ПРАВОСЛАВНОМУ ПОЭТУ
Божественная лишь звезда
В твоих твореньях заблистала, –
Как мира древнего вражда
И злоба на тебя восстала.
Крепись оружием поста
И жертвенною изначала
Небесной силою креста
Во тьме вселенского провала.
Грядущему не прекословь,
И душу к бедам уготовь,
Поскольку нет путей бескровных
В безжалостной пучине лжи…
И что за дело нам, скажи,
До мненья мертвецов духовных?
«АНГЛЕТЕР»
Всем, обвиняющим Есенина
в самоубийстве
Ночь глухая. Без ответа
Дума: быть или не быть…
Что же – можете поэта,
Беззащитного – убить.
Ну, а что вам делать с жизнью,
Уходящей в небеса?
С обретённой в муках синью,
Отверзающей глаза?
…Их, клевещущих, ничтожных,
В жизни той и в жизни сей,
Помяни пред ликом Божьим,
Русский мученик, Сергей.
К ФОТОГРАФИИ ВАЛЕНТИНА РАСПУТИНА С ВНУЧКОЙ
(Сонет)
Корабль российский вновь разбит
В щепу - изменой и безвольем.
Всё кончено... И он глядит
В грядущее с застывшей болью.
А, может, неотступно зрит
За обнажившейся юдолью
Невысказанность, что хранит
В себе сибирское раздолье...
И кто он- русский человек
И мир его- под страшный век
Попавший - как под горный камень,-
Каких-то двадцать лет спустя
Увидит малое дитя,
Лицо закрывшее руками.
ВРЕМЯ, КОГДА…
Время, когда пришли немощи и болезни;
Когда отвернулись все близкие и друзья,
И лишь одни ночные сквозняки и ветры
Посещают твоё обезлюдевшее жилище;
Время, когда лучшими собеседниками твоего одиночества
Сделались уныние и отчаяние, –
Оно – это долгое время богооставленности, –
Оно, – мой отдалённый двойник,
Мой маловерный брат, –
И есть
Самое лучшее время для разговора с Богом,
Для молитвы…
В НАЧАЛЕ «БАНДИТСКИХ ДЕВЯНОСТЫХ»
В те времена, когда дышал грозой
Сам русский воздух,
И глухой лишь разве
Не слышал тектонические сдвиги,
По Божьему смотрению, должно быть,
В безбожном содрогающемся мире
Попущенные злу; и лик властей –
Обманная невидимая власть –
Вдруг обернулся сатанинским ликом;
И в чёрный день, пришедший словно тать,
Разверзлась бездна под ногой беспечных,
Земная бездна чёрная, – полна
Небытия, безволия, измены;
В те времена, чтоб не сойти с ума,
Спасти чтоб душу живу, чтоб не зреть
Свершившегося более, не слышать, –
На медные последние гроши, –
Подобие когда-то бывших денег,–
Купив билет в безвестность, надлежало
Автобусом, в кабине с машинистом
Товарняка, попутками, пешком –
Добраться до провиденьем хранимых,
Разрушенных, но освящавших землю
Монастырей, скитов, – каким-то чудом
Вновь по Руси упрямо воскресавших, –
Неприхотливым трудником, среди
Таких же, убегающих злодейства
Времён последних, – православных братьев;
Копать, носить; а после, отстояв
Положенную по уставу службу,
За неименьем места – на полу
Из праха восстающего собора,
Не чуя рук и ног своих,– свернуться
В сени нетленных, ждущих прославленья
Святых мощей, недавно обретённых,
Не в раке, лишь – в простом гробу лежащих, –
Смиренного Нектария; забыться
Мгновенным сном счастливым до рассвета,
До утренних молитв.
…И свет лампад
Неугасимых, у икон старинных,
Как отсвет Божьей вечности в тиши, –
В разлившейся во храме благовонной
Намоленно-певучей полутьме, –
Ложился на чело рабов Твоих,
Грехом обремененных, неключимых.
МОЛИСЬ!
А леность ищет своего,
Бежит молитвословья:
То нет того, то нет сего,
То нет у нас здоровья.
И некто, прозорливый, близ
Времён, не зримых нами,
Сказал всем «немощным»: молись!
Молись – хоть вверх ногами!
НЕВСКАЯ СКОРОПОСЛУШНИЦА
Царствие Божие нудится,
Только безмездны Твои,
Невская Скоропослушница,
Дары небесной любви.
Лаврскими службами ранними,
Чувствуя милость Твою,
В храме, – а словно бы на небе
Перед Тобою стою.
В горе содеянном кается,
Болью излиться спеша,
Вечности словно касается,
Преображаясь, душа.
Над помрачённой столицею
Веет безвидная мгла.
К Сыну простёртой десницею
Нас ограждаешь от зла,
Держишь во длани, Смиренница,
Богохранимый свой град…
Тихо, нетварный, колеблется
Пламень свечей и лампад.
СНЕГ
Стремительный, как жизни век,
Похожий на лавину,
Кружится снег, ложится снег
На русскую равнину.
С необозримой высоты
Нисходит он, не тает.
Твои следы, мои следы
Пургою заметает.
Все улицы и все дворы –
Как будто их не стало.
Ловлю, – пронзительно-остры,
Холодные кристаллы.
В седом хаосе бытия
Неразличимо даже:
Где улица, где ты, где я,
Где мирозданье наше?..
Се – мир. И ходит человек
С мечтой о человеке, –
Страдальческой. Но вечен снег,
Запорошивший веки.
ЗАВЕСА
Утих – надолго ль? – снегопад,
Но воздух сладостно-морозен,
И долгий плавится закат,
Меж бронзовых застывший сосен.
К замёрзшим поднесу устам –
Облитое беззвучным златом…
И вдруг почудится мне там,
За леденеющим закатом –
Таинственное бытиё,
Задёрнутое кромкой леса…
Но снидет Он – и нет её,
И пала ветхая завеса.
ЗРЯЩИЙ
Некто, невидимый нами, –
Как приснопамятный Лот,
В скверноприимном бедламе,
Всеми презренный, живёт…
Вот он из нищей квартиры
Вышел, в себя погружён;
Видя, – не видит он мира.
Слыша, – не слышит нас он.
К ранней обедне спешащий,
Знал он суму и тюрьму.
Ветер, нутро леденящий,
Треплет обноски ему.
«Нет меня в мире греховней», –
Думает, полон скорбей;
У Даниила часовни
Кормит из рук голубей.
Вскинется, слыша звучанье,
Колоколов перезвон, –
В Господе Боге молчанье
Предпочитающий, он.
Входит в небесные чащи, –
Тише нижайшей травы, –
Господа Бога лишь зрящий
Пустынножитель Москвы.
|
***
Снега, – куда ни кинешь взгляд,
И огненные розы –
В моём окне, и стынет сад,
Закованный морозом.
Кусты, склонившиеся ниц, –
Воздушно-серебристы.
…Но света больше, и синиц –
Пронзительнее свисты!
С ветвей заснеженные сны
Стряхнёт вдруг наземь липа, –
И дрогнет гулкой тишины
Расколотая глыба!
ПАМЯТИ БЕЗВРЕМЕННО УШЕДШИХ
Свои не завершив дела,
И как-то против правил, –
И тот ушёл, и та ушла,
И этот – мир оставил.
Где души их? – в какой дали,
В каком надмирном мире?..
Как будто мало им земли.
Земной им мало шири!..
КРОВАВОЕ «ОКТЯБРЬСКОЕ ПОЛЕ»
(Предостережение)
Мне снится сон небытия:
Едва восстав из пепла, –
Ты сникла, Родина моя,
Оглохла и ослепла.
Всё будто бы окутал мрак,
И сколько ты ни множишь
Усилия,– кто друг, кто враг –
Их различить не можешь.
Льёшь примирительный елей,
Но кротость не спасает,
И враг – отрезанной твоей –
Главою потрясает!
ЧАБРЕЦ – БОГОРОДИЧНАЯ ТРАВА
Далёко от низинных вод,
В степи засушливой растёт
Трава, раскидисто-легка,
На почве камня и песка.
Вот кончится Успенский пост, –
И в благовонный медонос –
Чабрец – воздушно-тяжела,
Вопьётся жадная пчела,–
Блаженно-сонная, пока
Из розоватого цветка,
Тягучий и душистый дар, –
Восходит солнечный нектар…
А боголюбицы придут
Ко всенощной, и уберут
Небесно-нежною травой
Во храме – образ Пресвятой.
ЛЕЗВИЕ РЕКИ
Рассветная лишь полутьма
Рассеется, – и вновь на веси
Гляжу с покатого холма,
Затерянного в поднебесье.
И виден весь – из-под руки –
Мне шум земной и лёт орлиный,
И тонким лезвием реки –
Гладь рассечённая равнины!
ИВА
…Вновь у речного обрыва,
Молнией расщеплена,
Никнет безмолвная ива
В струи текучего сна.
Вдруг в её крону, крылатый,
Ветер подует, – и та
Вспыхнет вся голубоватой,
Нижнею кромкой листа…
В непреходящем покое –
Словно в сокрытой беде, –
Что ты узрела такое
В сонно текущей воде?
Близкая осень остудит
Пепел сгоревшего дня,
В коем навеки не будет
Нас – ни тебя, ни меня…
Всплески наклонного шума –
Пламень под коркою льда,
Душу, и сердце и думы
В вечность уносит вода.
КРОТКИЙ НЕЗЛОБИВЫЙ БРАТ
Мысленно ворогу сдавшись до битвы,
Чуя пронзающий хлад, –
Тщетные к небу возносишь молитвы,
Кроткий незлобивый брат.
Думаешь, неотвратимое – минет…
Нет же, – тебе говорю:
Землю отнимут твою, и отнимут
Храмы… И душу твою.
СЕРДЦЕ ОРЛА
Чую, как будто поныне:
В мире, где нет ничего –
Дух августовской полыни, –
Сладкую горечь его.
Высятся в небе чертоги
Жизни, сгоревшей дотла….
Эту траву на востоке
Сердцем назвали орла.
Жёлтых метёлок соцветья –
В доннике и ковыле –
Ветер, нахлынувший степью,
Клонит к иссохшей земле.
Были высокая небыль! –
Словно бы кто-то простёр –
Солнце в полуденном небе,
Необозримый простор!..
Лишь бесконечное поле, –
И ни приметы жилья!..
Волюшка, вольная воля,
Вещая воля моя!..
Невыразимое слыша, –
Вечностью сбитое влёт,
Тонет – всё выше и выше! –
Бедное сердце твоё!..
БОЛЬ
Пред неизбежной разлукой,
В вихре кружащихся дней, –
Счастьем была ты и мукой,
Жизнью была ты моей.
В стылое смотрит раздолье
Август, сожжённый дотла.
…Вместе с мучительной болью,
С жизнью – из сердца ушла.
Я ГОВОРЮ СЕБЕ…
Я говорю себе, что нет
Тех дней, тобою осиянных,
Лугов, – недвижимо-медвяных,
Хранящих драгоценный след;
Я говорю себе: давно
Всё это в памяти уснуло,
Забылось, молнией сверкнуло,
Упало на речное дно;
Но медленно, за пядью пядь,
Несбывшееся – не прощает,
Утраты жернова вращает,
Чрез вечность возвращает вспять,
Где накрывает с головой
Мучительно, ни в чём не каясь, –
Прошедшее; где запах твой
Как сон стоит, не выдыхаясь.
***
Тягучий – липовый, пчелиный –
Баюкал нас медовый гул, –
Как режуще-молниевидный,
Изгиб – по небу полоснул.
И в свете огненном, – до дрожи,
До помрачения, – сплелось:
Шум ветра, запах юной кожи
И ливень льющихся волос!
***
В бездонной лунности, едва
Умолкнут соловьи, –
Шумит, ласкаяся, листва…
Иль волосы твои?
Струится ровной полосой
Меж лип, вбирая свет,
Трава, примятая росой…
Иль твой воздушный след?
Всех смертных сладостней услад,
Объемлет, потаён,
Роз дивных страстный аромат…
Дыханье ли твоё?
И в отворённое окно
Земная благодать
Так льётся горестно-давно,
Что и не передать…
НОЧНАЯ ПТИЦА
…Что мудрствуешь лукаво, брат:
Не ты ли в рабском виде
Из праха был земного взят?..
И так же в прах отыдешь.
Страшась, в неведомую явь
Взлетит ночная птица…
И ветер на круги своя
Вновь хищно возвратится. |