Есть ли дно у бездны безумия?...

Если взять строку из колыбельной песни («- Баю-баюшки, баю...» ), добавить «подтявкивание» «дробненькой пулеметной очереди», «уханье» снарядов , «зюююканье» мин да еще «Времена года» Вивальди – что из этого получится? Наверное, чудовищная симфония абсурда, которую разыгрывают до сих пор на земле братского народа и которую смог услышать и мастерски донести до читателя Н.Ф. Иванов.

И Николай Иванов, и многие другие писатели вслед за Л.Н. Толстым осуждали войну, называя ее «сумасшествием…», « злом…», «чудовищной нелепицей…», «сплошным зверством…», противным человеческому разуму и всей человеческой природе», обнажали трагедийность, болезненность ее сущности, бездну безнравственности и безумия. Новелла Н. Ф.Иванова «Партер. Седьмой ряд» открывает новые границы этой страшной пропасти. Это, несомненно, новое слово в прозе о войне.

Как всегда у Иванова, повествование представляет собой сплав сердца и ума, вызывает не только сильнейшие эмоции, но и помогает читателю прийти к важнейшим умозаключениям. Это еще один уникальный пример сочетания философии и поэзии.

Мы оказываемся в перевернутом, ужасающе больном мире новеллы, в Зазеркалье войны, развязанной в Донбассе. Безумие войны доведено до абсурдной своей сущности. Привычные нам вещи и явления приобретают совершенно иной, противоположный смысл. И поэтому здесь люди спасаются не в домах, а на кладбище (« какое же это счастье - оказаться во время обстрела на кладбище!..» - сколько горькой иронии в этих строчках!). Действие происходит именно на кладбище: «царство мертвых»- для продолжения жизни? А погибшую на захоронении мужа почтальонку несут на черенках лопат домой… Причем, над ней никто не причитает, не потому, что некому, а потому, что сама смерть стала привычной, повседневной реалией. А еще потому, что изменились временные категории: почтальонка пожила долго даже по сравнению с вечностью. И у вечности новые измерения, вечностью могут быть четыре минуты, а именно: «где-то два десятка неспешных снарядов, тысячи полторы пуль, раз пятьдесят «уухнуть» и столько же «проюююююююзить» до звона в ушах….» Вечность измеряется количеством унесенных жизней…

Для персонажей произведения существует только одно время года- война. О том, что в разгаре весна, им напоминает фрагмент концерта Вивальди – звонок мобильного телефона. Кусочек той, мирной, довоенной действительности воспринимается здесь как нечто чуждое, странное, «некстати». И снова сколько горькой иронии! («Производители мобильных телефонов, оказывается, такие юмористы, такие чудики: вставляют вместо звонка не команды «К бою!» или «Всем бояться!», а музыку итальянского католического священника! …»).

Ориентиром для минометчиков является православная святыня - крест на часовне (крест, взбежавший на цыпочках по куполу кладбищенской часовенки в самую высь…» , это « всего лишь прекрасный ориентир для миномётчиков, что именно от него делают поправки в расчётах для меткой стрельбы»… Выделю – «всего лишь»… И более того, ! «…крест-ориентир в благую помощь…»… Убийство мирного населения – это благое дело?! Заповедь «не убий» превращается в прямо противоположную: «убий!» Чья это заповедь? Догадаться нетрудно…

В абсурдном мире нет ничего святого. Поэтому, как во времена преследования христиан, поджигают храм, а батюшка, получивший тяжелые ожоги при тушении, «страдает духовно и телесно» в больнице… Вместо него провожает в последний путь кума, которая перекрестила мальчишечку, что-то «прошептав ему в ушко на мотив молитвенного…». И под прицелом находятся женщины, наклоняющиеся к могильным рушничкам, на которые « прилетают души умерших и ангелы»… Прицел по ангелам? И погибает ведь младенчик двухмесячный, безгрешный, как ангел, Богдан- Богом данный… (Как символичен здесь «Деревенский танец» из концерта «Весна» Вивальди и цитирование из сонета, предшествующего исполнению «...быстро иссякает вихрь могучий. Спит пастушок...». Весна года –это и весна человека, вся жизнь которого впереди. Но здесь «пастушок» уснул навеки… )

Сейчас многие говорят о втором пришествии Христа. Узнаем ли мы Его? Каким Он явится нам? А если младенцем, неузнанным и погибшим от руки нового Ирода, как Богдан? Что тогда будет с человечеством?

По приказанию новых иродов истребляется целый народ. На улице, где стоит дом Веры, не осталось больше детей. Нет детей- нет будущего. Тает взрослое население. Партер ведь –это только первые ряды, за ним идет бельэтаж, амфитеатр, балкон… Расширяется городское кладбище, копачи начинают новый, седьмой ряд могилкой для погибшего младенца. Остальное место- для будущих жертв… Пустеют улицы – и как символ абсолютного одиночества- собака, у которой нет теперь ни хозяина, ни хозяйки…

С кем же сражаются украинские минометчики, действующие по принципу - «Выстрелил – и забыл»?... Бравые снайперы не просто целятся в детей и женщин. Не просто взрывают жилища и церкви. Они пытаются разрушить самое святое для православных - веру (не случайно имя молодой матери – Вера). Наверное, впервые Иванов говорит об огненном испытании духовности и о той грани, которая отделяет людей от нелюдей.

