|
ПОЛНОЧЬ
Вот он, мой год восходящий!
Жду его,
сердцем моля.
Вновь над землёю звенящей
полночь мерцает моя.
Всюду видение это –
встань перед ним и замри!
Длится веление света
враз –
от небес и земли.
В душу мне –
строго и прямо –
смотрит родительский дом.
Жили отец здесь и мама,
не забываю о том.
В вечном молчанье глубоком
мне улыбается брат.
Словно застыл я
пред Богом,
млечным мерцаньем объят.
* * *
Пусть край мой в метельных сединах,
и пруд перемёрзший ослеп —
в рассветных снегах лебединых
я тихо оставлю свой след.
Не ведай, душа, укоризны,
забудь и отвергни беду.
По белому полю Отчизны
своею стезёю иду.
Иду по сверкающим вёрстам
и вижу в дали заревой
часовенку рядом с погостом
и лёгкий дымок за рекой.
И всем, в эту землю влюблённым,
пусть будут дороги легки.
Иду под святым небосклоном.
… И ветер
берёзам и клёнам
мои переводит стихи.
СРЕТЕНИЕ
Сретенье Господне –
ах ты, Боже мой! –
встретился сегодня
с Летом и Зимой.
И летел по свету,
ликовал до слёз –
дали радость эту
Солнце и Мороз.
Только –
вздох печальный
у меня в груди:
день необычайный,
ты не уходи.
Сретенье Господне.
Поздняя звезда.
Я рождён сегодня,
будто навсегда…
ГРОМНИЦЫ
Александру Тарасову
Громницы –
метели верховодье.
Нам ли снеговерть не по плечу?!
По-иному –
Сретенье Господне:
восковую чествуем свечу!
Чтоб свеча сиянье не гасила,
берегла жилище от грозы.
Чтобы благодеющая сила
счастьем наделила три слезы.
Три слезы –
моей любви коснутся.
Высока горячая свеча.
Тени полуночные проснутся
от её домашнего луча.
Кудри среброструнные овею
колыханьем крестного огня –
и отныне над стезёй моею
нерушима Божия броня.
И метель недаром вспоминала
не о том ли, как в лесном краю
в древнеславный свиток пеленала
песнь новорождённую мою?!
ПРЕДЧУВСТВИЕ
Ане
Темь колышется –
мир убывает.
Веет холодом с дальних низин.
Это сиверко грусть затевает,
где-то вторит ему баргузин.
Цепенеют и чувства, и мысли,
замирает вода в родниках.
Вот и тучи густые нависли
и не сдвинутся с места никак.
Нипочём им протяжные ветры,
нипочём горевые ветра.
Меркнет мир в ожидании веры
в то, что снегом Россия светла.
Он придёт, а душа не услышит:
воздух стих, и не тронут покров.
И метельным предчувствием дышит
синеокая роза ветров.
* * *
И мечта моя, и разлука,
ты опять предо мной в ночи.
И ни звука опять, ни звука:
что бы ни было, но – молчи.
И любовь моя, и тревога,
и весна моя, и метель,
сердцем тянешься ты до Бога,
чтоб спасти меня от потерь.
Ты стоишь средь ночного сада.
Я целую твои глаза.
И печаль моя, и отрада,
незакатные образа...
* * *
Поцелуи твои холодили,
их надолго осталась печать.
Помню, в сад мы с тобою ходили
снегопад новогодний встречать.
Снег спускался, лучист и доверчив,
на ладони и плечи твои.
И не думали мы в этот вечер,
что последний он в нашей любви.
Словно ангел иконный Рублёва,
снег сокрыл нас прощальным крылом.
И теперь нам осталось влюблённо
говорить и молчать о былом.
Но когда закручинишься взглядом
и окажешься в давнем саду,
обернусь, обернусь снегопадом
и неслышно на землю сойду.
НАЧАЛО ДНЯ
Замру у млечного огня,
склонюсь пред снегом яснозвёздным.
Слова любви – грядущим вёснам
и тем, что были до меня.
Слова любви – родным ручьям,
что в снежной гуще нежно зреют.
Слова любви – твоим очам,
что улыбаются и греют.
Твой мир мне так необходим,
так лёгок он, на удивленье,
«как мимолётное виденье»,
как будто «с белых яблонь дым».
Ты предо мной стоишь с мольбой,
ты предо мной стоишь с молитвой.
И светел, и покоен лик твой,
хотя в душе гремит прибой.
И очарованы уста,
в них воля слышится Господня.
Жизнь не прошла.
Её сегодня
начнём мы с белого листа.
А вот и он, наш млечный снег.
Пусть этот образ был когда-то,
но он ворвался в новый век
неукротимо и крылато.
Замрём
у этого огня.
Как высоко мерцают звёзды!
И как легко мелькают вёрсты!
Россия.
Жизнь.
Начало дня.
* * *
Увидимся – и удивимся,
и друг на друга наглядимся,
пока тепло и не темно.
И вспомним, как по окской сини
шёл теплоход, высокий, сильный,
шёл теплоход «Бородино».
Какое гордое названье!
И в нём – «Отчизны призыванье»,
как Пушкин юный возгласил.
Ласкали волны берег жёлтый.
Но, теплоход, куда ушёл ты,
виденьем белым просквозил?
Любовь порой с виденьем схожа,
и, может, этим нам дороже,
когда, по-пушкински легка,
в сердца двоих внезапно входит
и превращает в пламя холод
её негромкая строка.
Всё было сказано когда-то,
не смочь, как Пушкин и как Данте,
такое нам произнести.
Но не грусти, не плачь ночами:
с тобою вечно мы в начале
неизъяснимого пути.
А что, увы, косноязычны,
так, в общем, к этому привычны
и наши грешные уста.
И потому молчанье – злато.
Мы пьём за всё, что в мире свято,
за то, что Небом жизнь объята…
Да будет чара не пуста!
* * *
Меня к тебе загонит стужа.
Стучусь, соседей не щадя.
… Ты выбегаешь из-под душа,
как в жизни той из-под дождя.
Халат поспешливо наброшен –
он был всегда тебе к лицу.
И тусклый луч скользнул, непрошен,
по обручальному кольцу.
Цветистым ситцем облепило
тебя от плеч и до колен.
… Не позабыть о том, что было,
и ничего не брать взамен.
… Ты шла, разбрызгивая лужи,
и улыбаясь, и смеясь.
Так далеко до нашей стужи,
где живы мы, во всём смирясь.
И вот опять кладём поклоны,
почти безропотны умом,
но только сердцем непреклонны,
как в том – не сдавшемся – былом.
Нам не расстаться с нашей болью,
она осветит нам виски.
… И я склоняюсь пред тобою,
твои целуя лепестки.
* * *
… И, разлюбив меня, –
близка:
тобою песня полнится.
… Сверканье окского песка
мне снова вдруг припомнится.
Мелькает быстрая волна,
уносит отражение.
И станут
радостью – вина,
победой – поражение.
А если было что не так,
то вот –
мгновенья точные:
блестя на солнышке, –
тик-так –
идут часы песочные…
ПРАЗДНИК
Чистый свет.
Православная Пасха.
Улыбается небу
река.
И воскресная тихая ласка
омывает круты берега.
Мы с тобой не уснули сегодня,
мир торжественный благодаря,
и сердечная милость Господня
снизошла к нам ни свет ни заря.
Всё пойдёт подобру-поздорову,
сердце к сердцу потянется вновь,
и доверимся вечному слову,
где поёт и ликует любовь.
Там Есенин и Пушкин блистают,
там,
на давнем скрещенье дорог,
чью-то песнь торопливо листает
долетевший туда ветерок.
Ты на годы разлуки не сетуй –
вновь вернулась на ветви
листва,
и закончился нашей победой
поединок вражды и родства.
А Есенин и Пушкин –
владычат!
Русский стих помавает крылом:
он в груди,
он грядущее кличет
и влюблённо поёт о былом…
* * *
Сквозная свежесть утреннего края.
Открытый ветру цнинский окоём.
И вновь во мне звучит, не умолкая,
весна моя – волнение моё.
Стою у молодеющего клёна –
ладонь моя от солнца горяча –
и слушаю душою удивлённой,
как беспокойно бьётся пульс ручья,
как в этот звучный час,
встречая утро,
стремится к жизни новая трава.
… И говорятся сами почему-то –
счастливые и светлые слова.
* * *
Весна.
Весёлое смятенье
ошеломлённых светом рощ,
и певчих птиц столпотворенье,
и первый стих,
и первый дождь.
И в ученической тетради
строка ложится за строкой,
и возле школы,
на ограде, –
сердца, пронзённые стрелой.
Из берегов выходит небо,
и радо всё,
весне под стать,
и оживают быль и небыль,
и ветры учатся летать…
СЛАВЯНСКИЙ СВЕТ
Звала славянская весна,
ждала молитвенных мелодий.
И в мир явили письмена
Кирилл Философ и Мефодий.
И звуков этих вышний звон —
всему живущему основа.
И всеблаженно испокон
равноапостольное Слово.
ВЛАДИМИР-ДА-ОЛЬГА
Последние листья сгорают у ног,
последние листья у сердца…
И только
не гаснет цветок, потаённый цветок,
цветок одинокий –
Владимир-да-Ольга.
Живёт он на окском родном берегу,
под солнцем задремлет, под вечер очнётся.
И верится,
время замрёт на бегу,
и двинется вспять,
и обратно вернётся.
Он ярок и хладен,
тот княжеский цвет,
приметишь его –
позабудешь не скоро.
И даже названья научного нет
у этого тёмного, чистого взора.
Но редкого цвета любой лепесток,
как будто бы счастья забытого долька…
Немолкнущей встречи нежданный исток,
цветок незакатный –
Владимир-да-Ольга.
ДВА ЦВЕТКА
Помрачнело вино...
И понять ли, друзья,
не пора нам
то, что доблесть
давно
по регалиям чтут —
не по ранам.
Боль боёв далека.
И неспешно забыты обеты.
Но — горят два цветка,
два последних тюльпана Победы.
В небо смотрят они.
В чистых взорах не высохли зори.
Как в нездешние дни,
слёзы полнятся светом лазори.
В тех слезах
на века —
все мои непрощённые беды.
И горят два цветка,
два прощальных тюльпана Победы.
Слышу мамину грусть,
слышу скорби отцовской дыханье.
Помню я наизусть
поднебесной травы колыханье.
И, как взлёт ветерка,
все слова,
что покуда не спеты...
Два последних цветка,
два незримых тюльпана Победы.
ЛИСТАЯ «ИЛИАДУ»
… Седых коней встревоженное ржанье.
Предсмертный свист стрелы –
посторонись!
Вся ночь –
до звёзд –
пронизана мерцаньем
торжественных гомеровских страниц.
И здесь – война.
И что тому виною,
читаем вновь и знаем, кто убит.
Настигнуты гекзаметра волною,
кружимся в вихре нынешних орбит.
И здесь – война.
И сонмы убиенных.
И горе сведено до пустяка,
И постигаем
в отблесках геенны
несовершенство мира
и стиха.
Из цикла «РУССКИЕ ПОЭТЫ»
1
Куда уходят,
Русь,
твои пииты?
Ни в эту земь,
ни в эти небеса.
Уходят,
синью дымчатой увиты,
в твои непроходимые леса.
Идут, идут,
ветвей не задевают,
не приминают тихую траву.
И меж собой речей не затевают
и не кричат далёкое:
– Ау!
Им поначалу этот путь неведом,
неведом путь, как будто мир иной.
И самобраным служит им обедом
лесного света запах смоляной.
Ты укрываешь их в глухих глубинах
от лжедрузей, от недругов лихих –
своих певцов рязанских сердцевинных
и северных сказителей своих.
Им ни грибов не надо и ни ягод.
Идут, идут в дремотные леса.
Навек уйдут,
как будто в землю лягут,
как будто вознесутся в небеса.
Своим путём уходят беспредельным,
не слыша,
как над ним,
со всех сторон,
плывёт немолчным пеньем колыбельным
и сосен шум,
и сосен перезвон...
2
Поэты – смертники России,
её нещадной синевы,
успокоения просили
и не сносили головы.
Их убивали искупленьем
хмельного дерзкого греха.
И словно было преступленьем
перворождение стиха.
Их наказали, наказали
ожесточением в душе.
И что они не досказали –
то не доскажется уже.
Уходит Божие веленье.
И поглощает синева
невозвратимое волненье,
невозродимые слова…
Поэты – смертники России…
Сразили их – и не сразили:
стоят они, светлы до слёз,
под ледяным покровом сини,
у белокаменных берёз...
3
Вы на скрижалях Родины не стёрты.
Вы в сердце Божьем — светлою строкой.
Деревья в запылённых гимнастёрках
бессонно охраняют ваш покой.
Вы молодыми были в смертном дыме.
Над вами реет новая весна.
И пишет память звёздами седыми
в безмолвном небе ваши имена.
|
22 ИЮНЯ
Этот день не громыхает медью,
с праздничных плакатов не глядит.
Он идёт,
как обожжённый смертью,
весь в суровых шрамах —
инвалид.
Он идёт
по городам и весям,
этот день тревоги,
день беды.
Он идёт
без величальных песен —
и виски от памяти белы.
Он идёт
сквозь роковые даты,
этот день смертельного свинца.
И встают погибшие солдаты.
И живых склоняются сердца.
МАТЬ И МАЧЕХА
1
В жизни так оно сложилось:
дважды был отец женат.
Но парнишке не тужилось:
не почуял он разлад.
Жил у матери порою,
а порою у отца.
Не стоял раздор горою,
не обидели мальца.
Рос не робкий, не упрямый
и забот больших не знал.
Называл родную – мамой,
а другую – тётей звал.
– Ах ты, ласковый телятко,
выпей, с хлебцем, молока.
… Лишь отец – он для порядка
строг был, твёрдая рука.
2
Но нагрянул гром набатный –
на войну призвал отца.
Дожидайся в путь обратный
фронтового письмеца.
Хоть в крови сгорают зори –
жди с молитвою еси.
И людей роднило горе,
как ведётся на Руси.
Треугольнички кружили
по родимой стороне.
И надеждой люди жили
и в тылу, и на войне.
3
Лютым было это лето,
с фронта весточки не шли.
Жив ли, нет – проси ответа
у небес и у земли.
Жив!
И вот парнишка мчится
с жаркой вестью от отца.
Жив!
И вновь лицо лучится,
нет счастливее лица.
В доме том и в доме этом –
от лампад заветный свет.
А сынку, по всем приметам,
непременно быть поэтом.
… И ему семнадцать лет.
4
Шибко храброго не корчил:
смел лишь тот, кто сердцем смел.
Класс девятый он окончил,
а десятый – не успел.
На бумаге слово веско.
Снизу подпись: военком.
Вот и ахнула повестка –
не рыдайте над сынком!
Снедь нехитрую собрали
обе женщины ему.
И столкнулись на вокзале,
и, вздохнув о дальней дали,
вышли молча в полутьму.
… Синь пронзительна до стона.
Крестный путь суров и свят.
У гудящего вагона
мать и мачеха стоят.
ВЕРНУЛСЯ СОЛДАТ
Вернулся солдат, а ему полсела,
пока он шагал, рассказало,
что сына от немца жена прижила –
ни много ни мало.
Что делать? В избу, отдышавшись, вошёл,
качнулся, как будто от пьянки.
Мешок вещевой громыхнулся о стол:
тушёные банки.
Что делать? Жена, ни мертва ни жива,
пред мужем поставила квасу.
Солдат промолчал. Ну, какие слова?
И так нету спасу.
Донельзя изранен, повисла рука,
грудь вбитая дышит неровно.
Из фляжки трофейной три долгих глотка:
дитё невиновно.
Пусть вражьего племени-роду оно,
пусть свежи кровавые были,
но ангельски смотрят на мир, не грешно,
глаза голубые.
Хозяин молчит, вновь махорку крутя.
Жена, поспешая, хлопочет.
Чужое дитя, не родное дитя
по-русски лопочет.
НАША ПАМЯТЬ ЖИВА
Весноцветьем густым
озарённая бронза...
Строго смотрит Солдат,
лик бессонный склоня.
И победная длань
вновь сжимается грозно.
И опять на стихи
перекована проза.
И клокочет душа
Векового огня.
Наша память жива,
наша память бессмертна:
и спасает она
от слепой суеты,
и в дозоре стоит
на границе бессменно,
и вдовою скорбит
у гранитной плиты.
Всюду — радостный гул
и сверканье парада.
И шагает страна
с песней воинской в лад.
И в едином строю
с ветеранами рядом
их погибших друзей
обелиски стоят.
Что-то шепчут сады.
К солнцу рвутся побеги.
И, волнуясь, гремит
молодая гроза.
Это праздник Весны.
Это праздник Победы.
Это павших бойцов
слышим мы голоса...
ПАМЯТИ ДМИТРИЯ ХВОРОСТОВСКОГО
За прощаньем — прощанье,
за венками — венки.
Не сбылось обещанье
жить беде вопреки.
Тишиной обернулся
жизни певчий полёт.
Навсегда разомкнулся
над тобой небосвод.
Мир воскликнет: — Воскресни!..
И победной зарёй
те — военные — песни
проплывут над землёй,
над российскою далью,
как святая мольба…
Разминуться б с печалью,
да, видать, не судьба.
Но дыхание воли
да пребудет вовек.
Но останется поле,
что взрастил человек.
Но останется колос,
что зерном прозвенит.
Но останется голос,
уходящий в зенит!..
РЕКВИЕМ
Защитникам Верховного Совета России
Дым расстрелянных зданий.
Танки.
Взрывы.
Свинец.
Ветры красных восстаний
вновь коснулись сердец.
Он из юности ранней,
этот образ,
во мне:
ветры красных восстаний
и Россия в огне.
Чару снова наполню
за былую страну.
Я не умер,
я помню
грозовую струну.
Помню пламень воззваний,
камень горького дня.
Ветры красных восстаний
обжигают меня.
Крики кровные слышу,
вижу гибельный чад.
… Ветры бьются о крышу,
ветры в окна стучат.
СИРИЯ
Снова блещет дамасская сталь,
в поднебесье сверкает,
во взорах.
И кричит опалённая даль,
и надежды сгорают,
как порох.
В сердце бьётся взрывная волна.
Сатанинскую чуем работу.
И гремит мировая война,
неизвестно
какая по счёту.
* * *
Зацветающий луг.
Юный голос берёз…
Сном предзоревым
вдруг
грянет резкий мороз.
Птичий съёжится гам,
затаится гроза.
… Ветер
мёртвым цветам
закрывает глаза.
РУССКАЯ ПЕСНЯ
Когда прохладой всё объято,
когда шумит нежданный дождь,
в часы осеннего заката
о чём ты, родина, поёшь?
Откуда только в песне русской
такая сила над людьми,
и столько искренности грустной,
и столько буйства и любви?
Кружило песню и качало
на быстрых разинских челнах.
Она брала своё начало
не в звонком злате и чинах.
Истоки песни — в вольной воле,
в кромешном каторжном труде.
Истоки песни — в чистом поле,
в недосягаемой звезде.
И пели песню эскадроны,
и пели песню бурлаки,
и пели песню волны Дона
и Волги матушки-реки.
Когда прохладой всё объято,
когда шумит нежданный дождь,
в часы осеннего заката
о чём ты, родина, поёшь?
ТУРГЕНЕВ В САСОВЕ
Взял ружьё и по розовой рани
в лес пошёл –
расписная пора!
До земли поклонились крестьяне:
«Что ж, ни пуха тебе, ни пера!»
Мимо речки с названием Пугас,
мимо медленной выцветшей Цны
он прошёл по осеннему лугу:
вот и лес – колыбель тишины.
Осторожно сквозят полутени,
обрывает листву ветерок –
и задумчиво бродит Тургенев
в стороне от разъезжих дорог.
Встрепенулись, встревожились гуси
на заросшем лесном озерке.
Он взглянул с удивлённою грустью –
и забыла рука о курке.
Что за важное дело такое
ни с того ни с сего занесло
от столицы,
балов,
непокоя
в неприметное это село?
Просто был тут проездом всего лишь,
думал несколько дней погостить.
Только как ты себя приневолишь
от такой стороны отпустить?
Разве в чинных салонах услышишь
эту ровную, складную речь?
Разве в чинных салонах запишешь
столько песен, рассказов и встреч?
Потому и заходит к крестьянам –
и везде интересно ему.
А не то – бродит здесь, по полянам.
А ружьё?
А ружьё ни к чему.
Вечереет.
Пора бы до дому!
И устал от ходьбы, и промок.
И Тургенев идёт на знакомый
тёмных изб скудноватый дымок.
И с тревогою думает снова:
«Нет крестьянам обещанных прав,
только право одно – крепостное –
давит их, всё святое поправ».
… В барской комнате тихо и сухо.
За окошком – луны серебро.
Не добыл он гусиного пуха –
но всегда под рукою перо.
ВОЗВРАЩЕНИЕ В ПЕТЕРБУРГ
По вёрстам серым, по неблизким
бегут лошадки – греют кровь.
«Отечественные записки»
он перелистывает вновь.
Стихи его в журнале этом:
простые рифмы грустных строк.
Друзья твердят: рождён поэтом.
Но он к себе, как прежде, строг.
И ради встреченного счастья
покинул барское гнездо.
Опять в столицу кони мчатся,
туда, к Полине Виардо.
Она в девичестве – Гарсиа,
и в ней огонь цыганский есть.
Её приветила Россия,
такую оказала честь!
Пусть утро долгое туманно,
пусть утро долгое седо,
но слышит он: летит сопрано
его Полины Виардо!
И не смолкают эти звуки
под непрестанный ход колёс.
И от нахлынувшей разлуки
душа не сдерживает слёз.
В «севильской» опере Россини
французский голос тот кружил.
… А кони мчатся по России –
напрасно барин затужил.
Прощай, житейское затишье,
его любви не прекословь.
Стихи читает он неслышно,
вином дорожным греет кровь.
Он этот голос снова встретит
и в Петербурге, и в Москве.
И голос тот на всё ответит,
что передумал он в тоске.
Он этот голос встретит снова
в Париже ль, в Дрездене, в Бордо.
И в том – пожизненное слово
тебе, Полина Виардо!
НА ЦНЕ
Разливные луга
с небом утренним – вровень.
Цна-река поднялась
до забытых высот.
Зря ты, лада моя,
хмуришь тонкие брови:
наше горе прошло –
нам ещё повезёт.
И да сбудется жизнь!
Невесомое солнце
пробудившимся днём
вознеслось в вышину.
Лишь мгновенья назад
были синими сосны,
а уже их лучи
золотят тишину.
Здравствуй, мати-земля!
Здравствуй, небо речное!
Молодая волна
невечерних лугов
то бездонным огнём
вдруг сверкнёт предо мною,
то затихнет –
и вновь
не видать берегов.
Как давно я не знал
разливанного моря!
Горевал, что моя
погибает река.
Но прощайте, тоска
и вчерашнее горе, –
не окинуть душой
мне свои берега!
Зря ты, лада моя,
хмуришь тонкие брови,
от размытой тропы
не отводишь очей…
Цна-река поднялась
с небом утренним вровень,
и пронзает волну
блеск сосновых лучей!
УШАКОВСКИЙ ЗАТОН
Памяти В.Н. Ганичева
Встретимся мы ввечеру
на Ушаковском затоне.
На затенённом ветру
волнам протянем ладони.
Вольная водная синь
нам доверяется снова...
Песнею ратной нахлынь,
горнее Русское Слово!
Славен заветный затон,
коль Ушаковским зовётся.
Назван, мы думаем, он,
может быть, в честь флотоводца?
Может быть, эти края
знали шаги адмирала?
... Мирную тайну храня,
нежно душа обмирала.
Тайна святой красоты,
что, словно жизнь, бесконечна,
с миром всевышним на «ты»,
но беззащитно-беспечна.
Грустно смотрел адмирал —
дела батального гений,
как небосвод догорал
заревом давних сражений.
Не оттого ли и нам
чудится вечером длинным,
будто б летит по волнам
парусник с флагом старинным?
Славу поют небеса
всем морякам непреклонным.
Туго звенят паруса
над Ушаковским затоном.
Этот заветный затон
в нас отражается снова.
Назван, мы думаем, он
в честь адмирала святого.
Мчится фрегат ли, корвет?
Дальняя чайка кружится.
... Отсвет российских побед
тихо на волны ложится.
* * *
Во дни родных побед,
во дни утрат,
во времена единства
и раскола,
как благовест восходит,
как набат,
сердцебиенье русского глагола!..
Строки Победы
Армейские строки
22 июня
ПРАДЕД. Поэма |
15 февраля исполняется 65 лет одному из лучших поэтов Рязанщины, члену Союза писателей России с 1995 г. Владимиру Алексеевичу Хомякову. Он родился 15 февраля 1955 года в селе Косиха Алтайского края. С августа 1958 года живёт в городе Сасово Рязанской области. Служил в армии, окончил Рязанский филиал Московского государственного института культуры. Основатель и руководитель литературного клуба «Первая строка», собственный корреспондент ГТРК «Ока», автор двух десятков стихотворных и краеведческих сборников, в числе которых «Светополоса», «Белый храм», «Царь-Россия», «Сиреневый Спас», «Славянский свет», «Медный век», «Кремлёвский вал», «Владыка», «Капитан Молодцов», «Память воинских полей», «Державный день», «Весноцветье». 