* * *
Уходит жизнь сквозь пальцы, как вода.
Но дух мой не стареет никогда.

Буравя неба серого графит,
Он птицей беспокойною летит.

«Прощай!», – кричат мне русские поля –
Хребтом Кавказским дыбится земля.

«Не отпущу!», - хрипит мне вслед Эльбрус –
Я над тайгой сибирскою несусь.

Тобольский кремль сверкает, как алмаз,
Заката кровь стоит у самых глаз.

Здесь дед мой стал тобольскою землёй,
Она, как угль, чернеет подо мной.

Я над Игаркой, с тучей наравне,
Окликну всех, кто вечно дорог мне.

И выплывет в тумане Магадан –
Нет необъятней, чем Россия, стран.

И широта её, и глубина
В душе моей навек погребена.

Потоки рек – и Лены, и Двины,
Как кровь моя, текут внутри страны.

И тело ее делят неспроста,
Как плоть и кровь убитого Христа.

Её просторы не охватит взгляд,
Из края в край лишь птицы долетят.

И даль её, нетленную вовек,
Всей кожей чует русский человек,

Чей дух летит в любую сторону,
Чье сердце шириной во всю страну.

* * *
Скрипит пирамидальный тополь
И за бортом бурлит вода.
Я в русский город Севастополь
Хочу уехать навсегда.

На рейде корабли застыли,
Матросы выстроились в ряд.
«Мы русской славы не забыли!» -
Бьют волны в берег, как набат.

Плечом удары принимая,
Скалистым берегом крутым,
Под парусами туч без края,
Качается на волнах Крым.

И слышен белой чайки вопль,
Что видит с неземных высот,
Как отплывает Севастополь,
И Крым уводит, словно флот.

От берега, чужого ныне,
Навеки оторвался он,
И в моря Черного пустыне,
Как вечный призрак, растворён.

* * *
В дымке рассветной спят корабли.
Взмыленных волн удар –
На горизонте, из-под земли,
Солнца взлетает шар.

Как на качелях, я на скале –
И не упасть хитро! –
Над головою – в голубизне –
Облака спит перо.

В страхе за камень хватаюсь я,
Желтый, словно янтарь.
Это мой камень, моя земля,
И с ней расставаться жаль.

Здесь генуэзцев плыла ладья
И греки на вёслах шли.
Им ласково пела ветра струя
О тайнах чужой земли.

Они смотрели туда, где я
Стою на крутой скале.
И подо мною дрожит земля
Родная уже вполне.

Здесь кости русских бойцов лежат
Под слоем травы сухой.
Их кровь упала, как водопад,
И стала родной землёй.

Пусть солнца дуло глядит в меня,
Тумана пугает дым,
Не отпущу, свою жизнь храня,
Скалы твои, о Крым!

* * *
Чье там за мной недремлющее око
С небес следит?
Разъявши крылья, над полями сокол,
Словно на привязи, парит.

Он весь вниманье и терпенье –
Глядит с высот.
Блестит на солнце оперенье
И полдень жжёт.

О, этот хищный соглядатай
Над головой!
Вот так и бросится, проклятый,
На взгляд живой.

Он распахнул пошире крылья –
Добычу ждёт.
Висит-висит под небом без усилья,
Не упадёт.

Моей ли крови хочешь, сокол?
Внизу, как мышь,
Почувствую, когда ты око
В меня вперишь.

Ну, падай, падай, падай, падай,
Как мысль моя!
Гляди – твоя добыча рядом,
И это - я.

И в миг перед приходом ночи –
Бей, не боюсь! –
В твои пронзительные очи
Не нагляжусь.

* * *
Над деревней, что в полях видна едва,
Приподнялась золотая голова.

Баба по воду отправилась с утра –
Расплескала, глядя в небо, полведра.

Золотой пророс над крышами шелом,
Своим светом озаряет каждый дом.