В новелле совершенно явно присутствуют библейские мотивы, возникают аллюзии: Вера с мертвым ребенком на руках - и Мадонна, и Богоматерь возле распятого Сына Божия… При помощи реминисценций и аллюзий Иванов утверждает мысль о самоценности каждой человеческой жизни, всего живого на Земле. Невозможно без слез читать строки о горе юной матери, у которой отнимают младенца… И как тонко и вместе с тем гениально просто, всего несколькими штрихами может передать это автор! Мы не слышим громких рыданий и проклятий, не видим душераздирающих сцен, внутренних монологов. Страдания женщины так велики, что их не передать никакими словами. Малыш для нее жив. Ему, мертвому, поет она колыбельную песню. С трудом «выдирает» из ее рук «недоколыханю» кума. «Черной сгорбленной тенью» стоит она у могилки. Мы понимаем, как невыносимо тяжело ей возвращаться в осиротевшую хату («Главное было довести Веру домой…»). Будто бы именно ее, а не сына лишили жизни. Комок в горле и слезы : « - Богданчик не успел поесть перед бомбёжкой...». Не смогла она его накормить и не сможет уже никогда… Никогда. Женщина как будто онемела от горя. Чувство вины, жалости, ощущение непоправимой беды, непередаваемого страдания , такого страдания, которое высказать невозможно и представить страшно (вспомним ахматовское: «А туда, где молча Мать стояла…»)передается при помощи парцелляции: «Вера вышла из дома, переодетая в камуфляж Василия. Приняла молоко обратно, прижала к груди баночку. Покачалась, как только что баюкала сынка. Что-то вспомнив, на ощупь открыла побитую осколками калитку в сад. Присела над ближней, самой маленькой яблонькой...» Как своего сыночка, ушедшего в землю, кормит молоком яблоньку.

Мы не знаем, уцелел ли «Русак», отец мальчика, вызвав огонь на себя «сумасшедшим» броском в «самое пекло»… На похороны он не успел, а по его БМП перестали стрелять. Почему? Тревога звучит в словах его сестры : «Теперь бы с Васькой ничего худого не сталось…». «Русак» молчит, и, возможно, страшные предчувствия не обманули родных. Защищать жизнь, Родину уходит к терриконам Вера в камуфляже мужа. Она идет, чтобы «давшие завязь яблони, вишни, сливы» (символ продолжающейся жизни) дождались плодов, чтобы выросла и зацвела яблонька в ее саду. Чтобы навсегда замолчала канонада на ее земле. Чтобы пели соловьи над могилкой в седьмом ряду… Она идет остановить безумие.

На мой взгляд, новелла имеет сложный в философском отношении финал. Всем содержанием произведения, его эмоциональной сферой автор готовит читателя к выводу о том, что надо бороться с этим сумасшествием, надо противостоять ему. Надо победить дьявольскую силу. И если «медведки» … « при первых же выстрелах вжались в землю так, что сами превратились в кладбищенскую пыль…», то оружие берет в руки женщина. Та, которая должна продолжать род человеческий, а не убивать.

Вера уходит «строго по правому лучу креста…». Деталь «по правому лучу…» явно не случайна. Православные знают, что «одесную», т.е. справа от Христа – праведники, те, кто идет по правильному пути, его паства, «овцы». Она идет к ополченцам, а ведь «в Донбассе любой первоклассник преподаст урок географии: где юг, там ополчение. Защита…» Получается, что выбор ее сердца оправдан высшими силами…

Думается, что создавая новеллу, автор ставил перед собой дерзкую сверхзадачу: не только рассказать правду о войне в Донбассе, не только обнажить безобразную ее сущность, но попытаться достучаться до «дирижеров» этого чудовищного «военного оркестра». До тех, кто «пишет сценарии» судеб целых народов. Для кого люди – всего лишь пешки, актеры, разыгрывающие действие по его указке. Кто считает, что может распоряжаться жизнями миллионов граждан. По чьему распоряжению погибает только что родившийся младенец в то время, как сами «сценаристы» и «режиссеры», уютно развалившись в креслах партера, в Нью-Йорке, Милане, или Киеве наслаждаются гармонией «Времен года» Вивальди…

Точка перед взрывом Вселенной

(о художественном мире новелл Николая Иванова)

«Почему, стараясь как можно более сжато выразить свою мысль, мы неизбежно приходим к тому, что слагаем стихи?» - такой вопрос задавал французский писатель Г. Флобер. Известно высказывание Марины Цветаевой, находящейся в эмиграции, о том, что пишет прозу, потому что нет времени сочинять стихи. Глубина, сконцентрированность, сжатость содержания, многослойность образов – это особенность поэзии и высокоэмоциональной прозы. К числу редких примеров такой прозы можно отнести и новеллы Н.Ф. Иванова .

Вновь и вновь возвращаешься к ним и не перестаешь удивляться их глубине и необычности. И чем больше вчитываешься, тем больше погружаешься в бесконечность смыслов. Так можно стремиться к линии горизонта, которая отодвигается все дальше и дальше, давая возможность оглядеть новые просторы.

Удивительно, как в малой форме удается сконцентрировать огромное содержание? Это как точка перед взрывом Вселенной – в ней все планеты, и галактики, и туманности…

Как это удается автору?

При чтении новелл, как правило, сразу же вызывает интерес драматическое развитие действия и событие (обычно это событие конца 20 - начала 21 века). Но мы не только следим за острым сюжетом. Мы видим картины, которые встают перед глазами, как кадры фильма или сцены спектакля. Мы от всей души переживаем вместе с героями и сопереживаем им, а отдельные эпизоды нельзя читать без слез. И в то же время есть моменты, вызывающие смех. Можно предположить, что происходит слияние всех родов литературы в одном тексте: и эпоса, и лирики, и драмы - в некое единство, сплавленные так мастерски, что эти поэтические направления раскрываются как грани диковинного кристалла.

Основу новеллы составляет эпос. Эпическое начало связано с понятием «событие», которое протекает во времени и пространстве.

Как правило, в большинстве произведений Н.Ф. Иванова богатейший информативный пласт возникает благодаря необыкновенной емкости образной структуры времени и пространства.

Произведение «Брянская повесть» (другое название – «Брянский рейд») – это новелла, термин «повесть» указывает как раз на объем и глубину информативного плана. «Брянская повесть», небольшая по объему, имеет чрезвычайно глубокое содержание, как считает сам автор, « вмещает множество событий и судеб, тем и мотивов».

Действительно, в рассказе 14 персонажей, не считая коллективных образов монашек, водителей, и у каждого есть, созданная несколькими штрихами, своя судьба, свой характер. Такое количество действующих лиц обычно для повести.

Время в новелле - сложная категория. В произведении есть реальное время - несколько часов на трассе, в течение которых с героем происходят истории, составляющие основу сюжета. Реальное время представлено деталями современной российской действительности, трудной для многих: для бабули в плаще, «сшитом во времена развитого социализма», и для паренька, забывшего, когда сытно ел, и для мужика – бывшего колхозника, и для гаишников, не от хорошей жизни устраивающих подставы. В нашей современности «хохлы» и молдаване – иностранцы, «Беларусь» - «то ли брат, то ли сестра».

Несколькими штрихами автор касается недавнего прошлого России, времени начала перестройки: «В Афгане ждали рождение своих детей, на Кавказе теперь – уже внуков. Страна не воспитала замены, Кремль с Белым домом… барахтались все эти годы в нефтяных, митинговых и барахоличьих проблемах…».

Историческое время Советского государства окрашено иронией в сочетании с гордостью и признанием бывших достижений: «…Красная коммуна», «Красный колодец». Не хватало еще какой-нибудь «Красной синьки» - в Питере в двадцатых годах называли так завод, выпускавший побелку. Но там был революционный подъем, а тут едешь как на быке», «…малого росточка мужичок» - «наверняка пахал колхозные поля» (совсем недавно еще повсеместно существовали колхозы и на полях действительно кипела работа). Вспоминает автор и о Великой Отечественной войне: « - А что это у вас дороги такие разбитые? – так война ж была. Не шутила, не ехидничала – правду говорила и верила в это». Фраза из фронтовой песни: «Мы вели машины, объезжая мины» вызывает в памяти военные будни.

И, наконец, историческое время перерастает в вечность. Вечность - в системе авторских оценок, в утверждении нравственных ценностей, принятых человечеством еще с библейских времен. Таким образом, можно представить вертикаль времени: историческое время – современность – вечность.

Не менее сложным оказывается и пространство новеллы. В начале текста перед нами российская провинция, с разбитыми дорогами, полями, заросшими березками, обедневшими деревнями и городками, такими, как Севск, Суземка. Постепенно пространство расширяется до пределов страны: упоминается Москва, Кавказ (Чечня, Моздок, Аргунское ущелье), Сибирь («сибиряк» ). В концовке рассказа пространством является уже Вселенная. Горизонталь пространства выстраивается следующим образом: Брянская глубинка – Россия – Мироздание.

Если соединить вертикаль времени и горизонталь пространства, получается крест. «Крест» звучит в названии монастыря – Крестовоздвиженский. Почему крест? Это символ христианской веры, символ страдания, выпавшего на долю человеку (нести свой крест), символ очищения, святости. Он воплощает тему вечности и бесконечности. Вечности души и духа, нравственных устоев. Бесконечности пути. Таким образом, пространственно-временные категории, помимо прочих, выполняют и главную функцию – воплощают идейный замысел автора.

Богат информативный план и других его новелл. Например, в рассказе «Тот, кто стреляет первым» реальное время –бой за осетинский город Цхинвал, на который напали грузинские войска. Батальон российских спецназовцев защищает местных жителей и миротворцев от агрессора.

Прошлое представлено в нескольких эпизодах. В горько- ироническиом: «Советские танки украинского производства с грузинскими экипажами, обученные американскими инструкторами, уже расстреливали осетинских женщин и российских миротворцев. Дырявили стены домов и сносили головы у памятников по улице Сталина…» , «…хорошие танки делали в Советском Союзе: расшибив лбы о щербатую округлую броню, стальные коротышки замертво пали под гусеницы…»; в растерянно-недоуменном выводе: «Наверное, Советский Союз окончательно похоронил себя именно в это мгновение – когда грузины пошли на русских…», в трогательно-лирической концовке: «И выбежали им на подмогу другие солдаты, да с обеих сторон, да уже не высчитывая равного количества – доверились среди войны и ненависти друг другу. Хорошо всё-таки, что был Советский Союз…». Советский Союз здесь – оплот мира и надежности, многонациональное государство, в котором жизнь общества определялась принципами интернационализма и гуманизма. Страна, в которой главными ценностями были мир, Родина, человек. И вновь через образ времени воплощается авторская мысль о недопустимости захватнических войн. Изначальная пространственная точка действия в тексте – Цхинвал. Как и в других новеллах, пространство расширяется : Тбилиси и Гори, Роккское ущелье, Кавказ; Украина и Грузия - в связи с этими государствами упоминается Нато; Брянск, Сочи, Москва, Россия, которую пытаются втянуть в ненужную войну; наконец, Пекин, где зажигают олимпийский огонь. География повествования, как и время, тесно связана с идейным замыслом: только мирный, олимпийский огонь позволено зажигать человеку, огонь агрессии, разжигание войны – это преступление.

В новелле «Контрольный выстрел» рассказывается о невыполнении задания редакции военным журналистом в Чечне в начале 21 столетия, когда происходили антитеррористические действия на Кавказе. Военкор оказывается перед выбором: успеть первым отправить горячую информацию и фотографии изувеченной эстонской снайперши и тем самым сделать удачный шаг в карьере или сохранить преданность первой любви. Недавнее прошлое – это 70-е -80-е годы 20 века Советского государства, в котором возможной была любовь русского мальчика и эстонской девочки Кадри. Затем в нескольких деталях распад страны (« Юмора не приняла, в подтверждение прислала пачку листовок с рисунками: границы Эстонии опутаны колючей проволокой в виде свастики и красной звезды».

Далекое прошлое – это Великая Отечественная война («Тогда он впервые не ответил на послание и вспомнил фотографии гитлеровцев в её квартире. Кадри тогда отмахивалась - это бабушкины одноклассники, которых насильно забрали в вермахт при оккупации...»).

И вновь, благодаря сжатости временного плана, мы понимаем, как несправедливо устроена наша действительность, в которой на смену любви приходит ненависть, и женщина, вместо того, чтобы дарить нежность любимому, растить детей, нести свет и добро, становится убийцей. Преступлением является война, являющаяся причиной разрушения душ человеческих.

О сконцентрированности времени и пространства можно говорить, обращаясь и к другим текстам автора. Эта закономерность выявляет еще одну особенность прозы Н.Ф. Иванова - историзм мышления писателя. Взгляд сквозь время. В произведениях дается представление не только о конкретном отрезке реальности, но и об историческом пути развития государства. Причем настоящее порой находит объяснение через события прошлого. Например, в новелле «Контрольный выстрел» называются возможные причины политических и психологических изменений: « Кадри тогда отмахивалась - это бабушкины одноклассники, которых насильно забрали в вермахт при оккупации. Неужели ничего случайного в этом мире нет, ведь располагались снимки на стенах, где в русских избах висят образа!?»; в новелле «Засечная черта», где время представлено пластами, начиная от Киевской Руси и до событий на Донбассе: « Может, еще потому не встала Одесса, потому распылила великое звание «Города-героя», что в нём с помпой открывали памятники портфелю Жванецкого и нарисованной, брошенной на тротуар под ноги прохожих тени Пушкина, но не ветеранам Великой Отечественной?» или «А памятник ко Дню Победы покрасят внуки. Может, конечно, и сам, но как посмотрят люди? А вот внукам скажет, чтобы приехали. На Украине, вон, похоже, этого не сделали...», или «При скорости начинают хлестать нависшие над дорогой ветки и приходит осознание полной зависимости нашего мира от случайностей: когда-то кого-то не отхлестали розгами по заднице, мальчики выросли, стали никудышными политиками, и вот теперь ветки бьют нас. Уже по лицу…» О причинах происходящего говорится и косвенным образом, через метафоры, например: «Подняли головы на меня и старики: что это было? Американский торнадо, подчиняющий себе всё? А вот мы выстояли! И никого не сдали...». Автор, напоминая о прошлом, объясняя настоящее, предполагает и предлагает возможное будущее: «А может, как в былые времена, станцуем вместе? Ради будущего. Оно ведь всё равно настанет, на Луну друг от друга не улетим. А вот Америка останется за океаном, его не выпьешь. Так что приглашаем! Пройдём по острию каната, как шутят в армии. Училища-то заканчивали одни и те же, ещё пока есть за что зацепиться в общем прошлом…».

Итак, автор помнит историю, пытается понять происходящее, связывая его с прошлым, думает о будущем. Все это говорит об историзме его мышления. Кроме того, по масштабу охвата действительности в пространственно-временном соотношении, по важности для всей нации события, которое лежит в основе сюжета, по выражению в оценке происходящего народного самосознания и по тому, что герои его произведений – плоть от плоти народа, можно судить и о проявлении эпического мышления писателя. Он изображает события, важные для страны, для народа и освещает их с точки зрения самого народа. Для русского человека важнее всего был и остается мир на земле. Антивоенная направленность красной нитью проходит через художественное полотно всех текстов. Народный взгляд на агрессию, которая считается преступлением, сумасшествием (вспомним «мысль народную» о войне Л.Н. Толстого) очевиден.

Персонажи новелл действуют в конкретном месте в конкретное время и параллельно находятся в оси координат Вселенной. Как правило, во всех произведениях рассказывается о реальных или возможных действиях, связанных с гибелью человека, поэтому через многие тексты проходит мотив жизни и смерти. В связи с этим автор касается проблем смысла жизни, счастья, свободы выбора. Интересно, что персонажами новелл являются и дети. Это Глебка и Азамат, готовые в будущем идти дорогой отцов. Этот внуки Коляна и Федора, которые вместо дедов будут красить серебрянкой памятник ко Дню Победы. Лешка из «Брянской повести», получивший урок милосердия и благородства. Так косвенным образом автор утверждает идею преемственности поколений, вечности жизни (вспомним Пушкина: « …у гробового входа Младая будет жизнь играть…»), незыблемости непреходящих ценностей, за которые сражаются герои Иванова.

Находясь в Галактической системе координат, человек живет в согласии с Мирозданием, стремясь душой к свету и отстаивая добро на Земле, в гармонии с природой, тонко чувствуя внутреннюю связь с ней. Поэтому природа в новеллах является не только фоном действия, но и персонажем. Космос как будто незримо присутствует в ткани повествования, сопереживая людям или осуждая их, даже спасая (высшие силы оберегают героиню новеллы «Золотистый золотой» от верной гибели: « Небеса, словно оправдываясь за страшную кару, выбранную для её сына, отводили гранатные растяжки. А то ангелы прилетели от него, от Женьки, и подстилали свои крыла под растрескавшиеся, с запечённой кровью ноги, не давая им надавить сильнее обычного на минные взрыватели…»; сугробы принимают в свои объятия «Реношку», оставляя жизнь автору-рассказчику в новелле «Брянская повесть»: «За стеклом начинающаяся позёмка била в грудь собравшихся на обочине воробьёв. Сугробы, присевшие отдохнуть на поваленные вдоль дороги деревья, приглашали присоединиться…», «Снег хотя и спас, приняв меня с машиной, как в ватную стену, но из этого рва теперь не выбраться до скончания века. Они, придорожные сугробы, давно звали меня на посиделки…» («Брянская повесть»). Причем происходит взаимопроникновение души человеческой и Вселенской: «И лишь голубое небо неотрывно смотрело в её некогда васильковые глаза, словно пыталось насытиться из их бездонных глубин силой и стойкостью. Лишь ветер касался её впалых, обветренных щёк, готовый высушить слёзы, если вдруг прольются. Лишь солнце пыталось согреть её маленькие, хрупкие плечики, укрытые выцветшей кофточкой с чужого плеча…» («Золотистый золотой»).

Читатель не только захвачен драматически развертывающимся действием, но и приобщается к высокой истине, задумывается над философскими вопросами, открывая для себя мир духовного знания. Все это дает возможность говорить и о философичности авторского мышления.

При этом новеллы не содержат пространных размышлений, а в первую очередь, воздействуют на чувство. Эпический план искусно переплетается с лирическим, необыкновенно обогащающим, углубляющим содержание.

Это единство - путь к философским истинам и одновременно переживанию состояния катарсиса.

Воплощение его происходит через совмещение сюжетов эпического (содержащего, как правило, пуант, имеющего зеркальное построение или кольцевую структуру) и лирического, в основе которого лежит внутренний, психологический, конфликт, определяющий движение переживаний героя; через создание эмоционального фона благодаря пейзажным зарисовкам, выполняющим экспрессивно-оценочную функцию ( «Звезды, всегда близкие и огромные в горах, стали мгновенно гасить свет в окнах своих домов и суетливо прятаться в пелене пожаров, ища там спасение от молний-трассеров, прошивающих небо в поисках жертвы…», или «…Медлил вместе с рассветом, упиравшимся в затылки гор всеми лучами солнца: утро только что видело, как расстреляли, изрешетили, изнасиловали ночь, и не желало подобного на своём пороге. Только откуда быть силушке у новорождённого? Не смогло ни упереться в исполины-великаны, ни зацепиться за верхушки лесных чащ – со страхом выкатилось новым днём на небо…» («Тот, кто стреляет первым…»), или «И, устыдившись своего страха, нашло средь горных круч расселину солнце, ещё раз осветило колонну. А оттого, что было уже низко, удлинило тени и казались теперь пограничники на крутом серпантине великанами, достающими головами до вернувшегося в пропасть, но так и не поднявшегося до солдат, орла…» («Тузы бубновые»).

Лиризм усиливается и благодаря включению в текст поэтических произведений, реминисценций, аллюзий и создание собственных поэтических фрагментов. Эпиграфом к циклу «Семь нот о любви» является авторское стихотворение в прозе:

Не выстрелы пою, - а тех, кто шел под ними.
Не войне поклоняюсь, - а тем, кто не прятался от нее.
Семь новелл о любви к русскому солдату...

«Пою», «поклоняюсь, «любовь»- это область чувств, область лирического.

А вот как звучит концовка цикла «Семь нот о любви», завершение новеллы –плача «Помяни, Господи»:

- Помяни, Господи, здесь лежащих… Помяни и тех, кого мы не помянули из-за множества имён. Или кого забыли. Или чьи подвиги не знаем. Но Ты, Господи, знаешь всех защитников России и помяни каждого. И вознеси их в селение праведных.

