17.03.2016 г.

ПОЭТЫ И ТЕЛЕВИДЕНИЕ

Поэзия как великий род искусства и высшая форма существования языка настолько ушла с экранов телевидения, что теперь руководители программ и ведущие разучились использовать её даже на публицистическом и политическом поприще. Стихи производят порой среди сумбурного крика эффект разорвавшейся гранаты. Вот идёт в программе «Право голоса» обсуждение наплыва мигрантов, ближайшей судьбы ЕС и Шенгена, и профессор Елена Пономарёва вдруг приводит в качестве внятного и ёмкого аргумента строфу Юрия Кузнецова:

И что же век тебе принёс?
Безумие и опыт.
Быть иль не быть? – таков вопрос.
Он твой всегда, Европа…

Все замерли. И впрямь - как злободневно! Это её всегдашний вопрос, но сегодня и впрямь кажется, что от Европы провидение потребует окончательного ответа на гамлетовский вопрос. Или вот в стихотворении, посвящённом Станиславу Куняеву, Кузнецов написал пророческие строки до всякого признания, что идёт страшная война - информационная, гибридная, бесовская – и постиг её вековую разрушительную бездну: «Потому что Третья мировая // Началась до Первой мировой». Кстати, этот поэтический афоризм начисто опровергает суждения некоторых историков и политиков. Так, многие выступления Владимира Жириновского сводились неоднократно к тому, что, что если бы не большевики – Россия стала победительницей в Первой мировой, чуть ли не Берлин взяла. Нет! – и сама разваливалась, и союзнички по Антанте, но уже враги по Третьей мировой - не дали бы.

Увы, и сегодня на этой реальной войне солдаты Слова, певцы Империи, укрепляющие дух защитников - не нужны на экране, они шельмуются или замалчиваются. И ни завершившийся Год литературы, ни международные даты – не помогают! Вот одна знаменательная: осенью 1999 года ЮНЕСКО на 30-й конференции приняла резолюцию об учреждении международного дня, который должен был «вдохнуть вторую жизнь» в мировое поэтическое движение. В первый раз праздник отмечали в день весеннего равноденствия, 21 марта 2000 года, в Париже, где находится штаб-квартира ЮНЕСКО, но, увы, почти забыта поэзия. Так что этот праздник – ровесник Путинского периода в новейшей истории России. Главной целью Всемирного дня поэзии является, как официально заявлено, подчеркнуть то величайшее значение, которое играет литература в культурной жизни современного общества, объединить поэтов всего мира и дать им право и возможность заявить о себе! В либерально-рыночном обществе, которое упорно строит Россия, несмотря на вызовы времени и кризисные потрясения, поэтам всё труднее заявить о себе, хотя вроде бы все информационные и печатные технологии сегодня доступны (на сайте Стихи. ру – 1 миллион стихотворцев, но почти нет поэтов). Вообще, на фоне масскультуры и телевизионной развлекаловки кажется порой, что вся наша действительность возносит наверх самых циничных и бездарных. Кстати, благодаря поэтическому озарению Игоря Северянина мы и получили выразительное слово "бездарь".

ДВЕ СТЕЗИ

Ярчайший пример телевизионной бездарности – на различных ток-шоу и в надоевших аналитических программах с одними и теми же участниками множество времени и обличительной энергии посвящено Турции, агрессивной политике бывшего «друга» - президента Эрдогана. Но ни на одном канале не рассказали об его противнике и подлинном друге России – Хюсейне Хайдаре, однофамильце советского писателя и антисоветского внука-либерала. Да, он всего лишь - по мнению телечиновников - поэт, но он написал покаянное стихотворение от имени турецкого народа и бросил публичный вызов Эрдогану. А ведь нам даже не показали его, не взяли интервью, не перевели и не прочитали стихотворение в эфире. Кто-то сейчас из бывших коллег возразит: мы в новостях сказали-вякнули, но разве так надо освещать появление подобного стихотворения? И я понимаю, где истоки такой бездарной информационной и гуманитарной политики: ведь турецкий поэт Хюсейн Хайдар, который прямо извинился перед Россией за сбитый турецкими военными в ноябре 2015 г. самолет Су-24 и гибель российского пилота, назвал стихотворение ужасно – «Извинение перед великим русским народом». Как этакое произнести с экранов? В стихотворении поэт признал, что турецкий народ больше «не хозяин у себя в стране». А мы, русские, хозяева?
Он пишет вообще ересь с точки зрения хозяев и королей эфира (подстрочный перевод):

Я турецкий революционер Хюсейн Хайдар
У каждого русского, у русского народа прошу прощения.
Мужеством русских гор, равнин и степей -
Да простит меня земля великого Ленина.
На наших глазах были порваны братские узы,
Всё это случилось и у меня на глазах…
В дастанах и песнях прощенья молю
У Маяковского и у Горького,
У Ивана советского, защитившего
От фашистов землю свою.
Прощенья прошу у героев страны,
У женщин, мужчин, стариков и детей,
У 23 миллионов погибших людей,
И у Гагарина, свой подвиг свершившего,
И брата советского, что руку нам подал.
В нашей великой национальной войне…

Ну, как такое ярко перевести и внятно произнести в антисоветских (да и антигорьковских по сути) программах? На них и Маяковского не вспоминали бы, если бы не Лиля Брик! Вот текст сообщения Первого канала, который кратко пересказал стихотворение: «На моих глазах был нанесен удар по братству. Я мог это остановить, но не сумел. Прошу прощения у Маяковского, Горького и Ивана, который покончил с фашистскими ордами, у 23 миллионов погибших на войне и у моего русского брата. Я прошу прощения у великого российского народа, опустившись на колени перед мамой Олега Пешкова", - сказал поэт. Да не мог он сказать «российский народ»: нет пока, увы, такого. А советский народ – был! Странно, но почему-то Ленина убрали из текста, из адресатов стихотворения. Газета «Известия» быстро выполнили рифмованный перевод, но убрала эпитет «советский», а Хайдар настойчиво повторил его дважды!

Да, ошибся поэт малость в цифре погибших, но в объективной и образной оценке истории был точнее многих тележурналистов. Потому и замолчали его на экранах все доморощенные телеисторики. А вот член Совета Федерации от города Севастополя Андрей Соболев - с мая 2009 года соучредитель и член совета Народного фронта «Отстоим Севастополь!» ответил, как написала «Парламентская газета», турецкому поэту. Уточним: он ответил скорее всем правителям, которые попирают волю и душу народа:

Поэт колени преклонил,
И извинился, совесть гложет.
Не он бомбардировщик сбил,
Но промолчать поэт не может…

И так далее… Но мне хочется не рифмованных панегириков, а глубокого осмысления роли поэта в мире, в обществе, а если шире - во всей нашей культурной политике, которая по-прежнему – насквозь либеральна и во многом антинародна. Перед нами - ясно легли две стези. Хайдар родился в 1956 году в Трабзоне. Он всего на два года младше премьера Эрдогана, который родился в семье работника береговой охраны на том же черноморском побережье. Хайдар обучался живописи, но стал поэтом, потому что в 1973 году выиграл конкурс поэтов, организованном Министерством национального образования. Кстати, почему министерство Ливанова не проводит такой конкурс?! А Эрдоган подростком торговал лимонадом и булочками на улицах Стамбула, куда перебралась его семья. Так вот и шли параллельно пути поэта – автора многих сборников, лауреата многих премий - и торговца, сначала уличного, а потом политического и подпольного (в Турции знают роль семьи Эрдогана в нелегальной торговле нефтью). Эрдоган вовсю торгует идеей неоосманизма и хочет выторговать в ЕС как можно больше денег, наживаясь на горе сирийского и курдского народов, а Хайдар (что значит - всадник, скачущий впереди – псевдоним Гайдара) как поэт не может поступиться правдой и совестью, просит и за него прощенья у нас. Не показать этого, не откликнуться всеми СМИ – просто преступная недальновидность. Для своих лекций и выступлений я перевёл три главных строфы:

Я – Хюсейн Хайдар, бунтарь и турецкий поэт,
У народа русского прощенья прошу смиренного,
Да спасёт нас природного мужества свет,
Узы дружбы порваны на множество лет,
Но прости нас, земля великого Ленина!

Я в дастанах и песнях прощенья молю
У гигантов – и Горького, и Маяковского,
У Ивана советского, павшего в страшном бою,
У Гагарина, подвиг которого воспою,
И у брата, в борьбе нашей общей усопшего.

Я турецкий поэт и бунтарь - Хюсейн Хайдар,
Признаю вину и взываю средь мира вешнего:
Пусть не мог от страны отвести позорный удар,
Но надеюсь на русский душевный дар
И прошу прощенье у мамы Олега Пешкова…

НЕ ШТЕРНАМ ПОУЧАТЬ!