А над ним – нечастый гость для этих мест,
Разгорелся нестерпимым светом крест.

Ходит, глаз не поднимая, голытьба,
Но не крестит тяжелеющего лба.

Лишь старуха у разрушенных ворот
«Спаси, Господи!», - прошепчет и вздохнёт.

И пойдёт она по крестному лучу,
И затеплит воску ярого свечу,

И помолится, склоняясь до земли,
За безбожников, что в церковь не пришли.

А над нею крест горит, летит листва,
И сияет золотая голова.

У СТАНЦИИ МЕТРО «ИЗМАЙЛОВСКАЯ»
На измайловской станции пел соловей,
Прямо возле железных путей.
Как воздушный взлетала мелодия змей,
И цеплялась за души людей.

Пассажиров безмолвно стояла толпа,
Поезд к станции не приходил,
И звучала мелодия, словно судьба,
Проникая до внутренних жил.

Было птахи не видно в теснине ветвей,
Только голос под небо взлетал,
И перрон, вместе с кучками сонных людей
Был, как лодка, пред вечностью мал.

Но вдали нарастающий грохот колёс
Соловья принудил замолчать.
Подъезжающий поезд, как чудище, рос,
Чтоб с собой пассажиров забрать.

И поедут они в темноте, под землёй,
Слушать грохот колёсный и стук.
Но сквозь все пробивается жаркой волной
Невесомый божественный звук.

* * *
Шальная пуля на охоте,
Сбежав из длинного ствола,
Путь изменила на излёте
И в тело белое вошла.

Иной не выискав дороги,
Зарылась в грудь она, не в снег,
Внезапно подкосились ноги,
И начал падать человек.

Лесная вздыбилась сторонка,
Дыханья истончался дым,
И неба синяя воронка
Кружилась медленно над ним.

Как лось, нарвавшийся на выстрел,
Зарылся в простыни снегов,
Охотник, отниматель жизней
У зайцев, уток и волков.

Пух снежный обагрился кровью,
И в небо устремлялся пар.
Но долго, долго в изголовье
Стояла жизнь его, как шар.

* * *
Проведи меня, мальчик, на колокольню,
Я хочу увидеть озеро Неро,
Рыбаков, неподвижно на льду сидящих,
Острова, что разбросаны, словно пятна,
Горний свет, что столбами стоит над ними,
Отражаясь в крестах золотых Ростова.

Дай мне, мальчик, подняться ещё повыше,
Сосчитать хочу я головы храмов,
Что стоят вдалеке, как толпа народа,
Как сосуды, светом небесным полны,
Так их много, что всё я сбиваюсь со счёта.

Дай послушать, мальчик, как колокол грянет,
Его звук полетит над озером Неро,
И достигнет ушей рыбаков сидящих,
И дрожать заставит дома в Ростове,
И войдёт трепетанием в каждое сердце.

И тогда пойму я, что мне не надо
Ничего, кроме этой слепящей шири,
Кроме света, стоящего надо мною,
Кроме звука колокола большого,
Что заставил меня над землёй подняться,
Выше храма и колокольни выше,
Постигая то, что дано немногим.

* * *
Мы в русской печке с мамою легли.
Так пахло лугом и кололось сено!
Душа отогревалась постепенно,
И семь потов, как семь грехов сошли.

Как печь нас грела, даже просто жгла…
А мы внутри, счастливые, смеялись,
И снова жарким потом обливались,
От скверны очищаясь и от зла.

Сияли бревна золотом в сенях
И печь дышала жарко телом белым,
И я бралась за веник неумело,
А мама молодела на глазах.

Из чрева печи, легкие, как пух,
Мы вышли, оставляя грязь и хвори,
За чаем, в задушевном разговоре
Избы смолистый мы вдыхали дух.

Окно двурогий месяц сторожил,
Дом освещенный обступала ночь.
Мы здесь у русской печки – мать и дочь,
На весь остаток жизни взяли сил.

* * *
Раздобрела, разъелась луна,
И на крышу соседнюю села.
И желта, и ряба, и бледна,
Как же быстро она постарела!

Азиаткой раскосою вниз
Все глядит на меня, на дорогу,
И под светом серебряным сиз
Воет пёс на неё понемногу.

Видно волчью почуял он суть,
Как и я, пред луной цепенея,
Стоит в желтые очи взглянуть,
И оглушит он воем Расею.

Ну не плачь же, не плачь, дорогой!
У, кругла в небесах образина!
Словно просит пропеть над рекой
В час последний собачьего сына.

В этот час я ему подпою,
Чтобы не было так одиноко,
И в собачьи глаза посмотрю,
А не в лунное страшное око.

Пёс повоет и встретит восход,
И на тёплое солнце залает.
Ведь луна много дней не живёт –
Похудеет она и растает…

* * *
Мой сын открывает глаза –
В них свет, как в воронку, влетает.
Мой сын открывает глаза –
А ветер березу шатает.

И чистое зеркало их
Вбирает в себя без остатка
Синь неба, цветы и родных
На миг незабвенный и краткий.

Мой сын закрывает глаза,
Но в них навсегда остаются
Небесных полей бирюза
И солнца горячее блюдце,

Бревенчатый домик гнилой
И яблони рядом с забором,
Зелёный густой травостой
И птицы, поющие хором.

Как через волшебный алмаз
Всю радость и силу вбирая,
Сын весело смотрит на нас,
О тяготах жизни не зная.

Он весь безоружен, раздет,
Чужим улыбается людям.
Сияющий Родины свет
Мерцает в нём, словно в сосуде.

* * *
Прощайте, прощайте березы!
Отчалил последний паром.
Сверкают высокие грозы,
Гремит набегающий гром.

Собака далёкая лает,
Клубятся вверху облака,
И как в колыбели качает,
Качает, качает Ока.

Качаются сосны и ели,
Качается луг заливной,
Где травы давно пожелтели
И больше не пахнут весной.

На золото цветом похожий,
Сверкает прибрежный песок,
И палуба рыбьею кожей
Блестит, уходя из-под ног.

И жизнь моя словно в начале,
Бескрайни ее берега,
Пока в своем лоне качает,
И не отпускает Ока.

А после на твердую землю
Мне будет ступить нелегко,
И это качанье, наверно,
В груди у меня глубоко.

В ней все – и луга, и разливы,
Паром в середине реки,
Сверкание гроз торопливых
И кровь голубая Оки.

* * *
Где пальмы спят внутри сердец
И крылья парусов упруги,
Вернул мне молодость Творец
На миг один, на дальнем юге.

Где чайкой розовой заря
Летит стремглав на солнца пламя,
Как яхта, проплываю я
Пред восхищёнными глазами.

О, не смотри ты так, в упор,
Влюблённый мальчик волоокий!
Я выхожу в морской простор
И жизни не считаю сроки.

Под музыки нездешней стон,
Пугаясь этого напева,
Застынем посреди времен,
Виновны, как Адам и Ева.

* * *
Луна блестящею слезой
Ползёт всю ночь по небосводу.
Под неба темной полосой
Гляжу на сумрачную воду.

Пронзает, как игла, звезда,
И всюду воздуха так много.
Ведет по морю в никуда
Пустая лунная дорога.

Там, где наметился восход,
Потухшую румяня сушу,
Как призрак, парусник плывёт,
И мне впадает прямо в душу.

Она и так уже полна
Ночным пространством и прохладой,
У ней ни края нет, ни дна,
И ей даров земных не надо.

Стою на выжженной земле,
Гляжу на лунную дорогу,
И проявляются во мгле
Черты невидимые Бога.

* * *
Взята городской круговертью,
Меж зданий петляю хитро.
Я в прятки играю со смертью,
Ныряя в провалы метро.