Гремел салют - в память.
Шла молитва - за упокой.

И кружил в небе аист. Высоко - там, где теперь парили и успокоенные наконец-то солдатские души. Которым не нужны уже были
ни бирки,
ни метки,
ни нацарапанные ножом имена...
- Аминь!

Действительно, перед нами сочетание молитвы и стихотворения в прозе, создающие такой накал патетики и трагизма, что вызывают сильнейшие переживания читателей, катарсис.

Есть в текстах фрагменты песенного фольклора. Народную украинскую песню поет герой новеллы «Засечная черта» Колян:

- Ой у гаю, при Дунаю
Соловей щебече.
Вiн же свою всю пташину
До гнiздечка кличе…

Песня о соловье, созывающем всю свою семью в гнездо. Человечество – это одна семья, члены которой должны жить в мире и согласии, в радости и гармонии, а Земля — огромный дом, в котором есть место для каждого народа.

В этом же произведении рефреном проходят названия танцев (так называет автор марш военной техники)

Цыганочка с выходом.
Мазурка.
Барыня.
Гопак, в конце концов!

Лучше танцевать цыганочку с выходом или мазурку или гопак, вальс, жемжурку… — каждый танец хорош!- чем стрелять друг в друга. А еще лучше – большой хоровод (вспомним: «если бы парни всей Земли хором бы песню одну завели…».) Так метафорически утверждается идея соборности, братства.

Лиризм повествования достигается всей совокупностью изобразительно-выразительных лексических и фонетических средств, поэтического синтаксиса, ритмической организации произведений.

Попытаемся увидеть, как это происходит, обратившись к новеллам.

В произведении «Тот, кто стреляет первым» два сюжета, воплощающие эпический и лирический планы . Эпический сюжет представляет собой цепь событий, связанных с обороной Цхинвала. Экспозиция – подготовка к предстоящему бою, затем развитие действия - отражение атаки грузинского подразделения, ранение спецназовки , кульминация - попытка вытащить ее комбатом и развязка - перемирие и спасение обоих. То, что комбат жертвует собой ради жизнь врага, им же и подстреленного, заставляет читателя задуматься об идейном замысле текста. Психологический сюжет - это движение мысли и чувства комбата от того момента, когда он приговорил грузинку к смерти ( «Вот и держи её на прицеле... Уж дамочку свою грузины наверняка попробуют вытащить. И пойдут за ней минимум два-три человека, которых можно снайперски снять») через рождение чувства вины (он начинает видеть в ней не врага, а женщину, которой не место в сражении, поэтому и называет ее «дурой», а фраза о пудре на женских щечках заставляет вспомнить известную метафору «у войны не женское лицо»: «Куда лезла, дура? Наносила бы на щёчки белую пудру в Тбилиси, а не чёрную краску в Цхинвале…» « Я её в бой не посылал!»), появление сочувствия: «Конечно, будешь стонать с таким ранением…», « Станут вытаскивать – так и быть, не стреляй. Баба всё-таки. ..», сомнение : «Что ж они своих-то бросают? … Нам, что ль, самим таскать?» и наконец, решение: « Но тут русский майор ВДВ! Мухой туда и обратно. Рискнуть? Эх, ма!– Прикрой!» Человек одерживает победу над воином. Более того, русский офицер, майор ВДВ, пытаясь вытащить умирающую, защищает и честь Российской армии, и честь нации. Двуединство этих сюжетов завершается концовкой, которая и вызывает состояние катарсиса.

Шаг за шагом идем мы по пути постижения мысли автора, по пути просветления и сопереживания. Мы видим жертвенно-героический взлет комбата . Не случайно используется лексика со значением «стремительное движение вверх»: глаголы «рванулся» и однокоренное существительное «рывок» . Контекст указывает направление: «орлиный рывок» - это рывок к солнцу , к космическим высотам духа. Ощущение полета вносит и метафора «распах» - распах крыльев парящей в небесных далях бесстрашной гордой птицы. Оценочная метафора «орел» является синонимом слова «герой». Направление вверх подчеркивается и антитезой: «воронье», «стервятник», олицетворяющие собой смерть и низость, пошлость (воронье питается падалью, стервятник – безжалостный хищник; кроме того «стервятник» тот, кто падает с неба на свою жертву, то есть сверху вниз, падение) и - «орлиный» - взлет выше солнца! Движение вверх продолжается: «Опрокинулся сначала в небо…», но оно не завершено. Автору мало показать величие подвига комбата, который является олицетворением российского офицерства. Он поднимает и героев, и нас до попытки постижения вселенских сфер. Майор и девушка оказываются на нейтральной полосе. Нейтральной- по отношению к жизни и смерти, по отношению к национальности, мировоззрению… Это новая точка отсчета жизни души, ее очищение и спасение. Поэтому они тянутся друг к другу «липкими от крови пальцам» ( вспомним метафору « руки в крови») – «потянулись», чтобы «спастись» («Словно уверовав, что спастись они могут только вместе. Что ближе, чем они, на этой пыльной дороге и в белёсом горячем небе никого нет»). Спастись не только в буквальном смысле. Спасение – в единении, любви и братстве, в мире и гармонии. Вот они, вечные ценности, к пониманию которых ведет нас автор. Не случайно на небольшом пространстве используется несколько раз слово «небо» - вспомним « высокое небо Аустерлица» и то важное, что открывается любимому герою Л.Н. Толстого .

Мы понимаем, что жизнь человеческая – это тоже Вселенная, неповторимая и единственная, и как глубока здесь метафора, вызывающая ассоциации со строчками Сергея Орлова: « С этого момента ни ему, ни соседке не требовалось ни подтягивать под свои раны земной шар, ни отталкиваться от земли – та сама замерла перед тем, как принять рабов божьих к себе…»

Благородство, милосердие, самоотверженность комбата, его подвиг во имя жизни озаряют сердца воинов, причем, с обеих сторон, что очень важно. По духовной лестнице, ведущей к истине, поднимаются уже и начштаба, и дневальный, и грузинские спецназовцы, объединяясь в порыве мира и добра. Более того, объединяясь в молитве: «Но здесь молились, чтобы остались живы…»

Вот оно, глубочайшее, чистейшее и светлейшее состояние духа, роднящее таких далеких и в то же время близких в главном героев. И роднящее нас с героями, вслед за которыми до небесных высот поднимает читателя автор.

Состояние катарсиса усиливается благодаря такому уровню экспрессии концовки, что она напоминает стихотворение в прозе.

И по тонкому использованию всех поэтических средств, благодаря которым достигается не только предельная сжатость содержания, но и возникает сильнейшее эмоциональное поле, активно захватывающее читателя. И по наличию особого ритма, который усиливает ощущение движения вверх. Он возникает благодаря звуковым и лексическим повторам, а также слоговой организации некоторых фраз. Начало ямбическое: « Эх, ма!– Прикрой!», затем размер сбивается, придавая речи особую взволнованность: « Вышвырнув из-под ботинок гравий, рванулся к камню. И…» –союз «и» предполагает следование однородного сказуемого, например, « спас», «схватил», «вытащил»… Но вместо глагола –пауза, обозначенная тире. Умолчание. О том, что произошло дальше, рассказывается через расстояние нескольких фраз. А здесь важно усилить градус патетики, передать высоту и трагичность произошедшего и дать оценку бесчеловечному поступку. Поэтому используется лексический повтор . В интонационном отношении остановка дыхания после «И» -это пик взлета, жест, указывающий на бесконечность. Небольшая строка гармонизирована и звуковыми повторами, прямыми и обратными, ассонансом и аллитерацией: « ВЫшВЫрнув Из-под ботИнок гРАВий, РВАнулся к кАмню… Но звукопись важна не только для создания ритма. На уровне фоники автор гениально готовит нас к тому, что произойдет дальше: ВЫ, ВЫ, И – мы уже слышим выстрел, о котором будет сказано чуть позже, слышим стоны раненого, еще не зная о его ранении: «а прОсто Оберегая еЁ от посторОнних – так Отгоняют вОроньЁ от жертвы».

Возникает своеобразный ритм и в следующей фразе благодаря повторам, которые организуют внутреннюю рифму: «МайоР не был СТЕРВятником, но и его ВСТРЕтили огнём на РАСпахе, едва тот РАСкрылся в своём СТРЕмительНОМ оРлиНОМ Рывке».

После «распаха», «рывка» движение приостанавливается. Инверсия как будто передает кадры замедленной съемки, сгущая патетику: «Надломился комбат. Опрокинулся сначала в небо, потом неловко упал на бок. С усилием, ещё при памяти и силе, перевалился на спину: так и впрямь надо делать при ранении в живот, он не зря мысленно подсказывал это девушке…». Умедляющийся темп здесь как завершающаяся жизнь, как приговор к смерти и одновременно к бессмертию.

Экспрессия финала возрастает далее и благодаря фонической организации, и анафоре одновременно с инверсионным строем предложений: « И перевалило солнце…. И сдалась девушка….. И оставшийся в одиночестве майор…. И тогда встал с белым платком ….. И выбежали им на подмогу… И упали на колени живые перед погибавшими…» («упали на колени»- и преклонение перед подвигом, и раскаяние, осознание вины, и ступенька духовного подъема), и выделение особо значимых коротких предложений среди сложных конструкций, и парцелляция:

«Тот, кто стреляет первым, умирает всё же вторым.
Но здесь молились, чтобы остались живы.
Оба.»

Вот он, завершающий аккорд патетической поэтической сонаты, созданной Н.Ф. Ивановым.

Читаем еще одно замечательное произведение «Небожители» и вновь переживаем катарсис.

Сюжет в нем имеет особое построение, которое можно назвать зеркальным. То есть элементы одного событийного плана представляют собой повторение элементов другого событийного плана с точностью наоборот. Первый событийный план – мир игры: игра в пожар и в террористов, где папа Костя выполняет роль «террориста», чтобы обезопасить сына. Но наяву игра из мира ребенка превращается в реальность, и Костя спешит на помощь захваченным в школе маленьким заложникам.

Ощущение высоты – уже в названии. Небожители – это ангелы, небесные жители. Так называет офицеров российского спецназа их командир. Так называет их и автор. Ангелы как будто незримо присутствуют в ткани повествования. И герой, и автор с надеждой поднимают глаза к небу: «В небе и так тесно от собравшихся ангелов. Интересно, они хоть раз соберутся в небесное воинство, чтобы всей белой ратью налететь на врага?» или «Поднял…на ней отражением зеркально горящую крышу, само небо с его ангелами…». Роль ангелов на земле выполняет Костя и его товарищи. Костя справляется со своей задачей, спасает детей, сам погибает страшно, замурованный в котле, как в преисподней.

И вновь высота и катарсис в финале. К ушедшему навсегда отцу обращается Глебка, чистая душа ( ребенок –ангел). Он стоит на порожке балкона, чтобы быть выше – движение вверх, к звездам (и какая поэтизация подвига!) , «протягивая в сторону далёкой звезды шоколадную конфету… - Это тебе, папа. Возьми. Я её только немного надкусил. Только хвостик. Но она ведь всё равно долетит до тебя, правда?» … Здесь конфета с надкушенным хвостиком как комета ( не случайна возможная рифмовка) - комета любви, восхищения, преклонения, благодарности. Комета, состоящая из пламени наших сердец, зажженных яркой жизнью героя. И мы вместе с Глебкой с такой надеждой и чистотой тянемся к этой далекой звезде, что верится: энергия нашего всеобщего духовного огня долетит до необозримых высот.

Гибель героя, воспевание его подвига не только пробуждает Человека в каждом, но и напоминает о преступности насильственной смерти и самоценности жизни, и поэтому пафос патетики совмещается с трагическим пафосом в последних строчках, звучащих вновь как фраза музыкального финала, вызывающая слезы очищения: «Возьми. И не волнуйся, меня спас чужой дядя. Но ты всё равно вернись обратно».

Немного помолчим, чтобы сделать глубокий вдох, сделаем паузу и обратимся к новелле «Брянская повесть».

Произведение завершается чудесным спасением: рассказчик остается жив после страшной аварии. Рискуя собой, торопится он за живительной водой из Крестовоздвиженского монастыря для умирающего от ран в госпитале Моздока друга Лешки, успевая по дороге увидеть тех, кто нуждается в помощи (незнакомую старушку, замерзающего на остановке мальчугана). Именно автор – воплощение милосердия и благородства. Его глазами любуемся мы старушкой, по-доброму улыбаемся ее словам и жестам, подмечаем чистоту и простодушие паренька, вместе с ним мы прощаем капитану хвастовство : «Неделю назад в Нальчике летали на усиление…». Это он способен увидеть внутреннюю красоту души каждого, встречающегося на пути, и выявить, раскрыть эту красоту. Как не вспомнить Иешуа – «злых людей нет на свете …» Это особый дар – создавать вокруг себя пространство щедрости и света. Главным героем произведения является Любовь. Божественная Любовь к человеку, связывающая его с Вечностью. Не случайна в произведении тема веры, святости, которая воплощается при помощи образов игуменьи, монашек, ангела, поспевающего за автором-рассказчиком, монастыря.

В финале мы вместе с персонажами вновь испытываем сильнейшее переживание, взлет души, движение вверх. От земли, где Вася набивает колею, «сибиряк» вырубает окно в просеке, водители толкают «Реношку», поднимаем глаза ввысь («СВЕРХУ крестила теперь уже всех игуменья»). И далее – в космическую бесконечность, ведь только из необыкновенных далей, из Космоса, можно увидеть, как «по белому полю, словно черные воронята, утопая в снегу, шли от Крестовоздвиженского монастыря монашки с бутылями воды». И получается, что в системе координат Мироздания ничтожно малы фигурки монашек-«воронят», водителей, «сибиряка», Васи. Но как велики они в появлении Человеческого! Как вырастают в общем добром порыве спасти жизнь далекому незнакомому воину! Вместе с ними вырастаем и мы, энергетика порыва любви и света проникает в наши души, очищая и возвышая их.

Последнее предложение оказывает наиболее сильное эмоциональное воздействие, опять же совокупностью различных поэтических средств: и антитезой (белое –черные, символизирующей жизнь-смерть, земное -небесное), сравнением «словно черные воронята», инверсионным строем последних предложений. Фраза явно ритмизирована: можно услышать анапест ( «А по белому полю, словно черные… утопая в снегу, шли от Крестовоздвиженского…»), гармонизирована при помощи ассонанса, внутренней рифмы, возникающей благодаря повторам фонических сочетаний: «А ПО белому ПОЛю, сЛОвно чЁРные вОРонята, Утопая в снегУ, шли от Крестовоздвиженского МОНАстыря МОНАшки с бутылями воды…»

Предложение музыкально настолько, что напоминает строчку из песни, вечной песни о красоте любви и величии подвига, о неизбывной тоске русской души по счастью всеобщего единения, духовного подъема во имя утверждения непреходящего на Земле.

Конечно же, высокая лирика наряду с философским планом присутствует и в таких лучших произведениях современности, как «Золотистый золотой», «Помяни, Господи» и других работах.

Мы попытались увидеть, как талантливо, тонко, незаметно для читателя соединяя эпос и лирику на вершине философской мысли и пламени чувства, автор поднимает нас в космические сферы духа.

Не перестаешь удивляться открывшейся бездонной глубине смыслов и переживаний, окрыляющих душу. Да. Это настоящее. Это книги Мастера, жемчужины, которые, не смоет волна времени.