Накануне мартовского дня рождения Алексея Фатьянова лауреаты премии «Соловьи, соловьи…» и члены Фатьяновского культурного центра провели в Питере, в библиотеке имени М.Ю. Лермонтова, замечательный вечер поэзии и песни «За заставами ленинградскими». Библиотека находится на Литейном проспекте, недалеко от музея-квартиры Иосифа Бродского. Прошёл мимо мемориальной доски в гостиницу «Русь», включил в номере телевизор и попал… Повторяли, наверное, запись телепередачи "Свидетели времени. Д/ф "Людмила Штерн. Жизнь наградила меня...". Аж 4-я серия - "Иосиф Бродский"…
Запись произведена в Северной Каролине – апрель 2015 года. Главная героиня в фиолетовом сразу заявляет без обиняков: «Жизнь свела меня с двумя гениями: первым поэтом России – Иосифом Бродским и первым прозаиком России – Сергеем Довлатовым». Ух ты! Хоть бы остановили авторы фильма запись и попросили добавить «На мой взгляд» или «Как нам кажется отсюда» или «По мнению нашей стаи». Так сказала о Бродском сама Штерн: «Мне кажется, что Бродский воспринимал нас с мужем Виктором Штерном, как родственников. Может быть, не самых близких. Может быть, не самых дорогих и любимых. Но мы были из его стаи, то есть, абсолютно свои». Я главу в книге о Бродском кончал недоумённым вопросом к прославителям: «Так всё-таки Пушкин ХХ века или вожак специфической стаи?». Ну, просто невозможно слушать! Тем более, что сам Бродский с его вкусом Довлатова первым прозаиком России точно не считал…

Людмилу Штерн назвали в анонсе «одной из самых ярких российских мемуаристок». Обычно талантливые люди начинают с чего-то достойного и действительно яркого. А тут? На 4-й минуте скрипучего монолога пошли вдруг воспоминания об итальянской группе ЛГУ. Профессор Жирмунский дал задание слушателям выучить какую-нибудь русскую песню, и в окружении Бродского постарались напоить доверчивую итальянскую знакомую мутью. Руку подняла Анна Бруни – «блондинка, чуть ли не отпрыск семьи Медичи» и запела:

Холодно, голодно,
Нет кругом стен.
Где бы нам… найти,
Чтоб дала всем…

Ну и я знаю такую дворовую песню замоскворецкого детства. Не шедевр блатняка - к чему она на канале «Культура»? Но Штерн вошла в раж и продолжала с упоением петь дальше. «Всё?», - спросил профессор». - «Нет, я ещё знаю:

По аллеям Приморского парка
С пионером гуляла вдова,
Пионера вдове стало жалко,
И вдова пионеру дала...

Я поняла, что это проделки Рейна или Неймана – кто-то из нашей группы постарался. Такой вот след остался в анналах ЛГУ».
Всю огромную программу она цепляется за каждый след – пошлый, блеклый, например, за альбомные стихи Бродского, посвящённые ей: «Йосиф любил сочинять стихи на случай:

Людмила, столько лет летим
Вокруг тебя проклятым роем,
Жужжим, кружимся, землю роем
И, грубо говоря, смердим...

Зачем смердить плохими стихами не для печати? Что прибавляет это к образу поэта?

Поощренная безвкусием канала «Культура» Людмила и собственные хамские стишки принялась цитировать: «Я писала такие короткие штучки:

Это что за вид уродский –
То идёт к нам Йося Бродский…

Мне всё прощалось…». А вот мне совсем не хочется прощать. Я между возвышенным вечером и вечерней серьёзной встречей в Питере как раз попал на тот кусок, где Штерн, пусть и устами Бродского, обливала грязью кумиров советской эстрадной поэзии – Евгения Евтушенко и Андрея Вознесенского. Много я написал критических строк о политиканствующем Евгении Александровиче, а формалист Вознесенский, за исключением книги «Мозаика», изданной во Владимире, мне просто никогда не был интересен. На поэтической студии я привожу начинающим стихотворцам пример его искусственной метафоры во что бы то ни стало: «Дышит, как чайное ситечко, выбритая подмышка». Кто может этак написать о свой любимой – для меня не лирик. Но Евтушенко! Он ведь начинал с ярких стихов: «Мы русские, мы дети Волги! Для нас значения полны её медлительные волны, тяжёлые, как валуны…». Потрясающе! Он был до перестройки самым издаваемым поэтом, собирал стадионы, был всесоюзно известен. Чего он потом на Бродском зациклился и перед Соломоном Волковым в телепрограмме изливался, выясняя отношения с заокеанским идолом? – убейте не пойму… Ну и Штерн ему стала выдавать по полной: мол, после вручения Нобелевки Бродскому Е.Е. понял, что ему её не видать и страшно завидовал. Да он раньше, по-моему, понял, что никакие «Танки в Праге» и «Наследники Сталина» - не помогут, поскольку это не поэзия. Но Штерн и в книге, и в ленте намекает на какую-то неведомую подлость: «Впрочем, неприязнь Бродского к Евтушенко, как явствовало из разных интервью, даваемых Бродским, объяснялась скорее личными мотивами. Он упоминал об этом не раз, в том числе и в «Диалогах с Соломоном Волковым». На самом деле никто наверняка не знает, какую роль сыграл Евтушенко в судьбе Бродского. И потому неизвестен и подлинный мотив выхода Бродского из Американской академии в связи с принятием в нее Евгения Александровича».

