бабочка хотела рассмеяться,
Но в объятьях пылкого цветка
Стала засыпать и просыпаться.
Он шептал ей: «Всех красивей – ты!»
«Ты чудесней всех!» – она шептала.
И цвели две дивных красоты
Под крылом зари и краснотала…
Но пришёл сентябрь – навёл тоску,
Ветры принесли плохие вести.
И сказала бабочка цветку:
«Отцвести бы – умереть бы вместе!»…
САМОЛЁТ НАД ПРИГРАНИЧЬЕМ
И люди внизу говорили:
«Летят самолёты! Свои!»
С. Михалков
Самолёт с протяжным громом
Над притихшим старым домом
Заломил опять крутой вираж.
Крылья-молнии блистают,
А внизу стоят-гадают:
«Наш ли штурмовик или не наш?»
И Россию, - но не эту,
А которой больше нету, -
Вспомнил я, тоскуя и лучась:
Что-то было в ней нелепо,
Но глядели люди в небо,
Никакого грома не страшась.
***
Кто не наших кровей -
Песней не обдурит.
Эмигрировал «соловей»
Испужавшись бури.
Всё равно ли где петь?..
Помолюсь в Отчизне,
Чтоб ему не умереть
От хорошей жизни.
***
И темно, и холодно, и сыро,
И не видно завтрашнего дня…
Но не стать мне гражданином мира:
Нет другой Отчизны для меня.
Пусть вон те сидят на чемоданах,
А вон те уже давным-давно
Прижились в благополучных странах,
И – что тут, у нас, – им всё равно;
Пусть поют, что ни о чём не тужат,
Что они прописаны в раю, –
Никогда их россказни не вскружат
Русскую головушку мою…
Холодно и сыро, и нависли
Тучи тяжеленные опять,
Но и нет, и не было той мысли,
Чтобы перелётной птицей стать.
Эти тучи не разгонит ветром.
Но и всё ж, унынье поборов,
Я пытаюсь – о родном, заветном
Говорить без лишних грустных слов.
И творю молитву: «Всё, что мило,
Избеги бессилья и огня, –
Ведь не стать мне гражданином мира:
Нет другой Отчизны для меня».
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Внуку Васильку
Глаза – смородинки в росе!
Они вдруг посмотрели –
И в малыша влюбились все,
Все сразу подобрели.
Вот истинное волшебство!
Ну, здравствуй, человече!..
Ах, мы любили ведь его
Ещё до первой встречи.
Он – исполнение мечты!
Хорош – необычайно,
Но каждый в нём свои черты
Отыскивает тайно…
Неделя без году всего!
Но смотрит – будто знает,
Что рядом те, кто на него
Надежды возлагает;
Что эти родственники – все!
В нём видят продолженье,
И что смородинки в росе –
Источник вдохновенья.
ХРИЗАНТЕМЫ
Они растаять не спешат,
И пусть по разному со снегом
Заносит их в осенний сад –
И хризантемы пахнут небом.
Но осень к нам не насовсем:
Умчится клином лебединым…
Успейте подарить любимым
И снег, и солнце хризантем!
***
Голова трещит и в сердце скрежет.
Но боюсь больницы, как огня:
Если не заколет, так зарежет
Эскулап какой-нибудь меня.
Оклемаюсь.
Как плохую книжку,
Отложу заботы и посплю –
И, быть может, чуть ли не вприпрыжку
Завтра я продолжу жизнь свою.
Поброжу ещё по белу свету,
Убеждаясь всякий раз вдали,
Что нигде родней и ближе нету
Нашей древней Северской земли.
Только потому, что снова - осень,
Потому, что надо жить, - опять
Журавли, роняя плач на озимь,
Улетают.
Я их буду ждать.
НА ОБРЫВЕ ВЕКА
Просил ночлег, в ответ - икота,
Замчище лязгал, как затвор,
И отрубал незримый кто-то:
«Не постоялый это двор».
Я дальше шёл, согнувшись низко,
А тучи с грозной стороны
Ползли, как дым, с ужасно близкой
И с нескончаемой войны…
«Иди! Ступай!» - Я шёл послушно.
Но вдруг в одном из дальних сёл
Мужик приветствовал радушно:
Мол, вот спасибо, что зашёл.
Подсуетилась молодайка,
И, стол накрыв, пошла к дверям,
Но тут хозяин: «Вера, дай-ка -
Налей нам с парнем по сто грамм»…
Он угощал слоёным сальцем,
Он самогонку пил, как квас.
И телевизору всё пальцем
Он в здоровенный тыкал глаз.
«Всё приучают к новой вере -
Талдычат нам: «Идём вперёд.
Но где тут зад? Но где тут перед?
Теперь сам чёрт не разберёт»…
А я смотрел с обрыва века
И понимал, что навсегда
С бедовым русским человеком
Одна сроднила нас беда…
1996 г.
ОСЕННИЕ ЦВЕТЫ…
Я вам принёс цветы – простые, полевые.
Вы смотрите на них, они глядят на вас.
Вы радуетесь им, они – полуживые –
Вас умоляют: «Пить!» – и с вас не сводят глаз.
А вы, смеясь, в меня бросаете упрёки:
«И где ж ты пропадал?.. И как посмел забыть?..
А где таких цветов нарвал ты – синеоких?..» –
И встрепенулись вдруг, услышав просьбу: «Пить!..»
И на свои цветы взглянул я не без боли:
Мне стало жалко их, погибших не за грош,
Хотя они цвели на позабытом поле,
Где прежде рос ячмень, где колосилась рожь…
Вы поместили их в фарфоровую вазу,
Вы дали им воды и, красотой дразня,
Пропели: «Как же так? – Не позвонил ни разу!
Уехал – и пропал! Иль разлюбил меня?»
Но вас я не любил. И сознавать мне грустно:
Отвечу ль «да» – солгу, отвечу ль «нет» – солгу.
И я опять своё, как будто чьё-то, чувство
Понять и рассказать словами не могу.
Я лишь нашёл слова для скромного рассказа
О том, что никогда не говорил вам – «ты»,
О том, что этот мир – фарфоровая ваза,
О том, что я и вы – осенние цветы.
ВО ВРЕМЯ ДОЖДЯ
Причины есть, но не отчаюсь.
Сейчас, печальный человек,
Глаза прикрою и отчалю
Из этих дней в прошедший век.
Печаль я сброшу, будто ношу,
На этом сброшу берегу
И буду верить, что без новшеств
Прожить я как-нибудь смогу.
И я довольствовался малым:
Тем, чем легко заставить дом;
А ныне – листопадом алым,
И тёмным небом, и дождём.
О счастье! – Слушать непогоду
И просто думать о простом:
Что это осень носит воду
Большущим, частым решетом…
|
ДОМАШНИЕ ГУСИ
Вот опять роняет небо клики,
И знобит рябины…
Это – Русь,
Это – осень,
Это гуси дикие
Бередят занозистую грусть.
Вдруг –
Как будто тайну им раскрыли –
Пронизал гусей домашних зуд:
Вспомнили, что и у них есть крылья,
Вспомнили, что птицами зовут.
Закричали на весь день погожий,
Устремляя взгляды в облака:
Захотелось им увидеть тоже
Спрятанные далью берега.
Разогнались, силы не жалели,
Навострили шеи-стрелы в синь. –
Полетели!..
Нет – отяжелели.
А гусак всё звал и звал гусынь…
За рекой, за красным полем гречи
Грызла птиц усталость и тоска.
И пришли в село они под вечер,
Позабыв совсем про облака…
НЕУТЕШИТЕЛЬНЫЕ СВОДКИ
Ещё одна, ещё одна деревня
Исчезла с карты Родины моей,
И сделался бедней язык наш древний,
И стали земляки мои бедней.
Нас, как детей, качали – укачали
В раскаченной, в затурканной стране.
Но не пора ль очнуться от печали
И вспомнить то, что все мы – на войне?
Несём невосполнимые потери:
Оставлено ещё одно село...
Как жутко в поражение поверить,
И как в победу верить тяжело.
И вновь неутешительные сводки. –
Они летят осколками к сердцам:
Ведь это мы оставили высотки,
Которые придётся брать сынам…
ВСТРЕЧА С ДЕТСТВОМ
Хоть бы где-то луч
Показало солнце:
Ветер из-под туч,
Зябко, как в колодце.
С детством в этот час
У меня свиданье.
С головой увяз
Я в воспоминаньях.
Вспомнил, как весну
Ждал я у янтарки,
Как играл в войну
И «стрелял» из палки.
На жгуте витом
Ведались у сенцев:
Не хотел никто
Становиться «немцем»…
Помню яблок дух
Головокружащий.
(А в чужом саду
Было всё послаще).
Под крылом у тьмы,
Пересилив страхи,
Часто рвали мы
Впопыхах рубахи.
Помню – клад искал,
Пули отрывая…
Кто-то слух пускал:
«Третья Мировая!..»
Вспомнив жуть и боль, –
Страшный Сорок Первый –
Все хватали соль,
Крупы и консервы.
После десять лет
Со смешком и грустью
Этой солью дед
Посыпал капусту…
***
Ветер заунывную пластинку
Ставит на незримый патефон.
И к глазам поближе, как картинку,
Вечер пододвинул горизонт.
И за полем, у большого клёна,
Снова – строго по календарю,
Солнца потускневшая корона
Тихо переходит к ноябрю.
***
На коромысле бабка тащит воду,
И колет пни, вбивая клинья, дед:
Со свистом пронеслась, но ничего тут
Не изменила сотня буйных лет.
Лицом прилипла женщина к окошку,
Окликнула - я понял по губам:
«Мил-человек, ты, случаем, картошку
Не закупаешь? - Дёшево отдам».
Я головой качаю, мол, - не надо.
