Любовь БЕРЗИНА
"ПО ГОЛГОФЕ РОССИИ"

Из новых стихов

ПАРАД
Колонны из людей,
                             из техники колонны
По площади плывут,
                             пронзая времена,
Из всех краев страны
                              сошлись они, бессонно,
И поступь их шагов
                               по всей  стране слышна.

Вот Жуков на коне
                              своим широким телом
Как памятник, вдавил
                               седло и стремена,
Вот Сталин мавзолей
                                попрал ногою смелой
Поскольку широка
                                и вздыблена страна.

Пред ними душ полки
                                проходят невредимо,
В шинельное сукно
                              затянуты тела,
Все на одно лицо,
                                и взгляд, скользящий мимо,
И словно львиный рык -
                                победное  "Ура!"

Их крик от стен Кремля,
                               как мячик, оттолкнется,
Стрелой через поля
                                и страны пролетит.
А что там под сукном,
                                 какое сердце бьется,
Зарыто в глубине,
                          и словно клад, лежит...

На марше все равны.
                         Сплоченным четким строем,
Качая ордена,
                     чеканят шаг полки.
 И здесь любой солдат
                            глядит орлом, героем,
И вражеский штандарт
                             копьем летит  с руки.

Вот падают у ног
                              добытые знамена,
Трофеев у солдат
                            запасы велики,
И, кажется,  вовек
                         не кончится колонна -
По площади идут
                         все новые полки.

Она красна, как кровь,
                             что отдана победе,
Над нею блеск звезды
                                   и клекоты орлов.
Вот только господин,
                            что нынче мимо едет
Уже не разглядит
                     шагающих рядов.

Они сквозь нас идут,
                        натянуты, как струны,
И напряжение их
                      засело в голове,
Мы с ними, как бойцы,
                      весной шагаем юной
По залитой дождем
                    торжественной Москве.

КИНОХРОНИКА
Вот хроника бежит,
В ней точки и разрывы,
Фигуры у людей
Расплывчаты, бледны.
Как страшно сознавать,
Что все они не живы,
Что нет таких людей
И нет такой страны.

Повозка через мост
Невозмутимо катит,
И девушка идет,
На рынок торопясь,
Кто может предсказать
На сколько лет ей хватит
Страну свою, смеясь,
Россией называть.

Да было ль это там,
На блеклой кинопленке,
Горящий храма шлем,
Сверкающий с небес,
Где, как в последний раз,
Вдруг голосом ребенка
Священник прокричал,
Светясь: "Христос воскрес!"

И вот он, храм стоит,
Чьи своды нерушимы,
Как будто никогда
Не упадет он в грязь.
Вокруг него идут
По вере побратимы,
Но весь не обошли,
И пленка порвалась...

Что судеб порвалось -
Невиданное море,
Что жизней отошло,
Теперь не сосчитать!
А тени их бредут,
И смотрят поневоле,
В державе неживой,
Которой не собрать.

СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС
Подо мной не проломится лед,
Крепок он, словно сбит из досок.
И садится на лед самолет,
Словно бабочка в белый песок.

И сокрыт подо льдом, точно клад,
Полюс Северный, будто фантом,
Белый льда простирается плат,
Где поземка виляет хвостом.

Здесь медведи бредут и песцы,
Тихо искрится неба лубок,
И сверкают палаток дворцы,
Кругом солнца бежит колобок.

Здесь, на самой макушке земли,
В белой пустыни северных мест
Мы невидимый полюс нашли,
И Россию воздвигли, как крест.

ИНКЕРМАН
1.
Чтоб добрести до Инкермана,
Я поднимаюсь утром рано,
Из будней вырываюсь плена
У церкви, заключенной в стену.

Хранима в каменной породе,
Она едва на свет выходит,
И в потаенной глуби штолен
Резрежен воздух и намолен.

И я вдохну его частицу,
Чтоб им, как хлебом, причаститься.
И я услышу пенье хора
В скале звенящего собора.

Гремит железная дорога -
Но не доходит гром до  Бога,
И звук не заглушает грубый
Того, что тихо шепчут губы.

На лоб надвинутые своды,
Не заслоняют мне свободы,
И скалы, давящие глухо,
Не преградят пути для духа.

2.
Церковь вырастает из скалы,
Взгляды опьяняет, как вино,
Поезд, выплывающий из мглы,
Хвост змеиный тащит тяжело.

Колокол ударит на стене,
И гудком ответит тепловоз,
Сколько душ несчитанных вовне
Мимо храма он уже провез.

Перейду железные пути
В тень скалы, чей рваный профиль сер.
Здесь не нужно далеко идти,
Чтоб обжечься воздухом пещер.

Тут висит, утопленный в скале,
Еле в мир проглядывая, храм,
Поезд чертит боком по стене,
Жизни разрезая пополам.

На высокой ноте в церкви хор,
Как тростник, гудит, затрепетав.
Мимо, накренясь, во весь опор,
Громыхая, пробежит состав.

Ярко окна поезда блеснут,
Окна храма просверкнут в ответ,
Но другие краски не сотрут
Церкви промелькнувший силуэт.

Будет ветер за окном свистеть,
И греметь вагон на вираже,
Белый храм, что виден лишь на треть,
Словно спичкой чиркнет по душе.

ОРДА
Вот она - Орда золотая,
Проходи быстрей, не зевая,
Удивленье, право, старО,
Вот она штурмует метро.

Не глядит на звезды на башнях,
День не вспоминает вчерашний.
Взглядом жадным лижут дворцы
Из чужих земель беглецы.

Вот они, стоят возле школы,
Новых дней татаро-монголы,
На машинах, сжаты в стенах,
Мчатся, как в степи на конях.

Вот они - стреляют по птицам,
Канонадой будят столицу,
Вот они - метут во дворе,
Расчищая путь детворе.

Взяты мы, как бедная Троя,
Не борцы - увы! - не герои,
Светится Ивана глава,
И не Троя здесь, а Москва.

Хлебом-солью всех не встречала,
Опустила зданий забрало,
Уронила свет с высоты,
Ощетинив храмов кресты.

Тихо спит Москва золотая,
Минареты в ней прорастают
И течет пришельцев река,
Хлынувших толпой сквозь века.

***
России белая печать
Спит на лице Наполеона.
Сквозь снег он вынужден бежать
Державы не добившись трона.

Мороз и лед его сковал,
И он застыл, как деревянный.
Где почести и роскошь зал,
И женщин взор непостоянный?

Огни далеких деревень
Ведут его, как взгляды волчьи.
Он голоден который день
И смотрит на Россию молча.

На бесконечные снега,
На ледяные рек излуки,
Сугробов белые стога
И мерзлые деревьев руки.

Гвардейцы скачут по бокам -
Все в инее усы и шпоры.
Но даже жарким их телам
России холодны просторы.

Как льда кусок висит луна,
А избы - темны и горбаты.
"О, эта гиблая страна!" -
Беззвучно стонет император.

Он вырвется, и он пройдет
Париж и Эльбу, Ватерлоо.
Но роза щек не расцветет
Огнем не заиграет снова.

Он бледен, словно полотно -
Игрок, правитель и мессия -
Под неба серое сукно
Его запрятала Россия.

Гнала-не догнала его,
А только холодом дышала.
И императора чело
Летящим снегом целовала.

***
Нужны ли мне края чужие,
Чужого солнца яркий свет,
Когда горит огнем Россия,
Наверно, нет,
Наверно, нет.

Корабль белый, яхта, чайка,
И набережной парапет,
Вы были временны, случайны?
Конечно, нет,
Конечно, нет.

Домов обшарпанные стены,
Где виден наводненья след,
Они ль так для меня священны?
Конечно, нет,
Конечно нет.

Иль сосен выжженная хвоя,
И брошенный на много лет,
Поселок русский Моховое,
Сгоревший, тянет за живое?
Наверно, нет,
Наверно, нет.

За что же, спросишь ты, приятель,
Так любишь "землю зла и бед",
Туги ль тебе ее объятья?
Конечно, нет,
Конечно, нет.

Ни свет звезды, не скипетр державы,
Ни придорожный бересклет,
Ни звон побед,
Минуты славы,
Они меня не тянут, нет.

А то, что неисповедимо,
И не заключено в слова,
В земле родной, что мчится мимо,
Как дух, как крылья Серафима,
Души касается едва.

***
О чем, о чем поет
Сияющий оратор,
Куда, куда глядит
Ослепший режиссер?
Мерцает на столе
Экрана провокатор,
За ним не разглядишь,
Какой вокруг простор.

Как дует за стеной
Неотвратимый ветер,
Как листья он несет,
И мысли, и слова,
Как месяц над страной
Загадочен и светел,
И неба океан
Колышется едва.

Вот тело сибарит
В глуши роскошных комнат
Устало окунул
В трепещущий диван.
Он нежит свой живот
И не о чем не помнит,
Как пред змеей застыв,
Он смотрит на экран.

А вот другой лежит
На парковой скамейке,
Весь свой нехитрый скарб
Под голову сложив,
Он пахнет хуже пса,
Он желт, как канарейка,
Он холоден, как лед,
Скорее мертв, чем жив.

Меж этими двумя,
Как меж двумя мирами,
Спит воздуха стена,
Прочнее, чем металл,
Не встретятся они,
Меж них дома горами,
Сто запертых дверей
И города вокзал.

И я хожу меж них,
Я вижу тех и этих,
Того, кто спит в грязи,
И средь блестящих зал,
Их, в лаковых туфлях
Стоящих на паркете,
С сигарою в руке
И неприступней скал.

Им скучно и темно.
Они не просят хлеба,
Не ждут, как нищий тот,
Подачки иль куска -
Но и над их челом
Одно сияет небо,
Укрывшее, как плед,
Бродягу-старика.

* * *
Я в моря зеркало пустое
Гляжу, в нём вся отражена.
У ног моих, шипя и воя,
Разбилась вдребезги волна.

И гальки нестерпимый скрежет
Меня пронзает до основ.
Душа на дальнем побережье
Полна, как чаша, до краёв.

Вот парус, тающий в тумане,
Пробился через туч стада.
Иною жизнью он поманит,
И не вернётся никогда.

И я прощаюсь с ним до срока,
Под волн шипящую игру,
Стою в волнении высоком
И задыхаюсь на ветру.

* * *
Лица захлопнутый капкан
Несу по улицам столицы.
Ступай по русским городам –
И повстречаешь те же лица.

Лицо навешено, как щит,
Прибитый на врата Царьграда,
И сквозь него не пролетит
Ни восхищенье, ни досада.

И даже тот, кого люблю,
На этот мир глядит с опаской.
И свет небесный, и зарю
Защитною встречает маской.

Лишь иногда вдруг просквозит
Взгляд истинный – живой и жгучий.
Так птица сквозь туман летит
И смотрит солнце через тучи.

 

В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ
1.
Вот домик скромный и простой -
Почти шкатулка.
Здесь жил, мне говорят,
Толстой,
Здесь эхо гулко.
Вот стол и стул его стоит,
возле постели.
Вот черновик, в окошко вид,
Его гантели.

И кабинета тяжкий свод,
Что глушит звуки.
Чернильницы раскрытый рот,
Деревьев руки.
Аллеи, где ходил один
С блокнотом тайным,
Не семьянин, не господин,
Пришлец случайный.

Окладистая борода,
Взгляд остр и странен.
Как занесло тебя сюда,
Простой крестьянин?
Вот видят баре - старичок,
И за услугу,
Ему потертый пятачок
Совали в руку.

Но слов его на всю страну
Гремят раскаты,
И он ведет с собой войну
Простым солдатом.
Едва читаемую вязь
Из слов выводит,
И мира красота и грязь
Сквозь нас проходят.

И чутко слушает страны
Большое ухо,
Что скажет, каясь без вины,
Подвижник духа.

2.
Тихо качается в воздухе
лодка листа золотого,
Падают яблоки
в мягкие травы усадьбы Толстого.

Вот он - старик,
тонет в золоте дальней аллеи,
Неба икона
склоненной касается шеи.

Яблочный запах
струится по Ясной Поляне,
Образ Толстого
впечатан здесь, как на экране.

Мимо он ходит,
в свои погружен размышленья,
Брови нахмурив,
лишь внутренним видимый зреньем.

Падают яблоки
в ясной Толстого Отчизне,
Полны и круглы,
как здесь отгоревшие жизни.

Вот он уходит
по светлой аллее морскою походкой,
А на поляне
осталась могилы зеленая лодка.

***
Базар-вокзал на сердце и в душе.
Приезжий спит в Москве, как в шалаше.

С утра бежит машин девятый вал,
А он газон-кровать облюбовал,

Недвижен, как в гробнице фараон.
Над ухом у него ревет клаксон.

Среди кипящей, брызжущей Москвы
Лежит, не поднимая головы.

Он спит и видит жаркий край родной,
Где солнце свет бросает вниз стеной,

Где гордо ходит медленный верблюд,
Не почитая тюк нести за труд.

На нем сидит смугляночка одна -
Она, как ваза хрупкая, стройна.

Верблюд ее качает на спине,
Как парусную лодку на волне...

Машина поливальная идет,
Она страдальца мертвый сон прервет,

Лавина брызг сияющей дугой
Толкнет его, напомнив, что живой.

И вскочит, грязен он и некрасив,
О солнечной красавице забыв,

И вытравит московская вода
Сон Родины из сердца навсегда.

***
Ко мне вползает времени змея,
На волосы ложится первый снег.
Мне кажется, что я уже не я,
Что я другой какой-то человек.

Что снова врет мне зеркала стекло,
Колышется да искажает суть:
И тело вроде слушаться должно,
Но не дает ни крикнуть, ни шагнуть.

Ведь это я, взгляните, это я,
За частой сетью снега и ветвей,
Никто-никто не узнает меня,
На перекрестке сгрудившихся дней.

Ту девочку, которая, свежа,
Глядит вперед, не необъятный путь.
И ей не тело, нет, ее душа,
Все не дает ни крикнуть, ни вздохнуть.

***
Мокрый лес неясно золотится,
Будто через темное стекло.
На ветру, как флаг, трепещет птица,
К солнцу выгребая тяжело.

Низко-низко ползает светило,
Словно хочет голову склонить,
Солнце, как иглой, меня пронзило,
Птицу прошивая, словно нить.

Дальних рощ слепящие пожары
Обложили пламенем меня,
Не уйти от холода мне кары,
Не согреться у берез огня.

Я тяну к ним руки по привычке,
Только не унять пустую дрожь,
Догорят березы, словно спички,
И засветит месяц острый нож.

Я пережидаю тьму ночную,
Чтобы день, короткий и скупой,
Одарил холодным поцелуем
И небесной высью голубой.

***
Вот человек, идущий среди льда,
Непрочный наст под ним играет, словно плот.
И в Арктике, где скована вода,
Поможет только легкий самолет.

Под неба перевёрнутым зонтом,
Под солнцем, льющим негасимый свет,
В торосах, вырастающих как дом,
Его как будто и на свете нет.

О путнике забыли города,
И горы его стали забывать,
И спутанную вязь его следа
В пустыне белой некому читать.

Пылающего солнца колесо
Вокруг него тугой сжимает круг.
Скиталец отрешенное лицо
Куда не повернет - повсюду юг.

Там дом его, там дремлют города,
Там кто-то властен, счастлив и богат.
Им не понять, далеким, никогда
Зачем сей нищий средь снегов распят.

Зачем мороз он терпит и пургу,
Зачем под небом, мал, как муравей,
Иголкою, затерянной в стогу,
Проводит он остаток бренных дней.

Его качает неба парашют
И в Арктике, которой нет конца,
Ужалась жизнь до нескольких минут
На ледяных ладонях у Творца.

***
Ты рядом, ты рядом, ты рядом со мной.
И бьется о скалы прибой голубой.
И красные маки на склонах цветут,
На солнце сверкает травы изумруд.

Здесь воздух колышется влажной стеной,
Он словно броня меж тобою и мной,
Прозрачен и  тверд, будто северный лед,
И он как река между нами течет.

Мы рядом, но словно на двух берегах,
Где ветер цветущею прелью пропах,
Меж нами вонзается колкий, как нож,
Он крепче стены, сквозь него не пройдешь.

И в нем утопают  и слово, и взгляд,
И глаз маяки бесполезно горят,
Граница меж нами - как шрам на живом,
Прорезана ветром, как острым ножом.

***
Проходит яхта и звенит
Весь такелаж ее под ветром.
Она, как старый шкаф, скрипит,
С трудом глотая километры.

И парус, как кайман живой,
Вдруг изовьется и ударит,
Пока усталый рулевой
По горизонту взглядом шарит.

Он много-много дней в пути,
Один, с застывшими руками,
Молчит, веревку сжав в горсти,
Меж рыбами и облаками.

Разъела соль его лицо,
И треснули до крови губы,
И сжали, взяв его в кольцо,
Неотвратимых туч уступы.

И тонкий изгибая стан,
Вдруг молния пронзила воду.
И сплюнул кровью капитан
На эту грозную погоду.

***
Прильну, как белая ромашка,
К ногам, бегущим прямиком.
Я быть хочу твоей рубашкой
И шейным вышитым платком.

Все тщится и взлететь не может
Густых бровей твоих чета.
Я быть хочу твоею кожей,
Чтоб не расстаться никогда.

Как свет луны, твой взгляд струится,
И я ловлю его полет.
Пусть сквозь меня, как сквозь ресницы,
Он утром солнечным пройдет.

Какая б ни была эпоха -
Пусть дух мой нищ, и облик груб,
Замру твоим последним вздохом
На страждущей пустыне губ.

***
В церкви воскресная служба идет.
В небе над городом не рассвело.
Хор, словно райская птица, поет,
Звук его бьется, как ветер, в стекло.