А по-моему, Бродский просто завидовал Евтушенко, поскольку как умный и ироничный человек понимал, что пишет зачастую головные, филологические стихи, что русский народ никогда не подхватит ни единой его строки, как пел «Хотят ли русские войны» или «Идут белые снеги». Штерн, как «русская мемуаристка», вообще не понимает таких мотивов, не может сообразить, почему теперь в России самый издаваемый и любимый народом поэт Николай Рубцов (а вот Евтушенко давно почувствовал это, поехал на праздник Рубцова, чтобы постичь тайну!), но за Вознесенского ей искренне обидно – вроде свой, и жена замечательная: «Резко отрицательное отношение Иосифа к Андрею Вознесенскому мне менее понятно. Допустим, Бродскому не нравились его стихи, но личных причин для неприязни к Андрею у Бродского не было. Разве, что общее раздражение, что Вознесенский был «официальным левым» поэтом. Иосиф не раз запускал ядовитые шпильки в наш со Шмаковым адрес за то, что мы дружим с Вознесенским… Мне хотелось, чтобы они хоть раз по-человечески поговорили, и я «подъезжала» к Иосифу, увы, безуспешно. Тем не менее, встреча состоялась: Вознесенский побывал в гостях у Бродского на Мортон-стрит. Иосиф мне об этом рассказал лично сам, а Андрей описал этот визит в своей книжке «На виртуальном ветру». Небрежный рассказ Бродского Штерн записала в тот же день: «Был я на приеме в Шведском консулате. Вокруг полно незнакомых рож. Понятия не имею, с кем здороваюсь. Вдруг кто-то протягивает руку. Я, не глядя, пожимаю, а потом смотрю... твой Вознесенский. Ну, думаю, влип, никуда не денешься. Он попросился в гости, и тут я дал слабину. На следующий день он явился, мы выпили по чашке кофе. Разговаривать абсолютно не о чем. Слава богу, на диване растянулся Миссисипи, так что потрепались о кошках.... Через полчаса он отвалил». Ну, а рассказ Вознесенского можно прочитать в книге: «...С Бродским я не был близко знаком. Однажды он пригласил меня в белоснежную нору своей квартирки в Гринвич-Виллидж. В нем не было и тени его знаменитой заносчивости. Он был открыт, радушно гостеприимен, не без ироничной корректности. Сам сварил мне турецкого кофе. Вспыхнув поседевшей бронзой, налил водку в узкие рюмки. Будучи сердечником, жадно курил. О чем говорили? Ну, конечно, о Мандельштаме, о том, как Ахматова любила веселое словцо. Об иронии и идеале. О гибели Империи. «Империю жалко», – усмехнулся…».

Потом уже пошёл разговор о кличках кошек. Но Штерн интонационно уличает Вознесенского в красовании, во лжи и видит здесь какую-то существенную разницу: «Как говорил раввин из еврейского анекдота: «И ты, Шапиро, прав, и ты, Рабинович, прав»… Да, конечно, оба правы, просто Бродский перед ней, похоже, выпендривался, ставил из себя гения, а с Вознесенским вёл себя дома по-человечески. Но «яркая мемуаристка» навязывает нам устную версию Рыжего, зачем-то принижая Вознесенского. У неё прослушка была, чтобы судить, кто более честен? Считаю эту серию, увиденную мной – верхом бестактности перед лицом русской поэзии, перед миллионами читателей, у которых томики двух «изобличенных» поэтов стоят на самом видном месте. Кто они с Бродским такие, чтобы вершить безжалостный суд? Не сделай тогдашние партократы глупость, не вытолкни Бродского заграницу – был бы тот поэтом уровня уважаемого им Слуцкого и теперешнего эпигона Кушнера – не больше! И никой бы книжки Владимир Бондаренко в ЖЗЛ не написал, и телегруппы (особенно с «Культуры») в США и Венецию не носились – лучше бы съездили в Николу и Тотьму, к Рубцову, или в Тихорецкую – на родину Юрия Кузнецова. А Евгений Рейн, который был учителем Бродского, много рассказал бы в кадре о тех, кто полнее всего выразил русскую душу на излёте ХХ века… Нет, продолжают перекармливать всё теми же именами, превозносят того, о ком Штерн восторженно говорит в книге: «Мы были из его стаи». Понятно, что чужаки в неё не вписываются… Но зачем поносить русских поэтов, пусть они в неё и не входили?

Вот лишь два примера, демонстрирующих странное, неуклюжее отношение нашего телевидения к богатствам и смыслам отечественной литературы, несмотря на все призывы Святейшего Патриарха и общественности к возрождению Общества русской словесности. Поэзия – её неиссякаемый кладезь и эталон!