И вижу вновь, как в нехорошем сне,
С какой большой печалью и досадой
Надежда гаснет, будто свет, - в окне...
«ОКТЯБРЬСКАЯ»
Сегодня нету той страны,
И жизнь совсем иная.
Лишь сиротливый серп луны,
Слетевший с флага той страны,
По рукоять отломанный,
О ней напоминает.
Привет застойным временам!
Я их порой ругаю,
Но детство жить осталось там,
И юность проживает там,
Их адреса я знаю.
Вон там - с весны и до весны -
Влюблялся! Пел! - Был молод...
И потому с серпом луны,
И зная страшный путь страны,
Глаза мои обречены
Порой увидеть молот...
«ПРОДАЁТСЯ ЗЕМЛЯ…»
Всё закатывали истерику,
Намекали, что вы – умней,
Приводили в пример Америку.
Да подальше катитесь вы с ней!..
Но Америка – вот она, рядом:
Прозвала нас империей зла,
А сама подколодным гадом
С ядом страшным к нам подползла…
А не вы ль землю звали – «товарец»?
Убеждали: «Товарищ, учти –
И купив, никакой иностранец
Не сумеет её увезти»;
Мол, поэт, не пужайся особо,
И других не особо пужай…
Но – лишили земли хлебороба,
Но – везут за «бугры» урожай…
Ах ты, Родина! Бедная Родина!
Под устроенный мудро шумок,
На столичном базаре ты продана,
Будто курской картошки мешок…
ТУМАН
В тумане тополь – гол и тонок,
А ствол его – кривей всего,
Подумать можно, что ребёнок
Нарисовал, как смог, его.
Почти люблю такую осень:
Под гривки вспаханной земли
Набился снег; туман заносит
И что вдали, и что вблизи.
И так всё призрачно, как будто
Всё это грезится, всё бред,
И нет ни тополя, ни утра,
И ничего в природе нет.
Иль я от жизни обезумел?
Иль в самом деле: я – не я,
И там – в тумане – тень моя,
А я – давным-давно уж умер...
Туман меня попутал: это
Из-за него тоска и грусть,
Из-за него, как с того света,
Смотрю и сам себя боюсь.
ПРЕДЗИМЬЕ
Зима уж мыслит об атаке,
И бедный сад наш не поймёт:
В настывшем лунном полумраке
Он больше жив, иль больше мёртв?
И в полуобмороке этом,
Как сумасшедший и больной,
Всё бредит он ушедшим летом,
Всё говорит он сам с собой.
И вдруг опять мне показалось,
Что это – чья-то жизнь прошла,
Что сад – не сад: то взбунтовалась
Осиротевшая душа.
Она терзается и бредит
Всем тем, что было да прошло,
Листвою цвета старой меди
Стучит в оконное стекло.
И небесам она не рада:
Ей ближе суша и вода,
Ей и бессмертия не надо,
Коль сердце смолкло навсегда.
ОКРУГА НАСТЫЛА
Округа настыла.
От стужи
Не скрыться ни в дом, ни в леса.
Как листья в ноябрьские лужи,
Грусть вмёрзла в людские глаза.
Но всех - кто и жизнь исковеркал,
И кто натерпелся от зла, -
Заря, как к заутрене церковь,
Продолжить свой путь позвала.
Она проповедует пастве,
Что счастье настанет,
И тот,
Кто не разуверился в счастье,
На зов непременно пойдёт.
Идущий услышит:
Не хлебом,
Не хлебом единым...
Вовек
И снегом, и ветром, и небом,
И грёзами жив человек...
Я тоже судьбу исковеркал,
О многом, бывает, тужу,
И всё же, как верующий в церковь,
Я в каждое утро вхожу.
Пью воздух, зарёю свячёный,
И радуюсь вьюге берёз.
Живу!
Жив и духом ячмённым,
И тихой позёмкою звёзд.
И чую, вчерашний безбожник:
Готов приложить я уже
Молитву, как лист-подорожник,
К ушибленной грустью душе...
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Снег! Первый снег!
Кружит и светится!
Неужто радует не всех?
Но мне – на самом деле – верится,
Что мир светлеет.
Первый снег!
Без пугал и без всякой ругани,
И безо всякого труда
Все галки сумрака распуганы,
Все разлетелись – кто куда.
И я, от света нетверёзовый,
Брожу, хмелея всё сильней.
Снег!
Свет его – как свет берёзовый –
Велит мне песни петь светлей.
И мне хорошее лишь помнится,
И неспроста, и неспроста
Мне верится:
Она исполнится –
Моя заветная мечта.
И верится, что перемелется
Любое горе…
Первый снег!
И верится, что переменится
Всё к лучшему –
Не через век.
Снег! Снег!
И птицы лапами
Стихи прекрасные строчат,
И снежными большими бабами
Рябины красные стоят.
Снег! Первый снег!
Как песнь заздравная!
Снег! Первый снег!
Лети! Кружись!
Напомни землякам, что главное –
Взбодриться и продолжить жизнь. |