Сияющий полдень впивая,
Как заяц, скача через грязь,
Я в прятки со смертью играю
В машину подъехать садясь.

И дома, диван проминая,
В коробку упрятана стен,
Когда разорвётся, не знаю,
Заснувшей души гексоген.

Из комнаты выскочу клетки –
Со смертью продлится игра! –
На милости русской рулетки
Сдавая свой остов с утра.
30 марта – 1 апреля 2010 г.

НУВОРИШИ
Он забыл, что такое метро,
Или даже не ведал нимало.
За рулём дорогого авто
Он ныряет в кварталов провалы.

У него даже климат есть свой,
Тихо музыка стонет чужая.
И невзрачный пейзаж городской
Мимо окон его проезжает.

Как в аквариуме, за стеклом
Всё мелькают туманные лица.
Он не смотрит на этот Содом,
Что в мирок его хочет вломиться:

На газоне валяется бомж,
На скамейке целуется пара,
Пряча взгляд заострённый, как нож,
Гастарбайтер бредёт по бульвару.

Но четыре несут колеса
Мимо, прочь, на планету другую,
Где он томно поднимет глаза,
Руку дамы возьмёт дорогую.

Ей нальёт золотого вина,
Тихо скажет короткое слово,
Только слушать не будет она,
Всё наскучило ей и не ново.

И по улице тёмной, глухой,
В светлом коконе мощной машины,
Они быстро поедут домой,
Просто женщина, просто мужчина.

И скучающим взглядом скользя –
Пешеходы в грязи, словно свиньи! –
Промелькнули, едва тормозя,
Как товар дорогой на витрине.

Как виденье уносятся прочь –
Только задние фары алеют.
В жизнь иную ныряют, как в ночь,
Если в этой ночи уцелеют.
25 января 2010 г.

ЗНОЙ
Дома, как печи, задышали,
Прождав, который день, грозу.
И душный воздух запах гари
Незримо держит на весу.

Горит распаренное тело
И воздух, как живой, дрожит.
Он преломляет неумело
Знакомых зданий стройный вид.

Он искажает все предметы,
Овалы лиц, приметы дней,
Бредут прохожие, раздеты,
Как стадо взмыленных коней.

Асфальта топь нога вминает,
Пожары окон так близки,
И мимо тяжко проезжают
Машин горячих утюги.

Сквозь желтый дым чуть солнце брезжит,
Вдали дорога не видна,
Как раскалённое железо,
Луч прожигает плоть до дна.

И ни дождинки не спадает
С небес, прожаренных дотла,
Туда, где в муках догорают
Желаний пепел и зола.
16 июня – 2 августа 2010 г.

* * *
Передо мною Кремль в дыму –
Не видно звёзд на нём.
Пожар объял мою страну,
Горит земля огнём.

Дымит трава, пылает лес,
Как факелы – дома,
Дождь из огня летит с небес,
Закрыла солнце мгла.

Душ и звериных и людских
Безвинно гибнет тьма.
Надрывно в небесах сухих
Катаются грома.

И на машину, где внутри
Сокрылся сытый чин,
Бросают сосны головни
С пылающих вершин.

Ногою робко шевеля
На торф ступает он –
Под ним горит, горит земля,
Как пред концом времён.
4 августа 2010 г.

У ПАМЯТНИКА ЗАТОПЛЕННЫМ КОРАБЛЯМ
По лесу мачт, как по ножам,
Внутрь бухты не пробраться вражеским судам.

На рейде севастопольском, на дне,
Ждёт русский флот, застывший в глубине.

Он отворил кингстоны – и водой
Отсеки захлебнулись голубой.

Стоят, как камни, кораблей тела,
Чтоб вражья сила в бухту не прошла.

А море Чёрное бурлит, бурлит,
О русской славе море говорит,

Флот новый поднимает якоря –
Былая жертва не пропала зря.

Спят паруса во глубине морей,
Колышутся останки кораблей,

Затопленный когда-то русский флот
Вдоль Графской пристани видением плывёт.

И на колонне – взгляд его остёр –
Орёл имперский крылья распростёр.
15 августа 2010 г.
Севастополь

МОСКВА
Москва, ты ковчегом на воду
России опущена здесь.
Давильня, плавильня народов,
Наречий и говоров смесь.

То кажет лицо азиата,
То грозный кавказский прищур,
То негра вбирает, как брата,
В пространства квартирных конур.

Здесь колешься, как о репейник,
О взгляды лежащих в грязи,
И носит богатый бездельник
Презрение к ближним в груди.

Затоптан, запачкан, заплёван
Асфальтовый каменный рай,
И музыкой сфер незнакомой
Вороний разносится грай.

Здесь волны неведомой речи
Бьют мерно в домов острова.
Ты новых языков предтеча,
Людей неизвестных, Москва.

В объятьях из камня сжимая,
Все сгрудила расы в полон,
Как зеркало, что отражает
Тебя, золотой Вавилон.
21 апреля 2010 г.

* * *
Я от рассвета до заката
Бегу стремглав мимо Арбата,
Мимо Никитского бульвара,
Заваленного снега ватой.

Мелькает Гоголь меж домами,
Задвинутый, как в чёрной яме,
Весь скорченный в незримой драме,
Почти не видный никому.

Я взгляд его ловлю глазами,
Но ускользает он во тьму.

Бегу – и взор переместился
На особняк, что покосился,
Согнулся весь и накренился
Под натиском других домов.

Они ведь знать его не знают,
На часть проезжую толкают,
Чтоб он распался до основ.

Вот церковь, где венчался Пушкин,
Дома, как ели на опушке,
Горят под солнцем, как игрушки,
Вокруг свой водят хоровод,

И снег рождественский идёт –
Непокорённая стихия,
И Пушкина твержу стихи я,
И дух его во мне живёт.

Вот Тимирязев в шубе белой,
Глядит пронзительно и смело,
Недвижный страж заледенелый
У входа на Тверской бульвар.

Стрелой бульвара в даль продетой
Бегу с заката до рассвета
Туда, где памятник поэту
Ожил и выдыхает пар –

Он никуда не передвинут,
И постамент его покинут,
От ветра бакенбарды стынут –
Шагает Пушкин без труда –

Он перешёл через дорогу
И на Тверском поставил ногу,
И повернулся ликом к Богу,
Застыв на месте навсегда.

Потусторонними глазами
Он встретится – ручаюсь! – с вами,
В машинном шуме, птичьем гаме,
Вы ощутите глубь и ширь,

И перед Пушкина глазами,
И перед вашими глазами,
В снегов невыразимой раме
Страстной восстанет монастырь.
5 января 2010 г.

* * *
Синица тенькает так тонко
В пустыне белой, ледяной.
И только неба перепонка
Дрожит между отцом и мной.

Ни ласточке, ни самолёту,
Не вырваться наверх, туда,
Где ослепив глаза пилота
Сверкает небо, как звезда.

И только внутреннее зренье,
Как облако, поднявшись вверх,
Поможет мне с родною тенью
Увидеться вдали от всех.

Там еле видимым свеченьем
Отец через меня пройдёт,
И вновь, как бренное творенье,
Меня придавит небосвод.
29 января 2010 г.

СМЕРТЬ СУХОВО-КОБЫЛИНА
Последняя обитель драматурга –
Меж Ниццей и Монако.
О жизни прошлой и сумбурной
Он здесь не плакал.

К ногам тут море припадало,
Лизало стопы.
России уязвляло жало
Внутри Европы.

Стоит один старик у моря,
Слабы колени.
И ходят тучи на просторе,
Как чьи-то тени.

Но смысла нет в потухшем взоре,
В нём тлен и гнилость.
И солнце разума за море
Уж закатилось.

В стране любовницы – не странно ль? –
Прощался с жизнью.
Она ж – на горле с рваной раной –
В его Отчизне.

Кто там кого убил – лишь знает
Ночь да Всевышний.
Старик под Ниццей умирает,
Ведь он здесь лишний.
12-13 апреля 2010 г.

* * *
Меня потянуло в Россию,
В нутро ледяное её,
Меня потянуло в Россию,
В морозных полей забытьё.

От дальних границ и от ближних,
От бурных морей и чудес,
В какой-нибудь Новгород Нижний,
А лучше – в нетронутый лес.

Где ели стоят голубые,
В озёрах трепещет трава,
Где вижу я всё, как впервые,
Забыв все чужие слова.

Как листья здесь ярко горели,
Увижу, свой путь заверша,
И ветер свистит через щели
Карманов, где нет ни гроша.

Да много ли надо, ей-богу,
Дым Родины сладостней нам,
Лесная уводит дорога
К берёзовым светлым шатрам.

Здесь жизнь моя вечно продлится,
Вбирая листву и цветы,
И может душа притулиться
Под елей густые скиты.
24-25 июля 2010 г.

* * *
Душа, как камень, затвердела
На дне расслабленного тела.

Холодной рыбою уснула
Средь моря грохота и гула.

Змеёю подколодной стала –
Оглохла, сгинула, пропала.

Улиткой в панцире застыла,
Чтоб вражья не пробралась сила.

А после – птицею взлетела,
Взглянув на брошенное тело.

И в солнечных лучах пропала,
Как будто бы и не бывало.
23 августа 2010 г.

* * *
Мне холод медленной змеёю
Ползёт, ползёт за воротник.
Подсолнух солнца желтизною
Поблек, и головой поник.

Под ветром роща закипает
То золотом, то серебром,
И птицы хлопьями взлетают,
Как клочья пепла над костром.

Ложатся тучи, словно тени,
На неба синее стекло,
И у берёз дрожат колени –
К ним столько золота стекло! –

Они все в жемчугах и злате –
Но сердце чувствует беду! –
Подует ветер злой некстати,
Красу срывая на ходу.

Всё меньше красок, меньше света,
И яркости, и синевы,
Их ветви голые, раздеты,
Застыли, сморщились, увы!

Их птицы бросили, отпели,
Нет ни богатств, ни красоты –
Стоят, живые еле-еле,
В суровом блеске нищеты.
27 августа – 12 сентября 2010 г.

* * *
Как пахнет лес трепещущей листвой,
Такою свежею и первобытной силой,
Он в этот миг становится тобой,
Он шепчет мне, как ты когда-то, милый.

Он исторгает птичьи голоса,
Он смотрит на меня, не уставая,
И листьев восхищённые глаза
Горят мне вслед посередине мая.

Весенний лес обнял меня, как ты,
Он так же чист, нетерпелив, порывист,
Он дарит мне прекрасные цветы,
Что в этот день в нем заново родились.

И солнца луч, пройдя сквозь сеть ветвей,
Так ласково мне согревает щёку.
Лишь ты один улыбкою своей
Мог одарить столь щедро ненароком.

И та игра из света и теней,
Из листьев и ветвей в меня запала,
И пышным цветом радости твоей
Я вновь накрыта, словно покрывалом.
17 апреля 2010 г.

* * *
Что я по свету мечусь –
Люди, дома, города?
Боже, со смертью борюсь,
Не поборю никогда.

Что я в ночи бормочу,
Глядя в небесную тьму?
Боже, постигнуть хочу
Что неподвластно уму.

Что не могу я забыть
Мест, обстоятельств, теней?
Боже, осталось любить
Всех до скончания дней.

Что я пытаюсь спасти,
Жизнь превращая в слова?
Боже, к Тебе не пройти,
Слишком дорога крива.

Что перед смерти лицом
Буду просить у небес?
Боже, останься Отцом,
Сын Твой недаром воскрес!
24-25 августа 2010 г.