Лица, качаясь, как пламя у свеч,
Взор опускают в подножную тьму.
Голос Божественный в сердце сберечь
В буре мирской не дано никому.

Как загудит за оградой метель,
И потолкает взашей от ворот,
Храм отдалится, как севший на мель
Старый корабль, что спасения ждет.

Вот рассветает. Суму и тюрьму
Город пророчит, сквозь тело плывет,
Только отнять не дано никому
Голос, что тихо о вечном поет.

***
Жужжат, жужжат по свету голоса,
Как будто в доме вымершем оса.

И я жужжу, жужжу о том, о сем.
И лишь молчу о главном, о святом.

Об этом говорить напрасный труд,
Как распахнешься - сразу засмеют,

И не поймут сокрытого всего,
Испытывая власти торжество.

И я - всех меньше, из последних сил,
Почувствую, как высший звук уплыл.

Потеря эта режет без ножа,
И я живу - жужжа, жужжа, жужжа.

***
Все говорит о том,
Что наступила осень.
Холодный дождь с утра
Занудно моросит.
Пожухший лист летит,
И не о чем просит.
Он умирает так -
Спокойно, без обид.

Все говорит о том,
Что силы на исходе,
Что скоро седина
Пробьется на полях.
Но можно ли роптать,
И можно ль мстить природе,
За то, что на обрыв
Внезапно вывел шлях.

Грачи за горизонт
Опять, крича, ныряют,
И ветер, как орган,
Гудит в пустых стволах,
А снег уже лежит,
А снег уже не тает,
На ледяной тропе,
На ветках, на висках.

Не этот серый склон
Прибеленный известкой,
Не этот бурый дым
Поселятся во мне,
А лес, что весь сверкал
Горящей влагой росной
И мой отец живой,
Не павший на войне.

Ныряю в листьев я
Тугие развороты,
Там гусениц войска,
И бабочек полки,
В неравный бой идет
Мышиная пехота,
Глаза у дальних звезд
Безмерно велики.

Прочней любой брони
Дырявая палатка,
И руки у отца
Умелы и сильны,
И в нас вцепился лес,
И держит мертвой хваткой,
Как в зеркале, мы в нем
Навек отражены.

ОСЕНЬ
Листьев запах - терпкой прели -
В ноздри уксусом шибает.
Солнце вгоризонта щели,
Как монета, западает.

Налитые кровью гроздья
Растопырила рябина.
Словно забивая гвозди,
Дождь упрямо топчет глину.

Ветра жгучего укусы,
Гнутся веток коромысла.
Нитка журавлей, как бусы,
В небе сумрачном повисла.

Как нагруженная лодка,
Лист плывет, качаясь, мимо.
Лампой гаснет день короткий,
Медленно, неумолимо.

***
Ножом сверкающего взгляда,
О, не коли!
Я слишком жить на свете рада
Не за рубли.

Я слишком чувствую прохладу
Иных высот.
Поверь, я не умру от взгляда,
Наоборот.

Без глаз твоих в себе изверюсь,
Хоть жизнь ключом.
Воспряну я, как птица Феникс,
Под их лучом.

Я, как вино в дубовой бочке,
Переброжу,
И светом брызжущие строчки
Я напишу.

О том, что время пролетает -
Не удержать!
И, как свеча, душа истает,
Не будет ждать.

Что вянет цвет неумолимо,
Едва согрет.
Что раньше я была любима -
А нынче - нет.

Лишь сосны надо мной да ветер -
Теперь шумят.
И некому на целом свете -
Поймать твой взгляд.
                                                                                 
***
Месяц старый стоит в изголовье,
Туча черная двигает бровью,
Свет звезды отразился в окне.

И луна, как обломок коралла,
Розовела и смерть предвещала,
Чью-то тень проявив на стене.

Занавесьте, бездомные тучи,
Свет луны неживой и ползучий,
Пусть он скатится за горизонт.

Здесь теперь непогода ярится,
Там, где тихо ступала ослица,
И над ней плыли ветви, как зонт.

Кто был смел и не праздновал труса,
Тот встречал, преклонясь, Иисуса,
Зелень листьев воздев в небеса.

Ветви пальмы качаются нервно,
А сквозь них пробивается верба,
На ветру распушив волоса.

И не чуя нетяжкого груза,
Вдаль ослица везет Иисуса,
Среди белой, застывшей воды.

По Голгофе России, по снегу,
В ту же, только замерзшую, реку,
Оставляя, как раны, следы.

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную