ЛИТЕРАТУРНАЯ РАЗВЕДКА
Вячеслава ЛЮТОГО


<<< Ранее         Далее >>>

10.12.2019 г.

В КООРДИНАТАХ ДУХА И ВОЛИ

(О романе Андрея Тимофеева «Пробуждение»)

 Я шел с краю, и каждый раз обходил их справа, а остальные – слева, и получалось, что я иду отдельно от всех. Но мне-то было спокойно, я мог шагать так часами, слушая ветер, скрип веток, а им троим спокойно не было. У них там, в кромешной тишине, все натягивалось, как тугая ткань, у каждого по-своему – недоуменно, раздраженно, обидчиво.

Андрей Тимофеев. «Пробуждение»
.

Для сегодняшней литературы, пожалуй, одной из самых сложных задач оказывается создание мировоззренческого и идеологического романа. Отвлекаясь от собственно романной формы, от необходимой полноты описания времени и судьбы героев, то есть от номинальных свойств этого крупного литературного высказывания, такую жанровую адресацию произведения в наши дни воплотить куда как непросто. Не в последнюю очередь тут сказывается раздробленность нынешних представлений о прошлом России, лукавые и провокационные интерпретации настоящего в СМИ, безвольные или, напротив, чересчур волевые эскизы завтрашнего дня нашей родины. Идейное «варево», в которое погружен современник, кажется, исключает строгую определенность линий и действий. Перед глазами мелькают фигуры, которые говорят одно, а делают другое: ругают либерализм, но пьют водку с его функционерами; дают правила поведения для русского человека в новом смутном времени, однако для себя выстраивают особую, исключительно расчетливую стратегию и тактику.

Уже не раз русский литературный реализм воссоздавал картину жестокого лихолетья путем погружения частного человека в пучину событий. Причем в этом художественном акте очень осознанно выбиралась фигура героя: слабый человек, как соломинка несомый волнами эпохи, или сильная личность, готовая к схватке с неправедным порядком вещей. В конфликте персонажа и среды рождались новые качества характера и ума романных людей, призванных своим художественным существованием поверить действительность, сопоставить ее с идейными доктринами, свести лицом к лицу антагонистов и соратников. И тем самым высечь искру, которая почти надмирным светом выхватит из мутного сумрака важнейшие черты происходящего. Впрочем, здесь речь идет, скорее, о произведении-великане. Обычно подступы к рождению такой вещи ознаменованы появлением повестей, пьес, больших рассказов, которые воссоздают мозаику эпохи и ее своего рода «интонацию».

Сегодня русская проза предельно насыщена картинками-срезами текущей жизни, однако в них отображается большей частью внешняя сторона реальности, но не ее неразгаданная сердцевина. К тому же, народ, населяющий страницы этих повествований почти всегда представлен стариками и людьми достаточно взрослыми, а молодые нарисованы так, что их возраст как бы стерт, «вышкурен» безжалостным бытом. Катастрофически не хватает запроса нового поколения на преображение социальной среды, на органическую мысль, рожденную на родной почве, на движение вперед –  осознанное, а не протестное. На улицах мегаполисов и в социальных сетях похожих примет достаточно, но в литературе они практически отсутствуют. А на слуху – барабанные либеральные высказывания, претендующие то ли на публичную исповедь, то ли на манифест. Эта мусорная волна искажает любое созерцание отечества – как историческое, так и футурологическое.

Примерно полтора века тому назад был написан роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» Пожалуй, это наилучший пример отечественного идеологического романа, в котором действительность угадывается только в самых общих чертах, и, напротив – идейная устремленность героев, их поведенческий тип даны почти с авторским вызовом. Примечательно, что свойственные жанру романа черты у Чернышевского размыты, однако это компенсируется характерами персонажей, деталями биографий действующих лиц, их внутренними ценностями. Перед нами – молодые люди, одержимые идеей служения человеку. Однако современной российской буржуазии они покажутся почти враждебной порослью, а либеральный кликуша заведет речь о социализме-тоталитаризме. И тогда закономерно возникнет вопрос, знаменательно искажающий заглавие романа Чернышевского: «Чего желать?» Эта почти жеманная формула, как черная плесень, проникла во все поры российского социального организма.

Действительность предлагает нам ряд почти бессознательных шагов, но русский человек жаждет увидеть смысл в происходящем. Этим поискам и едва уловимому спору с давним произведением почти забытого отечественного литератора и революционера, кажется, посвящен роман молодого писателя Андрея Тимофеева «Пробуждение». По крайней мере, такие параллели многое проясняют в произведении современного прозаика.

Главный герой романа Владимир Молчанов приехал в столицу из провинции и после института остался в мегаполисе, устроившись в рекламную компанию специалистом по монтажу видеороликов. На фоне своих старых товарищей и новых знакомых он выглядит человеком рассуждающим и постоянно оценивающим ситуацию, людей, идеи, взаимоотношения Его мысль касается любого предмета и проникает в душу собеседника с завидной легкостью, хотя итоговое впечатление от «окружающей среды» часто оказывается интеллектуально комфортным для героя, но совсем не отражающим глубины иного сердца или драматизма событий.

Постепенно в сюжете романа начинают вырисовываться контуры политического движения под названием «Суть», в котором угадываются черты кургиняновской организации «Суть времени». Лидер и идейный вдохновитель этой «партии» носит фамилию Кургузов. Других фамилий в романе читатель не найдет, а эти две, как в произведениях классики, обретают по воле автора неявный «говорящий» характер. Герой до времени не проявляет себя и, несмотря на изобилие внутренних монологов и суждений психологического свойства, по меркам истины даже в самом приблизительном значении, выглядит фигурой молчащей, не способной произнести слова скупые и подлинные. При этом модель нового общества и идеология «Сути» кажутся герою – в начале романа как бы со стороны, а в финале уже изнутри движения – достаточно убогими, схематичными, «кургузыми». Так, будто водяные знаки на бумаге, высвечивается конфликт довольно успешного молодого современного человека и доктрины, в основе которой лежат лекала советской эпохи.

Надо сказать, что столкновение главного героя с внутренним обиходом «Сути» оказывается взаимно непримиримым. Активистам движения Молчанов видится эгоистичным и необязательным человеком, склонным к высокопарным заявлениям. Для него самого члены первичной «ячейки» организации представляются людьми узкими, сориентированными на поиск врага и его подавление, функционерами, которые лишены замечательной полноты внутренней жизни, так уютно наполняющей душу героя. Для них определения «враг», «либерал» почти синонимы, но Молчанов воспринимает эти обозначения с некоторым отчуждением и скрытой иронией. Повествование идет от первого лица, и все фигуры, декорации и происшествия в романе интонированы вполне субъективно, более того – здесь видны предпочтения автора, чье alter ego без труда обнаруживается в повадках главного персонажа.

На митинге, находясь в толпе сторонников «Сути», он видит маленького человека в меховой шапке, который руководит собравшимися. Женственная, затаенная и склонная к неврастении Катя, возлюбленная грубоватого Андрея, который решил посвятить себя делам движения, ненавидит Кургузова, как будто отнимающего у нее семейное счастье. Восприятие главного героя здесь несколько иное: «я не мог согласиться с его резкими словами, но мне приятно было <> что среди всех этих людей, так грубо воспринимающих действительность, я могу чувствовать тонко, но в то же время быть защищенным». В таком осознании чрезвычайно много ключевых сочетаний, которые в дальнейшем будут более подробно раскрываться по мере развития сюжета: «среди всех этих людей»; «грубо воспринимающих действительность»; «я могу чувствовать тонко»; «но в то же время быть защищенным». Можно сказать, что перед нами – краткая формула душевного состава молодого, примерно 25-летнего Владимира Молчанова, живущего только настоящим, проницая его с определенной легкостью, оставляющей приятные воспоминания.

В противоположность характеристикам движения, которые схематичны, просты, функциональны и механистичны, в изобилии дается все, что так или иначе связано с Богом. Хотя более уместно это сакральное слово написать здесь в кавычках. Если в ранней повести «Навстречу» Андрея Тимофеева Божественная среда выписывалась с некоторой робостью, затаенностью и ошеломлением, замечательно уместными в контексте произведения, то в его романе «категория Бога» выглядит уже освоенной, в соответствующих рассуждениях видна безвкусная разговорность протестантского образца. Превалирует, что называется, Закон, тогда как тонкая материя вовсе не соприкасается ни с графикой внешних событий, ни с барочным кружевом психологических построений. Более того, навязчиво повторяющиеся рассуждения о близости натыкаются в конце сюжета на совсем иной строй речи сокрушающейся Вари, возлюбленной Молчанова: «Конечно, я та еще сука». Многократно присутствующие в тексте сцены с молитвой и сентенции американского рода «Бог все прощает» неожиданно сталкиваются с фразой, кардинальный смысл которой как будто ускользает от разума героя: «Но я знал, что если я вдруг предам ее». Здесь ключевое, пороговое «предам ее» совсем не замыкается на душу говорящего, а служит только звеном в построении завтрашнего дня. Разрушая, как кажется, мнимые идеалы «Сути», отстраняясь от идеологии и практики движения, центральный персонаж романа склоняется, очевидно, к социальному христианству как доктрине мирной и человеколюбивой, для которой понятия «враг» и «либерал» из числа нонсенсов.

И вот тут стоит задержаться на взаимоотношениях Владимира Молчанова со специфической цивилизацией постсоветской России.

Перед нами – молодой человек, очень естественно чувствующий себя в окоеме столицы, хорошо зарабатывающий, не служивший в армии, не ломавший себя на изнурительной работе ради скромного куска хлеба, не испытавший мучительных тягот обычной жизни, спокойно исполняющий свои обязанности в рекламной компании – без особого интереса, но и без отвращения. Все прошлое страны для него ушло далеко-далеко и представляется только в виде текста и отвлеченных от настоящего мгновения картинок, даже сравнительно недавняя и кровавая осень 1993 года.  «Меня часто пугали его налитые ненавистью, ничего не видящие глаза в те моменты, когда Андрей говорил о каких-нибудь либералах или других врагах». Эта сцепка «либералы-враги» в романе повторяется куда как часто в качестве приметы нетерпимого отношения к современному человеку и миру. Герой как бы хочет начать свою жизнь с чистого листа просто потому, что молод. И тут можно заметить, что для него чужая молодая смерть и боль в том, уже отошедшем в другое тысячелетие октябре, судя по всему, ничего не значат. Конечно, на словах он смог бы продемонстрировать сожаление, но внутреннего сердечного отношения к погибшим во имя справедливости сверстникам в его по волшебству разверстой груди мы не найдем. И это – личностная характеристика. У героя – короткая память, он помнит только то, что произошло лично с ним на протяжении его небольшой жизни, у него совсем нет «корневой системы».

«Мне нравилось то, как он страстно пытается различить добро и зло, и только не совсем то считает добром, и не совсем то – злом».

«Стоило лишь несколько фраз услышать от каждого, чтобы вынести им самый точный и окончательный приговор».

Володя Молчанов погружен в свой свободный ум, снисходителен, начитан и одновременно – поразительно теплохладен.  Рассудочность пронизывает практически весь его рассказ о себе, своих чувствах, о происходящем вокруг, о знакомых и друзьях. Грубоватый Андрей, прекрасно прорисованный автором человеческий тип, кажется более симпатичным человеком, нежели умница Молчанов. За его плечами драматичное прошлое, перед ним – полная тягот сегодняшняя жизнь. Смерть отца, морского офицера и человека с идеалами, постепенное понимание того, что он – русский и принадлежит как малая часть национальной истории, родной и полной скрытых смыслов, – все это невидимо присутствует рядом, когда Андрей говорит какие-нибудь «рубленные слова» из фразеологии «Сути». Притом, что Андрей никогда не упоминал о доле мужчины в критические периоды существования России, он кажется до поры непроявленным воином. В то время как главный герой время от времени акцентирует свою принадлежность к мужскому сообществу («мужская привязанность»; «наша мужская компания») и предается фантазиям о своем походе на войну, что выглядит непереносимо пошло, особенно в сочетании с желанием дать оценку всему вокруг. Ничего мужского за его словами нет: ни серьезного мнения, ни продуманной позиции, ни мужества, ни ответственности – только биология и психология пола. Андрей корит себя за то, что откупился от призыва в армию, Молчанов же как-то информационно говорит о том, что его не взяли «по зрению». Если мы постараемся как-то определить характер главного героя, то, при всем обилии суждений и взаимоотношений, придется констатировать, что перед нами – ускользающий в своих определенных чертах молодой человек.

Обратим внимание, социальная среда, в которой происходят события романа, не кажется по ряду признаков какой-то недопустимой, противоположной здравому смыслу и нравственным нормам. Этих характеристик и соответствующего их восприятия персонажами романа в произведении совсем нет. Наличный социум предстает как некое сложившееся целое, как внутренне уравновешенная система, в которой, несомненно, есть свои слабые места, однако она представляется данностью – субъективно, как если бы существовала всегда, а иное было бы лишь неосязаемой легендой. Право на мнение и художественный образ настоящего никто у автора отнять не может, вот только странная иллюзорность нынешнего российского государства, в котором постоянно происходят перемены совершенно нелепого и безжалостного по отношению к народу свойства, неочевидны только слепому или сердечно глухому человеку. Такая проекция уводится автором из романа, а вместо нее окказионально присутствуют государственные недочеты и промахи; конфликт властных элит даже тенью не проскальзывает в разговорах и картинах реальности, растущее отчуждение административной машины от населения как будто не существует вовсе. Эта смысловая и изобразительная лакуна переводит сюжет в некую ограниченную сферу, в которой нет исторического воздуха и грозовых порывов ветра перемен. Кажется, вместо среза бытия читатель должен удовлетвориться инсценировкой на заданную тему. Заметим – читатель, всей своей кожей ощущающий эпоху невообразимых перемен и чувствующий душевную и телесную боль от такого соприкосновения.

Можно посчитать, что подобный ракурс, фокусировка и дистанция продиктованы замыслом автора дать некую выборку действительности и на ее фоне исследовать внутренний мир молодого современника. Если все так, то закономерен упрек в сознательном умалении многообразной реальности до своего рода художественного полигона, на котором испытываются интеллектуальные и духовные свойства героя не типичного, а как раз напротив – одиночки, который не способен слиться до конца ни с идеей, ни с обществом, ни с народом, ни с женщиной. Возникает аллюзия «Постороннего» Камю, но там заглавный персонаж был какой-то пластмассовый, во многом бесчувственный, почти роботизированный – и это являлось отпечатком его душевного устройства, как персонального, так и спровоцированного буржуазным обществом, где понятия истинности поступка и чувства, по существу, стерлись. Сегодня – говорливое время, если взяться его описывать, то результат при некоторой усидчивости «второго Владимира Молчанова» окажется многотомным и, наверняка, пустопорожним, потому что в нем будут отсутствовать зерна личности, а рефлексия станет разливаться бескрайним половодьем.

Главный герой романа кажется нам в общем-то хорошим человеком. Но слова и чувствования он предпочитает простым, даже случайным делам. И если участвует в каком-то общем действии, то почти вынужденно. Иной раз он словно смотрит на самого себя со стороны, оценивая собственную фигуру и ее движения. Примерно так решивший поехать в Донбасс Молчанов дарит продавщице цветов купленный у нее букет – и немедленно пускается в рассуждения о произошедшем. Есть в подобной повадке едва уловимое женское начало, накрепко связанное с зеркалом.

Воспринимая все, что связано с «врагами-либералами» отчужденно, главный герой неприязненно относится к коммунистам и советскому укладу, совсем не утруждая себя отделять в этом тематическом ряду важное от второстепенного и хорошее от плохого. Структура движения, партийная дисциплина и обязательность представляются ему почти «казармой». А нарисованный в рассказе Кати учебный лагерь выглядит совсем скудным, лишенным минимальных житейских удобств, программа подготовки – вполне казенная, а будни – серые, пронизанные казенщиной и высокопарными фразами. Катя – скрытый ненавистник движения, но ее мнение превращается в объективную характеристику. Так устроена динамика повествования, в которой всякий альтернативный взгляд становится частным и необязательным, только дополняя панораму до целого и не вступая в спор с изначально заданной доминантной и, очевидно, авторской точкой зрения. И если Андрей говорит: «идет война, идет уже сейчас, каждую минуту, несмотря на кажущееся спокойствие привычной жизни», то для Молчанова все это – только общие слова, плакат и демагогия.

Важно отметить еще одно обстоятельство, связанное с движением «Суть». Само название этой политической инициативы и имя ее идеолога даются автором в измененном по отношению к прототипам написании, создавая рамки художественной условности и повышая степень свободы автора. Становятся возможны вариации событий, возникают дополнительные детали, которые нет нужды сверять с реальными обстоятельствами. Однако имя Стрелкова как действительной фигуры, неразрывно связанной с событиями в Донбассе, подается в паспортно-оригинальном виде, несмотря на то, что характеристики его действий и заявлений, присутствующие в тексте романа, не только отрицательные, но порой просто оскорбительные. Это выглядит довольно некрасиво в этическом плане. Верифицировать поступки Стрелкова можно самыми разными способами, нет нужды называть его имя впрямую, какой-нибудь «Силков» совсем не разорвал бы романную ткань. И кажется: Кургиняна, «Суть времени» именовать как есть – нельзя, автора и издателя непременно засудят; тогда как Стрелкова, на которого уже навешано множество собак, можно легко и безбоязненно позаимствовать из настоящей жизни, не считаясь с тем, что под его началом воевали храбрые и достойные люди.

Начиная взаимоотношения с «Сутью» со спора и отчуждения, затем включаясь в акции движения, его работу и выполняя отдельные задачи, Молчанов впоследствии внезапно становится чужим активистам партийной ячейки. Его присутствие в «Сути» было в чем-то половинчатым, на внешний взгляд, а по внутреннему ощущению – почти вынужденным. Герой потянулся к новым людям, новым действиям, но потом они ему не только наскучили, но и превратились во что-то враждебное. В его речах проскальзывает сопоставление ячейки с адом, – что примечательно, психологически даже не подготовленное. Тут определенно сказывается изначальная авторская позиция. Когда же мы посмотрим на сюжет произведения, учитывая это обстоятельство, как на художественное и смысловое целое, несомненным покажется замысел автора развенчать ностальгические помыслы о коммунистическом прошлом – как реальном, так и гипотетическом, наброски которого можно найти у Чернышевского. Старые герои хрестоматийного русского идеологического романа очень условны, но в них сосредоточена искренность и высокие порывы сердца и мысли. Пусть история добавила в эту картину много черных красок. Однако, как справедливо сказано, не капитализму упрекать социализм.

Погруженный в свое многообразное внутреннее пространство, в котором есть место наблюдательности, философии, религии, разным практическим умениям, обладающий способностью говорить много и детально, Владимир Молчанов не видит истекающий слезами, задыхающийся в горе и отчаянии современный русский мир. Это человек, заблудившийся в сентенциях информационной цивилизации, не способный к самостоятельному решению. Ведь и конечный в романе, важный его поступок – поехать в Донбасс, отвезти туда сумку с инсулином самостоятельно и, возможно, остаться там – этот шаг воплотился только из-за того, что, как говорят в народе, «баба бросила». Прежде сама его «выбрала», и он послушно к ней потянулся, а потом оставил одну, не пожелав ехать в учебный лагерь по «идейным» причинам. И если полагать, что «пробуждение» его дремлющего сознания и сердца произошло, то это будет преждевременно. Оно может состояться только в Донбассе, когда главный герой романа окажется один на один с войной. А пока все старое остается в силе: «мне теперь казалось <> что и я тоже – русский человек. Это чувство было не сильное <> но все-таки было достаточно явным и вроде бы настоящим».

Отдадим должное характерам некоторых героев и изобразительности последних страниц «Пробуждения».

Андрей, усталый, душевно зажатый, но отчетливый в словах и поступках, фигура с биографией, скрытой от посторонних глаз долгой и мучительной прошлой жизнью. Этот образ обязательно пригодится автору потом, в других историях.

Варя, одна из руководителей ячейки и возлюбленная Молчанова, девушка с горьким самосознанием, с чувством какого-то неизъяснимого, потаенного несчастья. Она напоминает одну из героинь уже забытого романа о комсомольцах «Мужество» (1938) Веры Кетлинской. Драматичное детство заковало девочке душу, и сквозь эту броню теперь можно пробиться, лишь расплавив тайные оковы самоотверженной любовью. Сегодня подобный женский тип в литературе редкость.

В финале романа нескончаемый монолог Молчанова смолкает, и зрение, наконец, обретает свои важнейшие права: видеть окружающее без прикрас – вглядываться в лица современников – отмечать все, что свидетельствует о добре и зле, без привычного начетничества. Роман перенасыщен характеристиками людей и событий, которые исходят от главного героя. Но здесь само изображение становится содержательным, и эти фрагменты текста, сравнительно небольшие, говорят читателю больше, чем многословные периоды, до отказа «набитые» рассуждениями, которые никого ни к чему не обязывают.

Вполне логично предположить, что в авторскую задачу входило показать социум и молодое поколение амбивалентно: громогласный Кургузов порой провозглашает верные вещи; активисты движения часто занимаются  практическими делами, помогая людям; Варя и Катя бывают как вздорными, так и нежными; украинец Рома, своего рода «гражданин мира» с обостренным чувством карьерной выгоды, говорит житейски неоспоримые слова; Борис, встроенный в новую капиталистическую матрицу вроде бы вполне спокойно, иной раз взрывается и кажется куда более русским, нежели Молчанов. Да и главный герой подчас очень наблюдателен и аналитически точен, можно искренне посочувствовать его экзистенциальным метаниям. Так персонажи романа, теоретически, способны стать более объемными. А палитра изображаемого окружающего мира должна расшириться и обрести некоторую теплоту, которая переходит от людей, населяющих произведение, во все его составные части – воздух, декорации, времена года, разговоры и молчание, движение и покой.

Однако такой «обмен веществ» не получается, и всему виной – отсутствие в романе больших поступков. Отъезд Молчанова в Донбасс к ним причислить нельзя из-за мелкости мотива главного героя. Тут, скорее, мерещится другая, психологически куда более верная картина: дрожащая рука и выстрел в висок из случайно найденного револьвера. Увы, «пробуждения», о котором не один раз говорилось на страницах романа, не случилось. Инфантильная душа не повзрослела, не нашла в самой себе ответственности за других, знакомых и незнакомых людей, не стала зрячей и молчаливой – но, опустошенная, рванулась к роковому испытанию, совсем не понимая, для чего оно. Опустошение – вот характеристика происходящих в романе событий в координатах духа и воли.

Старый сюжет о борцах за народное счастье, мучительный вопрос, на который нет внятного и властного ответа: что же делать, чтобы пресечь губительное развитие сегодняшних событий, эта скрытая антитеза, которую, видимо, призван опрокинуть роман Андрея Тимофеева, остается незыблемой. Формула «жить-поживать да добра наживать» куда понятней его главному герою. А проснется он только в одном случае: когда судьба без лишних слов встанет перед ним лицом к лицу.

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Комментариев:

Вернуться на главную