Над бездной

Евген Плужник в переводах Александра Нестругина

Украине сейчас не до стихов. С сердечной болью слушаем, смотрим, читаем сообщения из Донецкой республики о продолжающихся боях в Славянске у Святых гор, вблизи великой православной святыни – Святогорской лавры. Удалось возомнившим «властелинами мира сего» наполнить злобой одурманенный люд. Превратили его в фашиствующую скотину, готовую убивать, жечь, крушить всё и всех на пути. Брата пошёл на брата, чтобы собственными руками в донецких степях устроить «выжженную землю». Сделать то, что семь десятилетий назад не удалось фашистским «крестоносцам».

Не спешите радоваться, чёрные вороны. Как аукнется, так и откликнется. А стихам придёт свой черёд.

… Украина в огне совсем рядом – с воронежского берега Дона рукой подать к Северскому Донцу. Переживая за братьев-славян, русский поэт Александр Нестругин перекладывает с украинского языка лирику земляка, уроженца слободы Кантемировки, выпускника Бобровской гимназии Воронежской губернии Евгена (Евгения Павловича) Плужника (1898-1936).

Классик украинской литературы XX столетия, родившийся «у двух веков на грани», первые свои стихи в печати подписывал литературным псевдонимом – Кантемирянин. В 1926 году в Киеве вышла авторитетная хрестоматия «За 25 лет». Её страницы представляли украинскую поэзию – от творившей на рубеже веков Леси Украинки до известных авторов текущего дня. Среди них значилось имя Евгена Плужника. О нём единственном, кстати, в книге не сообщалось творческих сведений – по причине отсутствия таковых. Собственной книги ведь в багаже молодого автора ещё не имелось, печатался пока в газетах и журналах. Обнародовал стихов не так уж много, зато серьёзные критики рекомендовали читателю Плужника, «как поэта сильного и интересного».

Вчерашний выпускник воронежской уездной Бобровской гимназии, паренёк из сельской глубинки, и вдруг – вроде громко сказано: среди классиков. Но ведь точно заявлено – в хрестоматийной антологии украинской поэзии, в которую какие попало стихи не включали.

 

Стараниями воронежских и московских литераторов в российское отечественное культурное наследие «всерьёз и надолго» прописывается творчество Плужника. Он плодотворно работал на рубеже тридцатых годов. В декабре 1934 года был незаконно осуждён и в возрасте 37-и лет больной туберкулёзом скончался в лазарете печально знаменитого Соловецкого лагеря. Потому таким долгим оказался путь его слова к широкому читателю.

В возвращении творчества Плужника нам помогал недавно скончавшийся после долгой тяжёлой болезни киевлянин Леонид Васильевич Череватенко - поэт, биограф и издатель. В Воронеже первой ласточкой стала небольшая поэтическая книжечка «Ранняя осень», изданная в 1994 году. А солидная по объёму книга «Родюча земля» при поддержке Череватенко и народного поэта Украины Бориса Олейника вышла в «Библиотеке газеты «Коммуна» в 2002 году. В ней впервые представлены в переложении с украинского на русский язык стихотворная лирика, поэмы «Галилей» и «Канев», роман «Недуга». Одна из пьес «На дворе в предместье» была напечатана в «коммуновском» дочернем журнале «Кольцовский сквер» №1(5) за 2004 год. С творчеством Плужника уже знакомились читатели сайта Союза писателей России «Российский писатель».

Переводы выполнили Виктор Беликов, Виктор Будаков, Юрий Кузнецов, Евгений Новичихин, Светлана Соложенкина, Михаил Тимошечкин и Петр Чалый.

Сборник «Родюча земля» успел увидеть, подержать в руках большой русский поэт Юрий Кузнецов, до горького рано закончивший свой земной путь. Он охотно согласился, чтобы его переводы вошли в книгу. Юрий Поликарпович поддержал идею: печатать стихи на украинском вместе с разными вариантами переложений одного и того же стихотворения, «это обогатит понимание поэзии Плужника». Кузнецов удивился, когда услышал, что Евген Плужник и высоко ценимый им поэт-современник Алексей Прасолов (1930-1972), оказывается, близкие земляки. Родимое, но уже исчезнувшее прасоловское село Ивановка входило в Кантемировский район. На просьбу написать хотя бы краткий отзыв-оценку, ответил, что очень занят работой над поэмами о Христе. «Не смогу переключиться. Надо ведь перечитать стихи в подлиннике, подумать. А я сейчас просто физически не в силах это сделать». О стихах Плужника Кузнецов высказался кратко: «классическая лирика, сильна мыслью и поэтической образностью».

И вот – Плужник в переводах Нестругина.

Пётр ЧАЛЫЙ (Россошь, Воронежской обл.)

Евген ПЛУЖНИК
Перевод с украинского Александра НЕСТРУГИНА

* * *
Целый день душе моей ненастно,
Ничему душа моя не рада, -
Две морозом тронутые астры
В комнату ты принесла из сада…

И когда, задетые остудой,
Ты цветы на книжку положила,
Ощутил, как, долетев оттуда,
Смертный холод пробежал по жилам!

И весь день гнетёт меня и мучит
Чувство не утраты, так разлуки…
Думы – словно снеговые тучи,
И никак не отогрею руки…

* * *
Где вы теперь – все те, кто были
Друзьями юношеских лет, -
Кто слышать может мой привет,
Кто, позабытый, спит в могиле?

Как белых паутинок нити
Возьмётся время в чуб вплетать,
Так хочется меж вами стать,
Друзья, - чтоб вместе в зрелость выйти!

И вновь расслышать (пусть на миг),
Когда неверье сердце ранит,
Речей кипенье молодых
О том, что зрелость не обманет…

* * *
Теперь меня волнует мало
Всё, заключённое в слова;
Не захмелеет, как бывало,
От звонкой фразы голова.

Всё чаще я молчанью верен,
Теряя разговора нить.
И стих, что мне тоской навеян,
Не дописать хочу – забыть…

Зачем слова в тисках калечить,
Когда несёт уже душа
Всё то, что не даётся речи
И шелесту карандаша?

* * *
Как жизнь сама, текут пески пустыни.
Тебя чарует их далёкий шелест!
Дверь заперта, но в ней сыскались щели,
Нездешний шелест в горницу впустили.

Не рвись за край, не замышляй побег!
Закрой глаза, скажи мгновенью: «Тише…»
Ведь, может быть, душа твоя из тех,
Что взаперти – гул мирозданья слышат.

* * *
                     В. Подмогильному
Ночь забрала горы, свет залива
Серым пеплом сумрака гася…
Как она бледна и сиротлива –
Там, в закате – неба полоса!

Час покоя…а душа в тревоге…
В этот час младенчески слаба.
В тишине, что стала на пороге,
Страшно ей услышать вдруг себя!

* * *
Две параллели, два меридиана –
Жизнь, твой квадрат. Твори. И умирай.
Тут тень и свет – не поздно и не рано,
В урочный час. Тут – Тигр, Ефрат и Рай.

Наступит он, час Евы, свет таящий…
Минует он – и мир утратишь ты…
Заступишь грань – идущий ли, стоящий –
Не долготы какой, так широты.

И снова будет: два меридиана,
Две параллели – оквадрачен рай.
И тверди тень. И утра свет багряный,
Бессмертный свет… Живи! И умирай!

* * *
Внизу – дымки садов и моря даль,
А здесь – гранит, что дружит с высью гордой…
С тех пор, как эта лава стала твёрдой,
Сюда навряд ли кто-то забредал.

Благоговей! Не накликай беды!
Достанет вскрика или просто взмаха
Руки – и заметёт твои следы
Тысячелетий миновавших прахом!

И – ни надежды, ни беды, ни боли
Твоих – лишь забытьё гранитных плит.
Окурок твой уже навеки скрыт,
Тобой забытый на гранитном сколе…

* * *
Где страсти край – там прорастает нежность.
О, жажда уст! О, зов горячий тел!
Воистину прекрасен их удел:
Где страсти край – светло навеять нежность.

Чего ж ты ждёшь? Осталося так мало!
Раскрой объятья, крыльям волю дай, -
Лети, лети! Здесь просто быть – так мало…
Лишь стынь в груди в тех днях, где страсти край.

* * *
Вечереет. Сонно смотрит море…
Тише бьётся о берег волна.
Гаснут звуки. В их нестройном хоре
Всё слышней в округе тишина.

О несущая нам весть о ночи,
Что вот-вот немую тьму прольёт!
Кто ж из нас, живых, ловить не хочет
Дуновенье горнее твоё?

Лейся, звуков хор смывая бедный,
Пусть земля, притихнув, узнаёт,
Как над вечной, над бескрайней бездной
День грядущий тишина куёт!

* * *
                     Ю. Меженко
Проходят дни… И растут лета…
Душа этой нови открыта…
Не та нынче грусть, и радость не та…
Спросить бы о том Гераклита!

Ах, мудрость цитатная – боль души!
Ведь ей – не горами двигать!
…Чего же всё ждёшь ты? К полке спеши:
Там – книга…

Листай страницы, страницы листай –
Эти, что пожелтели!
…Ты строен был… Ты был не стар –
Сила бурлила в теле…

Но время не только твои лета –
И горы умеет двигать.
…Не та нынче грусть, и радость не та…
Одно неизменно – книга!

* * *
Напрасно ищу утешенья
Под синью твоею, природа!
Твоим голосам вечносущим –
И шуму весенней дубравы,
И шёпоту степи рассветной,
И рокоту вечного моря –
Уже не под силу, как прежде,
Унять хоть на миг тихий голос,
Что смертному сердцу так слышен!

Как тот безучастный свидетель,
Как гость, что давно загостился,
Я слышу лишь то, что не ново…
И только тот голос суровый,
Что сердцу так явственно слышен -
И слышать его не хотел бы –
Одно мне теперь утешенье!

 

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную