| |
МИНУТА МОЛЧАНИЯ
Люди!
Замрите!
Минута
Молчания.
Пусть только
Сердце
Бьётся
Отчаянно,
Пусть только
Птиц
Не смолкает
Звучание -
Им так положено,
И не случайно!
Эта минута -
Минута
Молчания -
Не от отчаяния,
Не от отчаяния!
Эта минута -
От жизни минута!
Память кому-то!
Память кому-то!
Пусть поживут
Среди нас
Хоть минуту!
В это мгновенье
Их так помянуть бы:
Всех - поимённо!
Всем - по минуте!
И в миллионах
Бесценных
Минут
Десятилетия
Скорби
Пройдут..
Холод ползёт
По спине
Не случайно,
И тишины
Жутковато
Звучание,
Пламя огня
Завывает
Отчаянно -
Так догорает
Минута
Молчания...
22 ИЮНЯ 1941 ГОДА
День рождался по-летнему весело,
В щебетании птиц у воды,
Но уже горизонт занавесили
Распростертые крылья беды...
И над тишью серебряно-чуткою
Занесен был безжалостно кнут,
Было что-то зловещее, жуткое,
В обреченности этих минут...
Вот сейчас тишина будет взорвана,
И накроет почти полстраны,
Как крыло исполинского ворона, -
Беспросветная темень войны...
ХАТЫНЬ
Здесь люди жили, сеяли хлеба,
И детский смех звенел, как колокольчик.
Кто мог подумать, что в их жизни прочерк
Поставит скоро жуткая судьба...
И вот однажды варвары пришли
И, не щадя ни малых, и ни старых,
Ломая руки, волокли в амбары
И, обложив соломой, подожгли...
Как жуток был и страшен дикий вой -
Зверьё в лесах шарахалось в испуге.
Мгновенно пламя поглотило звуки,
И ветер поднял пепел над землёй.
Была деревня - и ни изб, ни хат,
И ни одной травинки чахлой близко,
И только трубы, словно обелиски,
Чернея, над пожарищем стоят...
Вглядитесь, люди, в страшные слова,
В таблички скорби, горечи и боли,--
Ведь против каждой Светы или Оли:
«Три года. Три. Два с половиной. Два».
Скорбит здесь всё: и лес, и неба синь,
И колокольчики на трубах тонко-тонко
Звенят-звенят, и голосом ребёнка
Поёт и плачет вечная Хатынь...
* * *
Я косички Ольгины трогаю,
И нежданно-негаданно сердце
Наполняется смутной тревогою,
От неё никуда мне не деться...
Бухенвальд... Вижу сердце в сосуде,
Кожа узников стала «вещичкой»,
А в углу средь свалявшейся груды
Молчаливо лежат две косички.
Две косички - льняные, русые,
Может, Катины, может быть - Даши,
Может, чешские, польские, русские,
Но, уверен, славянские, наши!
Я готов за них насмерть драться,
Всё снести и стерпеть, что пришлось бы,
Лишь бы не для набивки матрацев
Подрастали у девочек косы...
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
Тот день настал, и чудо совершилось!
Платок намокший нервно теребя,
Крестилась бабка: «Господи, случилось!
Дошла моя молитва до тебя!»
Крепясь, она кусала кончик шали,
Но слезы градом хлынули опять...
Дед чертыхался, что ему мешали -
Мешали костыли ему сплясать!
И рвали сердце радость, гнев и жалость,
И чувство перед павшими вины
За то, что вновь весна в окно стучалась,
Что им дожить до праздника досталось!
Земля ждала семян и пробуждалась,
Душою отходила от войны...
Жизнь продолжалась!...
* * *
Я это время помню четко,
Как нас война стегала плеткой,
Уже за гранью тишины,
Врываясь в бабушкины сны.
Она - лишь полночь - на порог,
Срывала бабушку с постели,
Бранился дед: «На самом деле, -
Ну что ты все: «Сынок, сынок....»
Она вздыхала за стеной,
Не в силах выдернуть засова,
И как в мольбе твердила снова:
«Сейчас, сынок, сейчас, родной!»
И возвращалась на порог,
Таинственно, как призрак - в белом,
Вздыхая тяжко: «Не успела...
Прости меня, прости, сынок!»
Война... война... Все ты, все ты
Саднишь и тянешь след багряный,
Бинтует время эту рану,
Но кровь сочится сквозь бинты...
У БРАТСКОЙ МОГИЛЫ
Здесь павших помнят, чтят, лелеют,
Здесь обелиски - не кресты.
Кругом синеют и алеют
Цветы... цветы... цветы...
От обелиска к обелиску
Всего полметра на двоих,
И только списки, списки, списки -
Солдат, лишь в памяти живых...
И кто-то в скорби и печали,
Похолодеет, как металл,
Найдя того, о ком писали
Скупое: «Без вести пропал»...
Здесь время замерло и годы,
Но сердце вздрогнуло опять -
Два слова лишь: «Солдат Володя»
И дата смерти - «45».
И дальше - плиты, плиты, плиты,
И островки цветов, цветов...
Ещё в России не пролиты
Все слёзы матерей и вдов.
А там, в России, - дни и годы
Сто тысяч грустных женских глаз
Всё ждут, наверное, Володю
Уж столько лет, в который раз...
Как много в Венгрии цветов
На площадях, в садах и скверах -
Они как символ и как вера
В безоблачность ребячьих снов.
Они как память и мечты,
Как благодарность павшим,
О каждом, без вести пропавшем,
Поют цветы, шумят цветы...
НЕЗАЖИВАЮЩАЯ РАНА
Вновь дяде Пете вспомнилась война –
Всю жизнь не заживающая рана,
Давно душа седого ветерана
Недугом этим тягостным больна.
Боль затаив в морщинках возле глаз,
Затягиваясь крепко "Беломором",
Что видел он вдали за косогором,
Так тяжело вздыхая всякий раз?!
Шла дружная весна в цветеньи трав,
И день сиял – и радужен, и светел,
А дядя Петя мрачен был, и ветер
Трепал его подоткнутый рукав…
|
* * *
В её глазах, когда-то синих,
Боль затаилась в глубине.
Она единственного сына
Похоронила на войне.
Она достанет «треугольник»,
Ему свою вверяя грусть,
И по складам, как будто школьник,
Твердит беззвучно, наизусть.
Давно б с войны вернулся воин,
Уж коль прийти - пришёл бы в срок,
А ей всё кажется: живой он!
Живой - без рук или без ног...
То сказкой или доброй лаской
Ребячьи трогая сердца,
Она себе сложила сказку,
В неё поверив до конца...
...Вчера, когда я стлал игольник -
В последний путь... пронзила мысль:
Старушки нет - есть «треугольник»,
Но сказка потеряла смысл...
* * *
Вот так живёшь, не зная часто,
(Лишь грудь в медалях заблестит),
Что твой сосед не только мастер
Корзины крепкие плести...
И станет многое понятно,
И спазмы сдавят, словно жгут,
Стыда малиновые пятна
Невольно щеки обожгут.
Поймешь, как даль зовёт с откоса,
И то, что снятся неспроста
Ему лесные сенокосы,
Грибные давние места.
Что не ходок - виной не возраст,
И ни его радикулит.
Болит... пронзительно и остро,
Нога... которой нет... болит...
В БОЛЬНИЦЕ
Дремала няня в полумраке,
Так, сон - не сон, а всякий вздор,
Когда раздался крик: «В атаку!»
На весь больничный коридор.
Врач так влетел в палату лихо,
Что опрокинул сходу стул.
Минута, две - и стало тихо,
Лишь кто-то у стены вздохнул...
А утром доктор на обходе,
Присев к больному на кровать,
Сказал: «Иван Петрович, вроде
Ты ночью рвался воевать!»
* * *
Моему дяде,
не пришедшему с войны
Мы с ним не встретились на свете
По той причине роковой.
Гудит над полем ратным ветер,
Колышет буйный травостой...
Он стал травою, небом синим
И светом Вечного огня,
Всё тот же - молодой и сильный,
Похожий чем-то на меня...
Прости, что ждал ты - не дождался,
Когда шагну тебе вослед.
Рассвет кровавый нарождался
По горизонту ваших лет...
Россия! Жить когда ж ты будешь?!
Куда полынь - тоску избыть,
Чтоб успевали в жизни люди
Доцеловать и долюбить!
Взрослеют дети, крепнут руки,
И вот их в спину крестит мать -
Молю: дожить бы им до внуков,
И лучше нечего желать!
* * *
Памяти Героя Советского Союза,
политрука Ивана Михайловича Гусева
За журавлями следом каждый год
Уходят в вечность светлую герои,
Один, бывало, дверь мою откроет,
Совсем не по-державному войдёт.
Присядет сбоку, глянет мне в глаза,
А вижу - смотрит мимо, мимо!
- Иван Михайлыч, будет ли гроза -
С утра палит сегодня нестерпимо?
Бог знает, будет ли - ответит мне
И вспомнит, как парило в сорок третьем,
Как танки шли с крестами на броне
И воздух был насквозь пропитан смертью...
- Вот, помню, скажет, – случай был со мной,
Ползу к передовой вручать билеты.
Вдруг пламень брызнул огненной стеной,
И ничего - ни грохота, ни света...
Очнулся: ночь... И тихо так кругом...
Превозмогая боль, пополз обратно,
В ушах звенит, в глазах всплывают пятна,
К рассвету затемно дополз с трудом.
Боец - за автомат, да видит: свой!
В охапку сгрёб – и вырваться едва ли:
Эх, Ванька, чёрт, да ты – живой! Живой!
А нам замену за тебя прислали...
Вот так... Бывало всё, - вздохнёт: Пойду...
А дождь наверно будет - ближе к ночи,
Недаром и палит, и жарит, что есть мочи,
Как в том, далёком, огненном чаду...
Он снова в мыслях - в той, своей, дали...
Прижмусь к нему... А век прожить – едва ли...
Пока он на земле, покуда журавли
Его в полёт высокий не позвали...
* * *
О чем задумался, печальный,
Среди кладбищенских оград
России-матушки страдальной
Извечный труженик — солдат?!
Давно вниманьем не обласканный,
О чем грустишь ты - о былом?
И «планки» светятся на лацкане,
И бьет рукав пустой - крылом...
Но в сердце боль иглою тонкой
Прожжет сильнее, чем свинцом,
Когда куражатся подонки
Под сигаретный дым - в лицо.
Когда, и горя не изведав,
Хрипит на подлости мастак:
«Кабы не ваша, дед, победа,
Мы жили б, может быть, вот так!»
Вот так: все было и не стало,
И где времен живая нить?
Вождей снимают с пьедесталов,
А смертных - что и говорить...
Как часто буднями унылыми,
Где вечный сумрак и покой,
Ты тихо плачешь над могилами,
Слегка лицо прикрыв рукой...
РЕКВИЕМ
Браток, налей перед обедом,
Я не вернулся с той весны,
Убитый за день до Победы,
На третий час после войны…
Из жести кружки поднимая,
Коль "горькой" нет – пьем "самопал" –
За всех, кто пал восьмого мая,
Кто до восьмого мая пал…
Я в землю вмят машиной адской,
По мне прошли ее плуги
В окопах битвы Сталинградской,
В траншеях Огненной дуги.
Я пойман пулей на излете,
Сгорел в мучительном огне
К земле на бреющем полете,
В кипящей танковой броне.
И смерть не выдавила стона
И даже слез из наших глаз,
Когда открыли мы кингстоны,
И вены лопнули у нас…
Не ведал райские я кущи,
Была тоска моя остра
В чащобах Беловежской пущи
У партизанского костра.
Я не зарыт в могиле братской,
Не сплю в могиле мировой,
Исторгнут пастью бухенвальдской,
Иду дождем на мостовой.
Я многолик – солдат Победы,
Дозорный всех дорог войны
Я слишком многое изведал,
И в этом нет моей вины...
В любой избе в российской дали
Жива та память о войне:
Кругом медали да медали
И рамки, рамки - на стене…
Я жив, пока живёт на свете
Святая память о войне,
Когда кругом смеются дети,
Не убивайтесь обо мне!
Ты слышишь, там, в дубравах чистых,
Под ветерком, на склоне дня,
Где о любви лепечут листья –
Там поминают и меня…
Налей, браток, налей к обеду
Себе - полней, немного - мне:
За радость светлую Победы!
За всех погибших на войне...
ВЕЧНЫЙ ОГОНЬ
Лаская гранит обелиска,
Даруя жизнь каждому стеблю,
Струится тепло наших близких,
Собой согревающих землю... |
