Тамбовский молодёжный поэтический альбом
Составитель - Совет молодых литераторов СПР

См. также
Нижегородский молодежный альбом
Южный молодежный альбом
Челябинский молодёжный поэтический альбом
Омский молодёжный поэтический альбом
Саратовский молодёжный поэтический альбом

Алексис Ветер (Моисеева) родилась в селе Сокольники Моршанского района Тамбовской области. 23 года. Окончила ТГУ имени Державина, филолог. Живёт в Тамбове, работает журналистом ИА «Онлайн Тамбов.ру». Увлекается стрельбой и рыбалкой, любит читать классическую литературу. Из поэтов ближе всего Михаил Юрьевич Лермонтов и Федерика Гарсиа Лорка.

***
Оставь другим все "может быть" и "если". 
Билет на поезд. Верхняя. Плацкарт. 
Час до вокзала в пассажирском кресле. 
И фонари багровые горят. 
Таксист закурит против возражений. 
Ты вместе с ним вплывёшь в табачный дым. 
И тишина, как перед извержением 
Вулкана. Дышишь воздухом седым 
Рассветного тумана. В самом деле, 
Кого интересует, сколько лет 
Ты выжимаешь сердце до предела? 
Так штангу в зале поднимал атлет, 
И сотни глаз впивались и смотрели. 
А он того рекорда взять не смог. 
Не слушалось измученное тело, 
Не отвечал его молитвам бог. 
Из глаз его катились злые слёзы, 
Они беззвучно падали на мат. 
Хотя такие делались прогнозы! 
Спортсмен не мог понять, кто виноват - 
Задумавший сильнее стать однажды, 
И для кого спортивный пыльный зал 
Стал чем-то вроде дома? Или каждый, 
Кто от него в тот день чего-то ждал? 
Ни он, ни ты, не знаете ответа. 
Как хорошо, что наступает ночь 
После избытка гомона и света. 
И всё живое уползает прочь. 
Оставь свои обиды и упрёки 
На полустанке. Чтобы новый день 
Их пожевал и выплюнул. Вот только 
Езжай. Езжай, уверенный - везде 
Есть старые дома, кривые кресла, 
Писательский ( да просто старый) стол. 
Где ты бы стал вторым Николой Тесла 
И что-нибудь такое изобрёл, 
Что стало бы бессмертнее и лучше 
Чем то, чем ты когда-то прежде был. 
И книга будет пусть твоим попутчиком. 
Оставь другим все эти "если бы!".

***
Будет небо карабкаться кошкой в окно 
Голубого Икаруса. Знойное лето. 
Деревеньки мелькают одна за одной. 
Ты бы очень хотел затеряться там с кем-то 
Самым важным. И выключить свой телефон, 
Чтобы всё (пусть недолго) с тобой помолчало. 
Только ветер. Река. Ненавязчивый фон, 
По которому сердце немного скучало. 
Чтобы к самой воде уходили мостки, 
Чтобы было безлюдно вокруг и спокойно. 
Но нетвёрдой рукой выводили мазки 
Странной жизни твоей. Не художник виной, но 
Чего-то в ней важного всё-таки нет. 
Нет, и, верно, не будет такого причала. 
Только чёрные буквы глядят из газет 
Удивляясь как будто: "Чего тебе мало?". 
А тебе не хватает простого огня, 
Потому что ты свой распаляешь безбожно. 
И сбегаешь, ни в чём никого не виня, 
В работу настолько, насколько возможно. 
Смех друзей в твоём доме уже не звучит. 
Верно, близких по духу почти не осталось. 
Ты не вспомнишь их лиц, а подчас и причин, 
По которым ушёл.Годовая усталось 
Ощущается летом намного сильней, 
Будто входишь в подземное царство Аида. 
И душа иногда соглашается с ней, 
И плывущим по тёплому Стиксу завидует. 
Вот бы выйти туда, где ни с кем не знаком, 
Снять на несколько дней деревянный домишко. 
И запутались чувства неясным клубком. 
(Иногда, к сожаленью, навязчивым слишком). 
И шагнуть бы доверчиво к небу-коту, 
Потрепать его облачный бок и забыться. 
Интересно, кто выдумал эту черту, 
Что навек пролегла между нами и птицами?

***
Если бы ты была ко мне чуть нежней, 
Или наоборот, безразличней чуть, 
Я бы пешком отправился через снег 
В неведомый, одному мне посильный путь. 
Я был бы как Марко Поло и Магеллан 
(За снежной равниной, верно, идут моря). 
"Ветер крепчает! Очнитесь же, капитан!", 
А я бы смеялся, зная, что всё не зря. 
И либо тебе действительно всё равно, 
Пойду я на корм акулам или копьё 
Чумазого Африканца (мне всё одно) 
Расколет мой череп (меткое ведь жульё). 
Либо ты в этот вечер, как я, не спишь, 
Кропотливо считая звёзды или овец. 
И луна за окном, любопытная, будто мышь, 
Смотрит, к чему ты склонишься наконец. 
К одинокому счастью ли, к моему плечу 
(Мне кажется, дорогая, различий нет). 
И я, не мешая выбрать тебе, молчу, 
Объезжая по кругу третьему белый свет. 
И какое мне дело - тропики, ледники, 
Гремучие змеи, волки ли, крокодил, 
Когда я тепло беспечной твоей руки, 
Красивой твоей руки в суете забыл. 
Сначала мне было весело и легко 
Плавать в большой толпе разноцветных рыб. 
Но солнце, мой друг, находится высоко, 
На выводы, к сожалению, все скоры. 
И вот уже ни один не пойдёт за мной. 
А сколько их было? Можно ли сосчитать? 
Просторно и пусто, стало быть, за спиной, 
Незащищённой от жала или меча. 
Будь ты ко мне нежнее хоть на чуть-чуть, 
Или же равнодушнее, видит бог, 
Насколько бы легче был для меня мой путь! 
Путь, чтоб для нашей встречи найти предлог.

Майское

Ночь забежит в открытое окно и в комнате застынет удивлённо.
Перелистнёт заметки на столе, посмотрит, как завариваю чай.
И в танце медленном чаинки, будто снег,
Спускаются на дно бокала. Ложка его стекла коснётся невзначай.
И сахар желтоватый проплывёт песками в бурю сильную в пустыне,
Когда их шквальный ветер гонит прочь, к другим пескам. И, что куда главнее,
Другие тоже с места перейдут. И всё , что так знакомо им, покинут.
Но, даже улетев за сотни миль ,прижиться вряд ли кто-нибудь сумеет.
Ночь проведёт рукой по корешкам книг, на столе разбросанных без счёта.
Вздохнёт, припоминая тёплый май, и ту его тревожащую нежность,
Которую почувствуешь душой, но не сумеешь сделать для кого-то
Понятнее и ближе. Для чего же, утра осознавая неизбежность,
Мы с ночью одинаково молчим? И даже не пытаемся справляться
С щемящим чувством неземной тоски, что проникает глубоко под кожу
И заставляет даже в тёплом доме себя зачем-то чувствовать скитальцем?

***
Всё-таки лето. И вроде бы даже тепло.
И куртка не кажется чем-то смешным и нелепым,
Когда я в одиннадцать хмуро смотрю на табло.
А за спиной остановка разбитая склепом
Высится. В здравом уме вряд ли кто-то войдёт 
Под крышу её. И топчусь нерешительно рядом.
Автобус не едет. Счастливчиком кажется тот, 
Кого забирает такси или друг. Если надо, 
Я буду пешком продираться сквозь рокот машин.
Но эта затея мне кажется всё-таки глупой.
Куда я пойду среди ночи? Я часто один 
Куда-то хожу, где все люди весёлыми группами 
Смеются чему-то. И я посмеяться хочу,
Но смех застревает вишнёвой проглоченной костью.
И только рюкзак, как клеймо, прирастает к плечу.
И я раз за разом его поправляю со злостью.
Но мне хорошо представлять, что ты где-нибудь здесь, 
Зашла в магазин или , балуясь, скрылась за спинами...
Тогда бы я весь, до конца, без остатка воскрес,
Искрился. Утра не казались такими бы длинными , 
Я знал бы , зачем мне проснуться. И ближе к тебе 
Не стал , как не стала Анатрктика ближе к Парижу.
Как много моментов, когда я постыдно робел .
И буду, наверно, когда тебя снова увижу. 
Но всё-таки лето. А летом, как водится, ты
Становишься той, о которой сказать святотатство.
И я для других беззаботным кажусь и пустым.
А с тобой бы делился, любимая, подлинной радостью,
Когда понимаешь, что ты наконец-то живой. 
И каждая мелочь становится целым богатством.
И ты погружаешься в день , как в поток, с головой.
И обыденность будней во всём понемногу стирается.
Автобус телком зблудившимся всё же пришёл.
Я вхожу в него так, как бежал бы на взятие крепости.
Ты, пожалуйста, чаще пиши о себе. Хорошо?
Всё, что хочешь, о том, что читала, смешные нелепости.
Я всё это найду. И тогда ты окажешься здесь.
Перестанешь казаться далёкой, чужой и безликой. 
Рассказать бы тебе по секрету о том, что я есть...
Хотя, если честно, и тайна-то в том невеликая. 


Другу 

Начинаю письмо. А в заснеженном Горькограде 
Всё по-прежнему: с каждым приездом ветшают дома, 
И люди идут, одинаковы, как на параде - 
Одежда, походка. Ты видела это сама. 
Вокруг запустение, ветер почти без препятствий 
К свободным качелям бежит, чтобы место занять. 
И, кажется, время оставило это пространство - 
Не скажешь, неделя прошла или месяцев пять. 
То снег, то дожди норовят передать эстафету 
Друг другу. Дорога размыта и стёрта почти. 
И, как символ безвременья, в вазе стеклянной конфеты, 
Те же, что и всегда. Рядом с ними уснули ключи. 
Веришь, даже вторые часы отказались работать. 
Что ни день, то с какой-нибудь вещью случится напасть. 
И мусорный бак, ощущая себя бегемотом, 
Раскрыл в ожидании благ ненасытную пасть. 
На площади серые голуби небо закрыли, 
И кружат, и кружат, не хуже крикливых ворон. 
Прохожий, шатаясь, цепляется к прочим "Не ты ли?". 
Обознавшись опять, растворится в одной из сторон. 
А дома наблюдают, прищурившись, за отражением 
Собственных крыш в объективах ноябрьских луж. 
В Горькограде такое негласно царит отчуждение, 
Что теряешься в нём. В каждом доме по-своему чужд. 
Я боюсь лишний раз навещать своих старых знакомых, 
Опасаясь того, что они не признают меня. 
Если я совершу в диалоге какой-нибудь промах, 
Заклеймят самозванцем, в подмене меня обвинят. 
Что ж, сегодня, наверное, больше рассказывать не о чем. 
Ты лучше подробней в ответ о себе напиши. 
Мне волею случая часто встречаются светочи, 
А за яркостью их ещё чаще не встретить души. 
Письмо от тебя привнесёт, наконец, настоящее 
В этот город притворства. Где все только делают вид, 
Что понимают друг друга. И дело пропащее 
Пытаться в обратном кого-то из них убедить.

***
Душа - осенний заспанный бродяга. 
Идёт (на свет, а может, против света) 
И собирает на пути под стягом 
Таких же неприкаянных. Кюветы, 
Асфальт или пески - ей безразлично. 
Полярная звезда на всё ответом. 
Без очертанья губ твоих брусничных 
Идёт душа. Куда? Ей только ведомо. 
А я плыву на самодельной лодке, 
Не зная, сколько времени отмерено. 
Как нелегко застенчивым и робким 
Сражаться с исполинами. Потерянным 
Рублём лежу в кармане неба. Солнечный 
Апрель неудержимо надвигается. 
Наскучило давно быть просто сволочью. 
Большой ли я? Солгите, попугаи, мне. 
Как всё вокруг стремительно меняется. 
Идёт душа, упорная, свободная. 
Из тёплых стран домой стремятся стаи птиц, 
А я опять куда-нибудь из города, 
И снова по дорогам неотмеченным... 
Не обернусь, чтобы не знать, кто следом 
За мной решил идти. И может, легче так. 
Бредёт душа. Куда? Ей только ведомо.

***
Бродячей собакой иду, волоча подбитую ногу.
Город оделся в праздничные неоновые огни.
Сегодня не хватит прыти, чтоб перебежать дорогу.
И люди, плывущие мимо, в тумане, совсем одни.
Чего я хочу от мира, переменчивый недомерок,
С чёрной кепкой, измятой нечаянно в нервных руках?
Забавно бы было цилиндр носить или даже сомбреро.
Мне кажется слишком широким любимой рубашки рукав.
В него бы могли поместиться сюрикены или стилеты.
А может быть даже карта, придуманная в ночи.
В душе, как в шкафу старинном, тихо скрипят скелеты,
Каждый хочет поведать о чём-то, но намеренно промолчит.
Где прежние близкие люди, к которым привязан был очень?
В каких блуждают вселенных, или же городах?
Они пробираются в сердце и в нём запираются ночью.
Как хочется в оригами мне преобразить свой страх,
Пусть будет бумажной лягушкой и даже лимонного цвета.
У самого жуткого страха – нарисованные глаза.
Он станет смотреть с полки, искать меня, знаю это.
Но я не смогу ничего ему важного рассказать,
И оправдаться – тоже. Сколько бы лет ни прошло,
Я буду помнить все пропущенные ходы.
Прости меня, друг. Прости, пожалуйста, хорошо?
Когда-нибудь доберусь и я до твоей звезды.
Ты встреть меня, словно гостя, и я тебе обещаю,
Что в мире твоём просторном надолго не задержусь.
С собой прихвачу печенье и ещё чего-нибудь к чаю.
Когда-нибудь. Но сегодня я имею право на грусть.
Совесть даётся даже таким неуклюже-подлым.
Я сожалею, что мало, так мало дарил слов…
Город притих и тайно любуется небосводом.
А небо, роняя звёзды, отправляет своих послов
От сердца до сердца, или просто из вечера в вечер?
Но если смотреть наверх, становится легче, легче…

***
Серебряная львица жёлтым оком глядит в окно.
И звёзды так похожи на медвежат.
Свет лампочки на коже – янтарный яд,
Часы под боком. Сколько? Да всё равно…
Текут, текут минуты по речке Стикс.
По тёмно-синим водам плывёт Харон.
И проскрипит кому-то «Как добрались?»
«Без пробок и свободно, но это сон».
А львица точит когти о тонкий ствол
Простуженного дуба – переживёт.
Свет лампочки на коже – совсем как мёд,
(Вот только не хватало в ночи мне пчёл).
И тихо дремлют книги в моих шкафах.
(Как люди в паутине ненужных слов).
Ворочаюсь, чуть слышно скрипит софа,
Как много страшных мыслей в часах без снов.
На серебристой гриве - колючий мех,
А если прикоснуться – то ледяной.
Звучит в ночи холодной хрустальный смех.
Побудь сегодня, львица, ещё со мной.
Не скоро солнце встанет из облаков,
А людям нужно ночью обнять людей.
Иным не важно даже, кто и каков,
Но я, (увы и ах) не прелюбодей.
И мне опять не спится (седьмую ночь).
Но лунный свет мурлыкает на плече.
Кошмары отступают с ворчаньем прочь,
Не в силах навредить мне уже ничем.

***
В телефоне опять не осталось ничьих номеров.
Кроме мамы, наверно, никто не звонит просто так.
Я сижу и любуюсь костром из наломанных дров.
Это, в общем-то, так же, как строить дома из песка.
А на небе – луга, там десятки небесных коров.
Я хотел бы прижаться к коровьему тёплому боку
И сказать, будто бы между прочим: «себя поборов,
Я к намеченной цели приблизиться смог? И насколько?
Я пришёл в те места, до которых Макар не дошёл,
Он, гоняя небесных телят, не заметил развилки.
Расскажи мне, что чувствуют люди вокруг. Хорошо?
У меня вместо сердца тряпица, в которой опилки».
Но, наверное, мне никогда не догнать облаков.
Я сижу на земле и себя ощущаю железом.
Ни каких-либо видимых рамок вокруг, ни оков,
И я даже бываю в каких-либо целях полезным,
А до неба никак не достать. Будто мощный магнит
Тянет вниз, а я вверх. Мы, наверно, однажды сломаем
Это тело. Я небом заброшенный метеорит,
В каталогах земных не отмечен и неузнаваем.
А по верху идёт золотистое стадо коров.
Их мычанье уносится дальше, к небесному лугу.
Догорает костёр из когда-то наломанных дров.
Как же в боли такой открываются люди друг другу?

***
Когда я умру, я хочу непременно стать поездом.
Чтоб впервые, возможно, идти по накатанным рельсам,
Извещая других днём и ночью о том, что есть я
И сейчас пробегаю рядом коротким "Тууу!".
А люди в своих домах, погружаясь в сон
И слыша привычный, размеренный стук колёс
Будут спать чуточку слаще и безмятежней.
Я хочу, чтоб мои непохожие пассажиры
Непохожие друг на друга и тех, кто не едет,
Поверили, что я везу их чуточку дальше
Чем хотели, и чем указано в расписании.
Я хочу стать поездом, чтоб приходить вовремя,
Привозить чьё-то счастье, и увозить быстрее
Того, кто уже никогда, может быть, не приедет
Туда, откуда его я сейчас забрал.
Чтобы тому, кто сейчас без него остаётся,
Было немного, но легче без долгих прощаний
И тягостных для обоих невольных слёз.
Когда я умру, я хочу непременно стать поездом.
Мне кажется, что я был бы очень богатым -
Я бы столько всего неизведанного увидел,
И столько услышал бы самых различных историй
И сказок, рассказанных взрослым ребёнку в дороге!
Я встретил бы многих людей, изучая каждого
За время нашей не очень долгой поездки.
Но самое грустное, что я никогда не смог бы
Поговорить ни с кем - они не поймут
Того, что им так пытается рассказать
Послушно бегущая в пункт назначенья машина.

***
Чёрной ночью и длинной
Настолько, что если мерить
Шагами или в удавах выйдет семь тысяч метров,
Ты тихо смотришь на звёзды,
И сама ты немного звёздочка,
У тебя даже есть путешественник,
Которому ты ежегодно,
Может статься, и ежедневно
Сообщаешь координаты
Но не даёшь надежд.
Он, конечно, забавный,
Но звёзды находятся выше,
И располагаются дальше,
Настолько, что если мерить
Только ударами сердца,
Пройдёт не одна жизнь.
Так иногда случается,
Ахиллес и черепаха
Тоже однажды встретились,
Немного поговорили,
И кто-то из них вспомнил
О чём-то таком же важном
Как для нас закипающий чайник.
Черепаха ждала долго,
Возможно, минут сорок,
Затем обречённо вздохнула
И продолжила путь одна.
Ахиллес, конечно, вернулся,
Со свежими новостями,
Но своей собеседницы
На месте уже не застал.
Он побежал следом,
Сказав: «Подожди, черепаха!»,
Черепаха была глуховата
И к тому же очень спешила.
Так куда ты уходишь, звёздочка,
Почему исчезаешь
за десять полётов бабочки
До того, как вернётся путник?
И новые координаты,
Если им только поверить,
Уводят немного влево,
Настолько, что если считать
Расстояние это в молекулах,
Будет один вздох.

***
Вы не встречали этого человека?
Ну, такого. Обыкновенного.
Как он, как мы, как я с вами.
Что? Как выглядит? Разве важно.
Ведь принято пытаться разглядеть душу,
И приятно пытаться увидеть душу,
Полагая, что больше не заботит внешность.
Представляете, был ещё летний вечер,
Мы сидели и пили чай на веранде.
Потом шёл дождь, мы как всегда поссорились,
Но он рассмеялся, и я его потерял.
Я просыпаюсь – а его нет в зеркале,
Нет его закладок и помет в книгах,
И даже исчезла любимая кружка для чая.
Я, конечно, пытался звонить ему,
Писать письма, запихивать их в бутылку
(я много пил, в таре не было недостатка)
И погружать в наполненную водой ванную.
Всё было тщетно. Наконец он прислал
Горсть песка из пустыни Гоби,
И сказал, что так выглядит его, а значит, моя пустота.
Мне было горько, но я смеялся.
Ещё через год он прислал коробку,
В ней лежала змея, сложенная иероглифом.
Увидев меня, она взметнулась и зашипела,
Я так и не понял, что было написано.
Прошли ещё месяцы, прежде чем он вернулся,
Сказал, что объехал весь свет и смертельно устал.
Я не верил, что можно устать от моря.
Я не верил, что он не любил свободу.
Неделю всё шло своим чередом:
Я вставал по утрам и смотрел на своё отражение,
Мне нравился загар, привезённый им из странствий,
Мне шла загорелая и немного обветренная кожа.
Я собирался на работу и наводил две чашки чёрного чая,
Хотя знал, что он проснётся намного позже.
На седьмой день он сказал, что хватит,
Что за годы отсутствия он пристрастился к кофе,
И ему надоела эта безвкусная кружка,
Зачем я жалею для него сервиз?
Я ужасно вспылил, это было так возмутительно,
Не замечать и вот так оттолкнуть тот единственный 
Способ заботы, который я знал.
Мы поссорились. Я потерял своё отражение.
Скажите, пожалуйста, вы не видели этого человека?

Журавлёв Александр Владимирович родился в селе Вишневом Староюрьевского района Тамбовской области 25 января 1984 года. Закончил с отличием: школу, музыкальную школу (баян), филфак ТГУ им. Г. Р. Державина. Стихи начал писать с 2001 года. Есть публикации в журналах, альманахах, сборниках, газетах, на сетевых ресурсах. Является членом Академии Зауми.Пишет песни на свои стихотворения и на стихотворения различных поэтов

***
Воздух, растопленный солнцем.
Облака — птицы-стрижи.
Жужелицы машин.
Ослепительные миражи…

Люди — небесные спички —
С утра — головой на восток.
Птичьи их переклички.
К ним с огоньком — Бог.

***
Хорошо ли быть красивой?
Хорошо — но не прекрасно.
Так, цветок, что рос счастливо,
Гибнет, сорванный напрасно.

Хорошо ли быть премудрой?
Хорошо — но не полезно:
Ведь рассудок в страсти бурной
Скован разумом железным.

Хорошо ли быть богатой?
Хорошо — но не надолго:
Вместо радости затраты
Возникает чувство долга.

Скажешь — как тогда жить дальше?
Я отвечу — сам не знаю;
Только без притворства, фальши,
Чтоб душа была живая,

Чтоб она воспринимала
Всё, как есть на самом деле:
Чтоб от горести — стонала,
Чтоб от радости — летела.

Посмотри на звёзды ночью,
Стоя посреди дороги:
Отойдут в испуге, молча
Все вопросы, все тревоги.

***
Здравствуй, белый лебедь,
Стройный, легкокрылый…
Здравствуй, образ милый
Моей милой.

Обронил перо я,
Загадав о встрече…
Встретились дороги.
Добрый вечер.

Отдохни, преславный.
Ты устал, я знаю.
Слишком долго
Не спускалась стая.

Ты такой красивый,
Мой уставший лебедь:
В белоснежных крыльях —
Боль и небыль,

Бой с бездонным небом,
Быль разлуки…
Веют с неба снегом
Твои руки.

Засыпают снеги
Плечи, реки, речи…
Прощай, брат крылатый.
Может, будет легче

Вестнику печали
Ведать веры древних…
Улетает в дали
Ангел-лебедь.

***
Под мавзолеем тополей
Легко лежать.
Гостям ты на руки полей,
Родная мать!

Пусть от меня не ждут ответ —
Ответов нет.
Пускай приедут посмотреть
На белый свет.

Синица долбит по стеклу.
Откройте ей.
Пусть убедится — смерти нет,
Есть ширь полей.

Пусть мягкий поклюёт кулич —
Дар от земли —
И полетит к почти космич-
еской дали.

А вы, друзья, берите блин,
Макайте в мёд.
И тот, кто дал, что мы едим,
Без слов поймёт.

***
Ждёт приближения весны
Всё в ослепившей сини.
Дорожки менее чисты,
Чем травка рядом с ними.

Проснулась рыба под водой
И разминает голос,
Чтоб самка, полная икрой,
За жизнь её боролась.

Блестит земля, блестят на ней
Бензиновые пятна.
Дыханье воздуха свежей,
И даже мне приятно,

Что где-то в вечной синеве
О нас берут заботу —
Вновь заводить движенье дней
И птиц готовить к лёту.

***
...Корпели над апрелями
Проталины, чернея,
Капелями по темени
Долбили печенеги.

Капеллами, аминями
В пылающих костёлах
Заря горела именем
Весны, будила сёла.

И гомонили жители
Во время равноденствий:
Им не дома — обители
Показывало сердце,

А птиц в садах заброшенных
Изображало раем...
Весна смеялась, в прошлое
Все двери открывая.

***
Как я люблю эту серость погоды,
Как я люблю эту вечную серость!
Много раз на протяжении года
Небо несёт расслабляющий сервис.

Как я люблю эту сырость земную,
Как я люблю эту долгую сырость!
Утром туманным и в ночь проливную
Всё растворилось, ушло, затаилось.

Как я лечу в эту быструю старость!
Мы высыхаем, как грязь под ногами.
Пусть будет важным, что с нами осталось,
Пусть будет ценным — что есть между нами.

***
Невольный соучастник Канта,
Я до сих пор не видел мира:
Не бормотал в Тибете мантры
И не курил кальян Каира.

Но и российской жаркой ночью,
Когда никто ни с кем не связан,
Когда фонтан в ушах грохочет,
Я сам — герой арабских сказок.

В тени под елью, не под пальмой,
В тени под липой, не под манго,
Мы улыбаемся печально
И плачем, ощущая радость.

Тому, кто стать счастливым хочет,
Достаточно любить и выпить...
Пирамидальный тополь ночью
Напоминает мне Египет.

***
Ты меня сопровождаешь всюду,
Как роса — предутренний туман.
Этого вниманья не забуду.
Ты — мой амулет, мой талисман.

Много раз могли остаться вместе —
Обстоятельства мешают нам.
Так в природе кто-то ставит крестик:
«Ты — роса, ты — утренний туман».

Мы с тобою — сторож и прислуга,
Мы с тобой — огонь и молоко,
Мы с тобой близки, моя подруга,
Духом, а по жизни — далеко.

Но однажды, примирившись с этим,
Посмотри на падающий снег:
Это я, перерождён и светел,
Повторю, что ты — роднее всех.

Знобищева Мария Игоревна родилась в Тамбове в 1987 году. Окончила Тамбовский государственный университет имени Г. Р. Державина. Автор многих поэтических сборников, в т.ч. «Зелёная волна», «Майский снег», «День радости». Лауреат литературных премий. Член Союза писателей России. Живёт в Тамбове.

Ток
Бывает так: какой-то пойман ток -
И чувствуешь, себя не замечая,
Как дышит степь, как тёпел лепесток
Задетого случайно Иван-чая.

Томительно зальётся коростель.
Спроси его: "Зачем живёшь на свете?
Жевать и выживать? Рожать детей?" 
- Жить! Жить! - как будто споря, он ответит.

И летним солнцем выжженная высь
(На деревенских загорелых лицах
Так светятся глаза: смотри, молись,
А не умеешь - научись молиться)-

Сквозная высь! - так яростно светла,
Так вся насквозь иссечена стрижами,
Что ты не понимаешь, как могла
Так долго жить чужими миражами.

Растёт ли стебель, плачет ли дитя,
Старик ли тихий выйдет за калитку -
Случайно пойман ток, и ты в сетях,
Как будто кто сквозь сердце тянет нитку.

...И вот, когда терпеть уже нельзя,
Сорвётся сердце вслед за этим шквалом -
Всем небом, опрокинутым в глаза,
И поездом - по сумасшедшим шпалам.

Бусы
У девушек из глубинки
Такие глаза бывают,
Как ягоды голубики,
Когда их с куста срывают.

Цвести на болоте - зряшно,
А в руки чужие - страшно.

Мокшанкам широкоскулым
Так дарят синие бусы,
И спросу нет за посулы:
Греми, примеряй, любуйся!

- Не хочешь? Найду - любые!
- Нет. Нравятся. Голубые.

И тут бы до солнца взвиться,
Отдать бы сердце за песни. 
Но птице - силок, девице -
Серёжки, гривны да перстни.

Так новое метят место:
 -Теперь ты моя невеста.

А сердце с сердцем... - поладят!
Да, мастер, видать, искусен.
И тёплые пальцы гладят
Холодную тяжесть бусин.

Спят
Искусителю нет нужды искушать,
Отрицателю добычи не осталось.
Наше время словно шум стоит в ушах.
Наша вера именуется  - усталость.

Спят "гражданские свободы" мирным сном,
"Совесть нации" спокойно задремала.
Будто палец уколов веретеном,
Спит Россия от велика и до мала.

Возвращаясь поздно вечером с работ,
Спят в машинах независимые мамы,
Мирно, сладко засыпают каждый год
Дети в школах, убаюканы программой.

Спит в палате медицинская сестра,
Спят врачи, не зная славы и почёта,
За компьютерами спят профессора,
Набирая текст научного отчёта.

В дыме фабрик, за станками, на станках
Спят рабочие, уставшие от рабства.
Спят пилоты на высоких облаках -
Так быстрей до Царства Божьего добраться.

Дремлют скульпторы, а рядом слепки спят,
Спят художники среди своих набросков,
Композиторы мелодии сопят,
Спят поэты - им, наверно, снится Бродский.

На футбольном поле дремлют вратари,
И бродяги спят, и псы под небом вольным,
И царицы, о Марина, и цари,
Убаюканные звоном колокольным.

Человек
Листья падают, дождь ли, снег, -
После странствий своих недальних
На земле лежит человек -
Тих, как шёпот в исповедальне.

И покуда его душа,
Рея рядышком, воздух морщит,
Мухи ползают не спеша
По спине и штанам намокшим. 

Неприкаян и невесом,
Он ладонь подложил под щёку
И таинственный смотрит сон 
Так, как дети глядят сквозь щёлку.

Словно в бурю хочет поймать
Письма моря из всех бутылок.
А ведь тоже когда-то мать
Целовала его в затылок,

Ненаглядным звала сверчком,
Шила крошечные одёжки;
Пахли мёдом и молоком
Щёчки, пяточки, лоб, ладошки.
………………………………
Листья, ливни ли, смех ли, снег…
Милый, дорог ли ты кому-то?
Это падает человек,
Каждый день, каждую минуту.

***
Поговори с деревьями. Они
Попятились, слегка ослеплены
Неласковым голубоватым блеском
Ещё вчера уступчивой реки,
А нынче лёд сверлили рыбаки,
Последний луч натягивая леской.

Поговори. Их шум шероховат.
Зелёной лести листьев, говорят,
Не пить реке до самого июня.
Но чуткий смысл, что каждой веткой гол,
Тугой, узлами скрученный глагол,
Того луча неистовей и струнней.

Я рядом, дерево. Едва дышу.
Но дышишь ты, а всё другое - шум,
И я цепляюсь за тебя корнями.
Я выживу и тоже - прорасту,
Вонзая ветки в злую мерзлоту -
За облако, парящее над нами.

Всегда
Не бойся, не бойся, не бойся, не бойся, не бой...
А что же тогда? Неотступная страшная сеча.
Зачем этим стаям их гулкий весенний разбой,
Полёт вразнобой и пронзительный крик человечий?

Зачем эта нежность? Зачем этот воздух кудряв?
Зачем так тепло у лучистого тела берёзы?
Зачем просыпаются в люльках лепечущих трав
Пролески и бабочки, и голубые стрекозы?

Зачем во всё небо закатный румянец стыда?
Не знавшее грязи, чего оно может стыдиться?
Какую дремучую тайну скрывает вода,
Дающая жизнь даже слизням, червям и мокрицам?

Зачем улыбаются дети не мимо тебя,
А в самое сердце,в сплетение радуг и молний,
Туда, где крылатый архангел порхает трубя
И блещут, и плещутся синие древние волны?

И дом на песке, и пленительный терем из льда
Растают, рассыплются, мороком времени маясь...
Я только хотела сказать, что ты будешь всегда.
Ты будешь всегда - помнишь, помнишь, душа? понимаешь?..

Анастасия Сергеевна Кондратьева родилась, выросла и первые литературные шаги начала делать в небольшом поселке городского типа Инжавино, что является частью Тамбовской области. С 2006-го по 2011 гг. обучалась в Тамбовском государственном техническом университете на кафедре «Связи с общественностью. В 2015 году заняла третье место во Всероссийском конкурсе малых литературных форм в номинации «Поэзия», который проводил ТГУ им. Г.Р. Державина. В 2016 году стала финалистом Всероссийского литературного конкурса «Музыка слов», который проводился книжным магазином «Лабиринт» и Литературным институтом имени А.М. Горького.

Морю

Море волнуется раз, море волнуется два, а на третий оно покойно -
Оно видит тебя, чувствует, как ласково ты гладишь его по волнам,
Нашептываешь-убаюкиваешь: "Ну что ты, зима ведь была недлинной,
Я рвался к тебе, я примчался к тебе, как только лопнули льдины..."
И море верит, море шуршит, как подарочная упаковка большой коробки:
"Я все свои тайны, все чудеса ревниво тебе хранило.
Весь цвет городов подводных, всю прелесть моих жемчужин - бери!"
"Но мне ничего не нужно!
Ни кладов, ни красок пестрых огромных рыбин,
Ни песен русалок во чреве твоих глубин,
Ни тайн, ни даров, ни жертв. Одно обещай мне:
Что будущим летом ты снова меня дождешься.
Я встречами нашими жив..."
"Обещ-щ-щ-щ-ща-а-а-аю...".

***
Встречи с тобой - как доступ к выдержанному вину,
В пыльных бутылях томящемуся в каменных погребах.
Терпкое и крепленое - редкостный эликсир,
Чистый в своей невинности, как самый лучший яд.

Лишним бокалом сводит трезвенника с ума,
Кровь его все густеет, как виноградный сок,
Взгляд то огнём пылает, то безучастно пуст.
Сердце - большая пропасть, дна у которой нет.

 

Такие вина, мальчик, цедятся по глотку,
Чтобы тебя возбуждала, но не сжигала страсть.
Дли эту муку столько, сколько достанет сил,
Но рокового мига, помни, не пропусти.

Ибо похмелье дорого может тебе обойтись.

Дороги

Все мы - чьи-то дороги,
Кому-то нужны и дороги,
По нам едут любимых дроги.

Он - весенний бульвар с распустившимися сиренями,
Что прохожих в свой плен зазывают, точно сирены.
Опьяненные странники будут бродить там все лето,
Пока чары не сгинут.

А она - полутемная узкая улочка,
По которой так гулко стучат каблучки,
И подмигивающий фонарь добавляет ей тайны и шарма.
Приведет ли она к цветнику или уткнешься в тупик?..

Ты - лесная тропа. По тебе то поляна, то чаща
С уханьем сов и блеском болотных огней в полной темени,
Пряный запах хвои и особых грибов.
Ты, неверная, слишком легко оборвешься.

Я - ночное шоссе. Я - асфальтовый дух автострад.
Безголосая тишь, разрываемая ревом гонки.
По мне - в дождь босиком. Со мной - в новую жизнь
С узелком, налегке, без претензий.
Карты знают меня хорошо. Слишком, слишком.

Может, где-то сегодня с утра родились уже наши путники.

***
Я не стану стучать в ваш пустынный храм -
Ни к чему мне чужие храмы.
Так никто не трепал меня по вихрам,
Как выходит у моей мамы.
И нелепым прозванием не гасил
Глаз угрюмых, стоячих волка,
Когда кончился вой и осталось сил
Лишь беспомощно дыбить холку.
От уткнувшихся в волчью макушку губ
Пробегает такая благость:
Снова мамин щенок, снова юн и глуп,
Когти не выпускала ярость,
Ревность, злоба неделями напролет
Не вели еще след носами.
Ты уверен был - мама их уведет,
Успокоит и не оставит.

Но желание чьих-то еще губ и рук,
Видно, время настало встретить.
Только жаль - ни одним из тех, что вокруг
Заменить не под силу эти.

***
До сих пор рано утром я грежу тобой на перроне,
И дыханье становится хриплым, чужим и неровным,
Под прицелом окно. Невпопад за плечо кто-то тронет:
"Разрешите пройти...".

Ставка вновь не сыграла. Встречаюсь глазами с вокзалом.
Наш перрон весь людским извержением залит,
И такая удача: меня здесь никто не узнает,
Не захочет найти.

Чужеродным комком я вживляюсь в твой город. Под кожу.
Неохотно. Не сразу. Сглотнув на ходу осторожно...
Все быстрее, быстрее... Мы с ним, как с тобой, непохожи,
Но роднее нельзя.

Признаю - это блажь, это дурь,
Специфичного рода блаженство - 
Ждать побед и лелеять в себе пораженца,
Псевдомужество внутри себя с чисто женским
Через силу вязать.

Родные глаза.

Видеть, ждать, осязать,
Не сказать, точно знать, 
Что без шансов назад.
Да, но если слезать 
С башни - себя нанизать
На пустоту.
И, бросая жетон,
Я иду-еду-иду.

Александрина

Александрина... Если вслушаться,
Сколько осени в твоем имени!
Шепот листьев, чуть тронутых инеем,
Звон трамвая в конце сонной улицы.
Всеобъемлюще-всеохватное
И пронзительно, детски чистое,
Как осеннее небо с ватными
Облаков куполами, птицами.
Как аккорд, вдруг несмело начатый
И касаньем руки погашенный,
Так пожар-костер лета нашего,
Проливным дождем смытый начисто.
Весь пожар, страсть, опасность красного
У рябины до капли переняло.
Так прощально грохочет последний гром.
Пастораль прорисована маслом, и
Затихающий звук клавесина:
"Алек-санд-ри-на..."

Вечер-лекарь 
К***

Переставлено все, понамешано,
С муравой перепутано просо,
Ярлыков мне на спину навешали 
Вдосталь.

И нескладная я, несерьезная,
Не знакомая с ласковым словом.
Я бегу в сердце вечера темного 
Снова.

Он подарит вина крепленого,
Что из тьмы его щедро так льется,
Фонари, эти дети приемные
Солнца,

Переулков безлюдных ветоши,
И изломанной тени причуды,
Я лепить из нее убежище
Буду.

Не исправит и не распутает,
Не рассеет завесу глума,
Только в лапах его уютно мне
Думать.

Ночной джаз
К***

Платье вечернее синего бархата
Небо ночное неспешно примерило
В тучах-разводах. Каймою затейливой
Звезды устроились, сверкая яхонтом.

Ей так идут тоже отблески темного,
Тайны вуальные, полуприкрытые,
Джазовыми проливаются ритмами
Под бесконечно причудливым пологом.

Ей так идут те фонарные искорки,
Что льдинки серые глаз топят снопами 
И проливаются тихими нотами,
Взятыми ею искусно на выдохе.

Ей так идет легкость бриза прибрежного,
Эта мечтательность неосторожная...
Плюнув на жизни никчемные сложности,
Прячемся с нею от них перебежками.

Ей так идет детская непосредственность,
Шалость, проказы, улыбка задорная.
Я разлетаюсь с ней в разные стороны
От уговоров застенчиво-женственных.

***
Из обреза в образа -
Сыпется стекло.
Не воротится назад,
Что не зажило.

Звон и стон. От света слеп,
Прячешься в тени.
Выбивает сердце степ:
«Боже, сохрани!».

Враг абсурден. Оттого
Он еще страшней.
Птицелов и скотогон,
Продавец дождей.

Знает он, где твой постой,
Кто тебя укрыл.
Смотрит глаз его пустой,
Хлещет пара крыл,

Разгоняя полумрак твоего шатра.
Ни укрыться, ни сбежать,
Ни залить костра.

Миг последний. Ты встаешь:
«Видишь? Ну и пусть!».
По губам проходит дрожь:
«Я проснусь, проснусь…».

Бесконечная

Экая проза:
Утро без смысла, кофе без молока,
Небо без солнца и слов в этой песне - ноль.
Двери без стука медного молотка.
Мерзнет горшок без меда и без штанов король.
На низком старте рыцарь упрека и страха без,
Конь его роет землю, готовый сорваться вскачь
К вымочившей слезами старенький свой комбез
Тане, посеявшей новенький красный мяч.
Тяжко и гулко без царя оставленной голове:
В ней анархисты устроили стыд и срам.
Хотя это ей уж, в общем-то, не внове - 
Настежь открытой быть четырем ветрам.
Орбит без сахара долго жевать юнцам,
По одному сходя со своих орбит.
Чтобы история, сделав двойной кульбит,
Не дожила до логического конца.

***
Беспричинно-бесследные связи - оборвать,
Новую ось найти, вкруг нее колесить.
В комнате поместились окно и кровать,
Остальное только в мешок - и выбросить.

Набираешь в отчаянии "03",
Думаешь время прищучить на том конце.
Строгим голосом обещаешь себе не курить
И в дешевом бренди топишь последний цент.

В пятизвездных отелях чопорность и покой,
А в беззвездном небе увяз самолет по грудь.
По усталым глазам с нажимом ведешь рукой,
Будто сможешь стереть запаянную в них грусть.

Будто сможешь впечатать себя в гранит,
Раствориться, стечь по камню ручьем в Неву.
Ты не просишь, но Бог упорно тебя хранит.
Выдох. Пауза. Вдох. "Живу? Живу".

My may

Ты спросила меня вчера:
- Какой он, твой  май?

Май – мой маленький рай.

Он стоит на полке во флаконе из-под наливных духов,
По три капли: запястья и ближе к ушам – на шею.
Я вдыхаю глубже, жмурюсь блаженно
И в тот же миг пьянею:
Запах ландышей, тревожных и томных снов,
Цвет черемухи и легкий намек сирени,
Знойной улицы и долгожданной тени,
Облаков, высокой травы в саду.

Милый травень, ты нежен как робкий юноша,
Страсть и напор – потом.
Ты готов легко обнимать за плечи и только.
Одуванчиком выжелтишь поле мне -
Солнца свет под ногами.
И в высокий бокал наливаешь восхитительно синего неба,
Не скупясь, до краев.

Просыпаясь, я снова оставить могу
Тяжесть тела, мыслей и прошлых побед вереницу,
И немного жаль, что это недолго длится.
Ты хохочешь лукаво, и зайчики пляшут в глазах,
Мы болтаем ногами в реке,  вдыхая ее аромат.

А на том берегу машет лето
В зеленой рубахе до пят.

Ольга Сергеевна Кулькова родилась 29 мая 1985 г. в г. Алма-Ате. В 1990 г. ее семья переехала в Россию, в Тамбовскую область. С 1997 по 2007 гг. была участницей литературно-творческого объединения «Тропинка» под руководством члена Союза писателей России В. Т. Дорожкиной при Тамбовской областной детской библиотеке. В 2007 г. Ольга успешно закончила Тамбовский государственный университет имени Г. Р. Державина (Академия гуманитарного и социального образования, специальность «Международные отношения»). В 2011 г. – окончила аспирантуру Института Африки РАН, работает в нем старшим научным сотрудником по настоящее время. Весной 2006 г. увидел свет первый персональный сборник молодой поэтессы «Путь к себе». Летом 2016 г. увидела свет вторая книга стихов Ольги Кульковой «Послание в бутылке», созданная в электронном виде в интеллектуальной издательской системе «РИДЕРО».

***
Всё пройдёт. Останется Россия.
Чистая, свободная – без нас.
Пустынью, лампадой негасимой.
Той, которую никто не спас.

Порицали, отвергали, уезжали,
Но забыть в итоге не смогли
Край святой любви, святой печали –
Плачущее сердце всей Земли.

Помолись обо мне

Помолись обо мне
Вновь рождённой луне,
Всем ветрам и дождям,
Всем горам и лугам.

Помолись обо мне,
Когда выпадет снег,
Когда сердце твоё,
Как струна, запоёт.

Помолись обо мне
В самом трепетном сне,
Полевому цветку
Да в степи огоньку.

Помолись обо мне
Всем, кто светел и свят –
Белым звёздам в окне,
Тополям в листопад.

Мир люблю, как они,
Беззаветно, легко.
Я ловлю мои дни
Невесомым сачком.

А в колодце, на дне,
Счастье – полной луной.
Помолись обо мне –
Только это одно.

***
Я помню сад, где в детстве расцвела,
И  ввысь тянулась, становясь смиренней.
Не сосчитать мне солнечных ступеней
Ко храму благодатного тепла.

Какой несу я клад всегда с собой,
Порой в житейских бурях забываю,
Но знаю я: мой сад храним судьбой –
Сиянием негаснущего мая,

Июльским маревом мерцающих лучей,
Осенней полнотою всех свершений
И колкой нежностью декабрьских ночей,
И соловьиною канцоною весенней.

Кленовый лист во мне запечатлён,
Ладонью друга на сердце положен,
И сладостной малины спелый звон
В стихах моих легко услышать можешь.

Хмель, подорожник, мята и чабрец
И пламя гордости бордового пиона
Во мне живут и свой найдут конец,
Когда сойду я в мир корней сплетённых.

***
Я так никогда не писала –
Легко и почти не дыша.
Пером тонко чиненым стала
Изящного стиля душа.

Я так никогда не писала,
Тебе признаваясь в любви –
Поэмы, и этого мало
Вселенной «Люблю!» объявить.

Я так никогда не писала,
И так я отныне пишу,
Как вальсы огромного зала
Слетают к ногам малышу –

Крылато, огромно, свободно,
В изысканном ритме кружа,
Взрываясь и тая бесплодно,
Звеня, трепеща и жужжа.

Пишу я для мира, не зная,
Нужны ль ему песни мои.
Стихи мои – белое знамя,
Рыдающих звонов ручьи.

Стихи мои – исповедь сердца,
Я страсти от них не таю.
В них можно душою согреться –
Тебе их, мой друг, отдаю.

Возьми их птенцами в ладони.
Здесь каждый певец – желторот,
Но сердце твоё захолонет,
Когда он, взлетев, запоёт!

***
Дождь скрёбся в рюкзаке небес,
Как будто кошка, увозимая на дачу,
И парк вздыхал, как заповедный лес,
И всё себе твердил: «Я не заплачу!»

А вскоре несусветная тоска
Накрыла город серым покрывалом,
Шальным снарядом взорвался раскат,
И небо так по-бабьи зарыдало,

Что слёзы удержать никто не смог,
И плакали зонты, деревья, крыши,
И я, и, сострадая, плакал Бог –
Но так, чтобы Его никто не слышал.

Лес

Когда-то я любила тихий свет,
Что льется бесконечно к нам сквозь кроны,
Но в суматохе быстротечных лет,
Как сон, забыла этот свет зелёный.

Я так давно не приходила в лес,
Глядеть в его нерукотворный купол.
А он был здесь, и свет сходил с небес
Незримым ангелом к его шумящим купам.

На что я променяла этот мир,
Зачем я радости общения лишилась?
А помнишь, здесь мы бегали детьми,
И только прибавлялось в сердце силы.

Но я вернулась, как в забытый дом,
Лечить свою израненную душу.
Меня деревья встретили теплом,
И птицы умоляли: «Слушай! Слушай!»

Я слушала и пенье их, и шум
Зеленых волн, купающихся в свете,
И дивно успокаивался ум,
И мне казалось: все мы – снова дети.

Мы – дети этих солнечных вершин,
Безбрежного и радостного света,
И в мире не потерян ни один,
Пока мы помним о сыновстве этом.

Снегопад

Бог сыпал манну на детей
Безмерно щедрыми руками,
И шумно радовались те,
Смешно ловя снежинки ртами.

И Бог был сам по-детски рад,
Земля смыкалась с небесами,
И мир был полон чудесами –
Смеялся Бог! Был – снегопад!

***
Я ничего не значу для тебя.
Я – струйка дыма, исчезающая в небе,
Письмо на непонятном языке,
Подкинутый под дверь твою щенок,
Которого вовек не приютишь ты.
Я – нищенка, что просит подаянья
На том углу, который быстро ты минуешь,
Я – улыбка
Не твоего ребёнка.
Тень листа, дыханье облака,
Свирель семи ветров.

Ты ничего не знаешь обо мне,
А «знать» и «значить» родственны друг другу.
Я ничего не значу для тебя,
А быть хотела – целою вселенной!

Но я взяла себе от всех вещей,
От всех явлений и от всех людей,
Которыми в пути тебе встречалась –
Смирение.
И я смогла сказать –
Я ничего не значу для тебя.
Да будет так.

***
Понедельник источен до дна
муравьями минут,
Из куколки белые крылья луна
Расправляет, и звёзды жгут,
Точно глаза мужчин,
Падких на красоту.
Неба обрушенный балдахин
Пальмы подхватывают на лету.
В воздухе – запах дыма,
Пение муэдзина,
Кофе и чёрный перец,
Чья-то тоска и ересь.

Сердце горит на жаровне,
Пепел уносит бризом.
Дрогнут в изломе брови,
Улыбка – сорвётся с карниза.

Шкатулка мечты пуста,
И розданы ветру
Дорогие браслеты,
Памятные слова,
Поцелуи, кипевшие на устах,
Страсть, от которой кругом шла голова.

Ночь темна. И рассыпан прах
Напрасных надежд
По дворам и по плоским крышам.
Сначала был гнев, а потом был страх,
А потом – усталость.
Но ты – не увидел и ты – не услышал:
От меня ничего не осталось.

Луканкина (Морозова) Елена Львовна (род. в 1981 году) – поэт, прозаик, драматург, журналист, критик.
Родилась и живёт в Тамбове. Четырнадцатый год работает в тамбовской журналистике: пять лет – обозревателем областного еженедельника для семейного чтения «Наедине», девять – корреспондентом газеты Тамбовского района «Притамбовье». Автор шести книг: сборников стихов «Маленькие жизни» (2002г.), «Искусство крика» (2004г.), «P.S.» (2007г.), книги прозы «Полуангелы» (2002г.), а также дебютного романа «Когда мы стали животными» (2009г.), «Дерево в огне» (2017г.) В 2016 году стала обладателем награды Тамбовского области – премии имени Е.Баратынского за успехи в литературе. В 2017 году – лауреатом литературной премии «Светунец» имени Вячеслава Богданова.
Несколько лет Елена Львовна была руководителем творческо-поэтической студии «Строка», а также состояла в правлении Тамбовской писательской организации.

***
Небо топится белое, белое,
надымили дома, натрубили.
Духовидец-февраль. Вечер. Первое.
По дороге следы обронили
на заутреню шедшие засветло.
То ли следом идти, то ли плакать
у окна, когда первые пастыревы
запоют. Но у церкви собака 
ощенилась, и дети голодные
нестерпимо скулят. Ветер воет. 
В этом вое – тоска первородная,
что-то до исступленья живое.
Поутихли. Грудь тянут горячую.
Бедный край мой на топком болоте,
мне от этого лая щенячьего,
серебристых снегов в позолоте –
сердцу колко. Печаль эта вечная – 
занесённые белые степи.
Святый Господи, вот твои певчие,
тщись за них в небе звёзды затеплить. 

Вам

Где Вы были? Кем Вы были?
Догорела. Отдала. 
Вы себя во мне любили – 
Я Вам зеркалом была,

Серебром и пьедесталом, 
Ртутью, огненной водой. 
Я, как книгу, Вас читала, 
И Вы стали мне бедой. 

Вас прощать мне мало срока. 
Так прощайте! С губ и рук
Отпускаю!
Одиноко,
Одиноко Вам, мой друг...

В поздний час и день угрюмый 
Вспоминаю Вас, как свет. 
Если мне о Вас не думать,
Значит – Вас на свете нет. 

И, как зеркало разбита, 
Я живее, чем была. 
Заклинаю Вас – любите! 
Сердцем. Остро. Без стекла. 

***
В труде плодились огороды,
кормила жирная земля  
весной удобренные всходы.
Под песнь шаманского шмеля
цветы пускали феромоны,
и раздавались тут и там
полёт, цветение и гомон. 
Старушка по чужим садам 
шла к своему – через соседей,
а подле внук – 
лет десяти, 
болезненный – 
подобным детям
в сады и школы не идти.  
Вокруг него вились стрекозы,
и радость полнила уста.
Он шёл – босым, во все занозы,
и шла ребёнку красота,
вся жизнь горячих огородов
в него вливалась, и глаза,
пустые от своей природы,
зажглись!
Я видел чудеса –
когда пора ранимых ягод
сошла, 
с холодного числа
в саду чудовищно мохнато
клубника в осень проросла.
Из пористой и мягкой плоти
зеленоватый мех алел.
…Больной ребёнок в огороде
воображением болел.

Встреча со стеной

Кругом – святое захолустье,
поросшее густой травой.
И там, где дерево не пустит – 
высокой, гордой и живой

осталась на руинах века
от пламенного октября
за Господа и человека,
и за последнего царя

стена разрушенной усадьбы –
одна кирпичная стена.
Стоит – напоминанье слабым,
и кладка крепкая видна.

Что было за её спиною,
какая жизнь кипела там?
Взбежать бы, как бежали ноги,
по белой лестнице к гостям,

увидеть за стихами руки,
услышать люстры перезвон,
и в танце колокольной юбки 
кружиться, словно это сон…

На семь домов лежит деревня.
Другое время – из окна.
За барским садом, средь деревьев,
стоит кирпичная стена.

Собранное в камне

Я – камень, грубая твердыня,
меня в руках перебирал
народ мой.
Дай мне снова имя: 
валун, булыжник, минерал…
Я вынес горестную память,
в горе отбившийся монах,
я помню – как твердеет пламя,
не чувствую родства в камнях.
Когда-то белым человеком
я шёл – свободный и живой.
В зарницах огненного века
сгорел. И лёг на мостовой
костями в обречённом граде,
чтоб твёрже был чеканный шаг
несущих флаги на параде, 
и тех, кто опустили флаг.
Я камнем аспидного цвета
в руке у родины забыт,
уложен, как сама победа,
и кровью до глубин омыт, 
и немощен в своей печали, 
и вымощен своей страной.
С собратьями и палачами
лежу неподнятой стеной.
И дух мой, заточённый в камне,
в покое в редкий час лежит. 
Когда поёт вода, и к маме
босая девочка бежит.

Лунная бессонница

Открыты шторы. 
Час вечерний. 
Напротив – дом. 
Его длина
уныла, 
будто дом ничейный,
но в нём живут. 
Лежит луна
на крыше – 
круглая, большая,
добытая из синих недр,
как солнце после урожая,
горит во весь свой жёлтый свет.
Влечение – в её природе.
Она идёт в последний рост.
И этот серый дом напротив – 
невыразителен и прост
в прожекторе густого света,
но час-другой – укроет тьма
архитектурные приметы.
Запорошит… 
Близка зима.
Моё окно тепло не прячет.
Пишу –
бумага сон крадёт,
а у соседей дети плачут.
Луна над городом растёт.

***
Теченье медленного дня
затягивает осень.
Когда ты вспомнишь про меня – 
тебя дорога сносит
на берег, где прозрачно дно
и тихая водица.
Там будет у меня гнездо,
когда я стану птицей.
Тебя по кругу облечу,
и ты вздохнёшь, тоскуя.
Тогда тоску я залечу 
твою – и закукую.
И не отступится мой дух,
он всё теплей под вечер.
Тебя и за рекой найду – 
я знак подам и встречу.
Где лес непроходим и стар, 
травой сухой исколот,
в грибные забредёшь места – 
не наступи – 
я – жёлудь.
Передохни и посиди,
я опаду охрою.
Возьми с собой и посади,
земля мне дом откроет
и примет – 
навещай меня
во хлада дни и зноя,
кровинка тёплая моя – 
дитя моё родное.
Когда ты вырастишь большим,
и станешь сух и светел,
найди меня среди вершин.
Деревья – чьи-то дети.
А подойдёт твоё жнивьё – 
в холмы сойдёшь живые, 
уложишь ты кольцо своё 
на кольца вековые.
Оставишь дом и примешь дол,
чтоб снова возвратиться
на берег, где мостка юдоль
и тихая водица.

***
Едва заметен материнский месяц,
от новолунья проступает след,  
его нести легко, немного весит
в прозрачном женском теле этот свет.
Но будет день большой – и станет тесно.
Из облачных покоев выходя, – 
на тёмный свет у матери небесной 
появится лилейное дитя – 
твоё и ожидаемое всеми.
Ребёнок в круглой полнится воде.
Душа пришла – и завершилось время
за всех детей в священном животе.
Смотри на полнолунного младенца,
как звёзды тихо светят на него,
и каждый в ночь на синем полотенце
как сына принимает своего.

Зачарованное

Зелёных лип медовый цвет –
как знамение лета.
Вернись в непроходимость лет – 
красавиц с редкой метой:
огнями льющихся волос
и глаз зелёной масти –
сжигали. Издревле велось –
все беды и напасти
от тёмной силы.
Те цвета
читались в бедной деве – 
как дьявольская красота
и гниль в цветущем древе.
Вдыхаю липы сладкий дух,
и слова нет прекрасней –   
того, что не решались вслух
произнести на казни.
Зелёный золочёный шар –
не страшно, что качнётся.
Подует ветер – 
и пожар 
в груди, где солнце бьётся,
взойдёт 
и призовёт – 
вставай!
Деревья содрогнутся,
вдали заухает сова,
и люди соберутся
на тот же первобытный суд 
за то, чем наградила
меня – наполнила сосуд – 
неведомая сила.
Всё расскажу, не утаю.
Я призываю звуки, 
и руки вам свои даю – 
на них остались буквы.
Не зелен глаз мой, 
и волна
волос светлей не вышла.
Я магией наделена –
невинной, белокнижной.
Стихи не довожу до книг –
они приходят сами
и пишут формулы в дневник
открытыми словами.
Кто был по сторону листа,
смотрел на злых и сытых,
встречал те лобные места,
и пил тоску на выдох,
тот видел, как стихи горят,
до липового сока,
не умолкают, говорят
на языке высоком.
Из темноты ведёт рука
на свет. 
Где явь, где тайна?..
Пишу для друга и врага,
и всех земных созданий.
Вода молчит и восстаёт,
огонь до кости лижет.
И липа в золоте встаёт
передо мною – рыжей…

***
В руке от яблока – покой,
смиряющая сила. 
Почувствуй всей своей рукой,
как мать его носила,
как яблоня тянулась вверх,
и вырастали дети,
светила не смыкали век
и пребывали в лете.
И как симфония планет – 
звучали иноземцы.
Не повторить вселенной – нет –
стук яблонева сердца.
Слегка за ветку потяни – 
налившиеся соком
покачиваются, а в тени
зовут здоровым боком
другие, и под кожурой
у них темнеет мякоть.
Не трогай ветку, дух живой – 
среди травы и ягод.
Пришёлся ароматный дар
к отпущенному сроку.
Голодному его подай,
а милому – в дорогу.
Молчит в руке премудрый плод,
и правильно – не будем… 
Он рассказал всё наперёд 
когда-то первым людям.

Сон в последнюю ночь

Забытый двор: ветла, скамья без ног,
собачья цепь и сгорбленная будка.
Старик, скрипя, выходит на порог –
сухой ковыль, а сердце – незабудка.
На две семьи осиротевший дом,
и редкая калитка с бедным слухом
вросла в траву, и дымник старым ртом
клубит отжившим воздухом и духом.  
Отцовский сруб, своди его, земля,
как приняла старуху хлебным летом.
Дед прогорел до косточек, зола
волос – прощальная примета.
Весна – красна, видна со всех сторон,
и колокольчик, что не рос здесь сроду,
качает головой, и снится сон:
скамья населена честным народом.
Шинель – на гвоздь, за дверью – сапоги.
В сенях как громом – взрослый голос сына.
Пропал без вести – вырос, не погиб.
От радости со лба сошла косынка,
и бегло рассказала рябь чела – 
с какой могучей материнской силой
у смерти вырывала, отняла, 
на небе сберегла и отмолила.
В далёком сне глаза её чисты,
и руки – птицы – над гнездом летают.
Беда не привечает, а кресты –
от рам белёных тени, в ночь растают. 
Родная степь и леса полоса.
Избёнки – деревянные, простые.
Растёт щенок… И сладкая слеза,
последняя, скатилась и остыла.

О!
 
Ода одной букве

Открылось, позвало и замело…
Звук детства до расставленных согласных.
Святое «О» – всё по тебе мало,
как ты свободно!
«О»! Как ты прекрасно!
Как перекати-поле разгуляй
унылое глаголье!
Отрывайся!
Глаза и губы солнцем раскаляй!
Танцуй цветком – в земле, руке и вазе.
Хохочет «О» и хвастает кольцом,
глотает день – ауканный, ничейный,
твоё находит гласное лицо – 
и от него – звучанье и свеченье.
Кругом – круги, и кругом голова
от полноты, но полно – время пышет.
«О» обнимало взрослые слова
и прохудилось – плачет.
Тише. 
Тише. 
О, сердце, не боли!
На той меже
следы круглы, там раскатились люди
и память гласной.
Огнь. Окроп. Обже. Обетованье. Оторопь. Остуда…

Петербуржское

Влюбиться с первого дождя,
как с первого родного взгляда,
в его величие входя –
под купола и колоннады.
Нырни в парадных рукава –
на восхождении,
в проёме, 
завечереет голова,
мальчишка пробежит знакомый
в кольчуге звонкой на врага,
а следом – 
дама в чернобурке.
Заговорённые века
живут, как духи, в Петербурге.
Дома достали из печи –
искусных форм, 
в резном окладе,
и подворотен скрипачи
зовут вглубь сумрачных громадин.
Всё явно:
распахни глаза –
у зорких окон взгляд весталок,
на крышах – неба волоса,
высоколобье коммуналок –
в испарине, 
и воздух сыр
в натуженном соседстве судеб.
Такие же – 
война и мир –
под камнем.
Время не рассудит...
Блеснули рельсы. 
Мерный стук
трамвая.
Тихие каналы,
как часовые на посту.
Что видели они, что знали?
И ты, прохожий до пещер,
над ними принимаешь голод.
Впадает сын,
впадает дщерь,
как устья, в судьбоходный город.
Не будет суше и новей –
вода в ненастье настоялась.
Ветрами город на Неве
свящён.
Рукоположен в старость.
К какому краю ни причаль –
висит его отцовья хмурость,
лежит мощёная печаль,
встаёт воздвигнутая мудрость.

Александра Николаевна Николаева родилась 9 марта 1988 года в Тамбове. Окончила Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина. Кандидат исторических наук. Член Союза писателей России с 2012 года. Автор трёх поэтических сборников. Публиковалась в журнале «Подъём», «Литературной газете», региональной прессе. Сейчас работает сотрудником Тамбовской областной библиотеки им. А.С. Пушкина.
Книги: "Что о себе могу я рассказать: Стихи. Тамбов, 2003", "А на душе покойней и светлей: Стихи. Поэма. Переводы. Тамбов, 2006", "Осенний дневник: Стихи. Поэма. Переводы. Тамбов, 2009"

***
Легко пишу и трудно возвращаюсь
На землю эту проклятую жить,
Как будто к ранам гнойным прикасаюсь
И не могу их больше излечить.

Беспомощны в сравнении с могилой
Душа и рукотворная тетрадь.
Один Христос владел такою силой
Лечить чумных и мёртвых воскрешать.

Молитвой кроткой, милосердным словом,
Спасая мир, народы примирять
И верою непризнанной и новой
Израненные души врачевать.

Поэт живёт бессмысленно и сонно –
На годы неприкаянный сосуд,
Пока в глубоких водах Ахерона
Его судьба и вечность не найдут.

Лишь здесь творцу неведомы запреты,
Лишь здесь, не зная, что есть боль и страх,
Он может останавливать планеты
И звёзды зажигать на небесах.

***
Они нам от Некрасова завещаны:
Анапестов трёхстопная унылость,
Истерики и слёзы русской женщины,
Любви непостоянство и постылость.

И снега неприкаянное крошево
На улицах, так скудно освещённых;
И ничего родного и хорошего
На лицах у прохожих полусонных.

Такое настроенье исторически –
Почти смиренье крысы в мышеловке…
И, кажется, троллейбусы нервически
Приходят ранним утром к остановке.

По-прежнему поэт живёт и кается
За каждый звук, растраченный впустую.
…Но лишь сейчас неврозом называется
Такая боль у сердца одесную.

Мордовская песня

В зеркало серебряной реки
Смотрит ночь янтарными глазами.
Клевер, медуница, васильки
Клонятся под лёгкими шагами.

Не вернётся к облакам седым
До рассвета солнце золотое.
Землю, словно белою фатою,
Жертвенных костров укроет дым.

Звёзды украшают небосвод,
Как мордовку – бусы и подвески…
Слышишь ли? В дубовом перелеске
Смуглая красавица поёт:

«Расступись и сгинь, ночная мгла!
Ливнем смерть залей на пышной тризне!
Я костер высокий развела,
Прославляя Анге – матерь жизни.

До чего неистовая ночь!
До чего же огненные звёзды!
Жениха я вымолю и дочь –
Солнце и луну – у ночи грозной.

И для дочки люльку я сплету
Из ветвей длинноволосой ивы.
Анге ей подарит красоту,
Звёзды ей нашепчут сон счастливый.

Сохрани же, Анге, ты мой дом
От набегов половцев поганых…»
Тает ночь над жертвенным костром,
Тихою рекой и степью пряной.

***
Из детства, как из платья, вырасти,
Потом – из времени и места...
По вечерам гудит от сырости
Несмазанная дверь подъезда.

И солнца голова немытая
В толпе, в маршрутке, без билета
Опять глядит в окно разбитое,
Расчерченное клейкой лентой.

И не спешит зима с гостинцами,
Но чуда ждать долготерпенья
Достанет. Города в провинции
Живут в отдельном измеренье.

Истрёпана, забыта книжица
О прошлых катастрофах века.
...Здесь время лишь
по кругу движется,
Не замечая человека.

***
В такую ночь, казалось, не дыша, –
Невинная, смиренная, нагая –
Являлась в мир и в нём росла душа,
Холодный мрак Земли превозмогая.

Звездою Вифлеемской на конце
Огромного шатра колючей ели,
Когда звучал «Рождественский концерт»
Великого Арканджело Корелли.

К душе слетались в тесный круг тела
В одежде и невзрачной, и богатой,
И та лишь выбирать из них могла
В дорогу за церковною оградой.

И если разрушались города,
Народы гибли в огненной могиле,
Живая Вифлеемская звезда
И музыка – Вселенную хранили.

Сказочник

Только в детстве небо и полёт
Радостью казались изначальной.
В нашем доме сказочник живёт
Старый, седовласый и печальный.

Слишком бесприютна и тесна
Сказочника бедная каморка:
Паутина, холод, тишина
И мышами съеденная корка.

Что за новость? Нищим старикам
Жизнь давно постыла на планете…
Но проходит ночь, и по утрам
Он с подарками выходит к детям.

Будто драгоценные миры
Щедро из кармана доставая,
Продаёт воздушные шары
И воздушных змеев из Китая.

И порой мне хочется купить
Быстрого крылатого дракона,
Чтобы на руках его носить
Или привязать его к балкону.

Чтобы там, в убогом чердаке,
В комнате под самой-самой крышей
Сказочник увидел вдалеке
Хвост его, как лучик солнца, рыжий.

Елена Владимировна Пойманова (девичья фамилия и литературный псевдоним Елена Часовских) родилась в 1976 году в городе Рассказово Тамбовской области. В 1993 году поступила на филологический факультет Тамбовского государственного педагогического института. В 1995 году стала участником поэтической студии АЗ (Академия Зауми) под руководством поэта, критика и исследователя литературы русского авангарда Сергея Бирюкова. Тогда же опубликовала несколько стихотворений в "Пигмалионе" - литературном приложении к институтской газете "Народный учитель". В 2012 году стала финалисткой фестиваля русской речи «Русское слово» в Санкт-Петербурге. Работает в сельской школе учителем русского языка и литературы.
Замужем. Мать трех дочерей.

Никому неизвестно, что будет потом

Никому неизвестно, что будет потом,
Но, когда мы уходим, мечтаем о том,
Чтоб не рушился дом, не пустела земля, 
Серебрились изнанкой листвы тополя,
Чтобы в комнате светлой смеялся малыш, 
Чтобы дождь барабанил по клавишам крыш,
Наступала весна и блестела река,
Чтобы солнце до ночи пасло облака,
И, забывшись над книгой в полуночный час,
Чтобы кто-нибудь вспомнил случайно о нас,
Обнаружив под прессом классических глав
Лепестки незабудки и оттиски трав…

* * *
Придумать мир, и вырвать из себя,
И умереть, а мир и не узнает.
Он дышит, он живет, он нарастает,
Смеясь, танцуя, радуясь, любя...
И раствориться в каждом лепестке
Цветов весенних, в трелях птичьей стаи.
Стереть себя, как знаки на песке
Шаги усталых путников стирают.

* * *
Печали печатями вплавлены в лики.
День выпит. На дне не оставлено зла.
Бесшумны, легки, как шаги Эвридики,
О Время, твои золотые крыла.

И ты - не отстанешь; взовьешься с уловом,
Ни криком тебя не спугнуть, ни мечом.
О Время, ты Бог; я служу Тебе словом,
А ты мне - полетом над правым плечом.

Гамлет

Жить. Умереть. Не умереть. Не жить.
Не вжиться в жизнь. 
Со смертью не смириться.
В безлюдных переходах видеть лица.
Ночь напролет с тенями говорить.
О том, что Бог-Творец творит себя,
Что будет век, 
когда безбожник — гений.
Офелия, нимфетка, не любя,
Нельзя постичь квадратных уравнений.

Гейша

Как падает лист на ладони реки,
Я падаю в руки твои.
У летнего неба глаза глубоки,
Но глубже глаза у любви.

Фигуры по шахматной ходят доске.
Кто выиграл? Кто побежден?
Ах, белый фарфор, прикасаясь к руке,
Стал розовым, будто смущен.

Мое ремесло – не заваривать чай,
Не петь и не двигаться в такт.
Тебя я сумею пленить невзначай,
Когда это входит в контракт.

Могу наиграть позабытый мотив
И в сердце вонзиться стрелой.
Но ты не узнаешь, что я, победив, 
Сама умираю с тобой.

Путь воина прост без особых затей,
Он прям – от войны до войны.
За славой отправился ради детей,
За золотом – ради жены.

Но только со мною развеется мрак
И утро вольется в окно.
И крылья расправит душа твоя, как 
Дракон на моем кимоно.

День рождения

Враги и друзья поздравляют с годами прошедшими.
Теперь между ними практически нет больше разницы.
...Мы были худыми, голодными и сумасшедшими
И с шилом в обтянутой синими джинсами заднице.

Совсем без кукушки, зато мы дружили неистово,
Дома на песке увлеченно и преданно строили.
Мы были вольны, одиноки, как лодки без пристани,
Мы были поэтами, магами, даже героями.

Мы мудрыми стали, спокойными, сильно учеными - 
Сатирами с пузом и флейтой, с рогами и лысиной,
Известные в свете,  начальником порабощенные
И в списки порядочных граждан навеки записаны.

Акатинола мемантин

Я ребёнок, лежу в колыбели,
Вспоминаю грядущие дни.
Будут окон уютных огни,
Будут звонкие с крыши капели...

Мне заботливый ангел сказал,
Покрестив незаметно в дорогу:
"Будет горя и счастья помногу,
И друзей, и врагов - за глаза".

Я дремлю, бормоча про себя
Про свои золотые денёчки.
Рядом шепчутся внучкины дочки,
Одеяло моё теребя:

"Баба старая, всё забывала.
Тетя врач говорит - не жилец".
Что вы милые, разве конец?
Ну а мне показалось - начало...

Птицы

Вот ты умрешь, а птицы будут жить.
Кружить, носиться под небесной твердью.
За горсть пшена купи себе бессмертье, 
Которое за деньги не купить.

Ты замолчишь, а птицы будут петь,
Ни разу не возьмут фальшивой ноты.
Устав от боли, страха и заботы,
Так просто вслед за ними улететь.

Они вернутся, как всегда, весной,
И голос твой вернется вместе с ними.
И лица станут светлыми, другими
У тех, кто тяготился тишиной.

Люди

эпоха сменяет эпоху, 
меняются минус и плюс
но каждому робкому вздоху 
сопутствует вечно "боюсь"

вожди распинают героев
герои пинают вождей
певцы прославляют изгоев
и все это ради людей

а люди, сжимаясь от страха 
под крышами ветхих домов
ждут града, войны или краха,
чумы или тощих коров


Я вернулась домой

Я вернулась домой.
Я вернулась из дальних земель.
Нужно вытравить моль.
Нужно с внуком сварить карамель.
Нужно выбить ковры, 
Обзвонить своих старых подруг,
Жалюзи от жары
Заказать, сдать в починку утюг.

Только ветер, играя,
Унёс занавеску в окно.
Неужели до края
Земли нам с тобой не дано?
Но за пару минут,
За которыми светится рай,
Вдруг успеем шагнуть
Ближе к краю и даже - за край?

Линия жизни

Линию жизни - новую - 
Лезвием по ладони;
из пустоты, агонии,
страха и предрассудков
выковать меч поступков.
Пламя ожгло глаза мне.
Линию жизни - новую.
Я прозреваю - заново.

Поэтики

встретились поэтики
на слётике по этике
у них свои поэтики
у них свои эстетики
пили энергетики
болтали о косметике
о космосе, эклектике
рецензенте-скептике
впрочем, без патетики
и минимум конкретики

Больное сердце

Больное сердце успокоить пулей,
Скорбь задушить,
Страх выбросить в окно.
Иль вырулить на встречную, оставив
Отчаянье на лобовом стекле.
И боль уйдет.
Мне это слишком ясно.
Но я, пожалуй, предпочту дуэль.

- Месье, вы - негодяй!

Чудеса

И все же они творятся,
Библейские чудеса!
То в пламени растворятся
Тяжелые небеса,
То, глыбы пробив махину, 
Росток устремится ввысь, 
То крылья распорют спину, 
То вдруг приручится лис...
Вино превратится в воду,
Гордец потеряет спесь,
И дух обретет свободу
При жизни и прямо здесь.
Как делается, не знаю.
Но видела все сама.
И, в раны персты влагая,
Устало молчит Фома.

Мой дом мне мал

Мой дом мне мал.
Я выросла из дома.
Ступеньки шпал -
Вот лестница Иакова.
Мне здесь все безразлично-одинаково.
А за окном - волнующе и ново!

Мой дом мне лжет.
Не верю больше дому.
Пусть подождет
Пока что заколоченным.
Я доверяю жизнь дождю, и грому,
И ангелам, снующим по обочинам.

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев: