Никита БРАГИН

Слово о Белозерске

Мне довелось побывать в Белозерске на праздновании 100-летия поэта Сергея Викулова, проходившем в начале августа 2022 года. После этого, в Москве, обдумав и заново пережив всё виденное и слышанное, я осознал, что переполнен ощущением справедливости. Да, есть высшая справедливость в том, что Белозерск считается одним из древнейших городов России — ведь о нём говорится ещё в «Повести Временных Лет»: «А на Белоозере сидит весь, а на Ростовском озере меря…». И потом: «сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске». И неважно, что Синеусова вотчина располагалась не там, где стоит ныне Белозерск — город нынешний, скорее всего, так же древен. Берега озёр Восточно-Европейской равнины всегда заселялись, на них множество стоянок эпохи мезолита и неолита, а также масса поселений раннего средневековья.

Главное здесь – упоминание города в древнейшем памятнике русской письменности, памятнике, о котором вполне можно сказать, перефразируя прославленное речение — оттуда есть пошла словесность русская. Более того, Белоозеро упомянуто в ещё одном замечательном произведении древнерусской литературы — в «Молении Даниила Заточника», которое надо без всяких преувеличений считать изначальным сокровищем русской поэзии:

Зане, господине, кому Боголюбиво, а мне горе лютое;
Кому Бело озеро, а мне черней смолы;
Кому Лаче озеро, а мне, на нем седя, плачь горкий;
И кому ти есть Новъгород, а мне и углы опадали…

И поэзия разом охватывает со всех сторон, стоит лишь пройтись по улицам Белозерска, вдоль канала к пятиглавому храму Спаса Всемилостивого, а оттуда к зелёным высоким валам древнего кремля времён Ивана III. Зелёные кущи дерев и белёные стены храмов, а за ними синева Белого озера, неожиданно огромного, напоминающего морской залив. Тем более, что вдали в дымке на водной глади видны силуэты больших кораблей…

Дальнейшее прикосновение поэзии ощущаешь, когда оказываешься у памятника Сергею Орлову, а потом и на улице Сергея Викулова (не часто у нас называют улицы именами поэтов послевоенного советского времени), а там и у уникального музея журнала «Наш Современник», устроившегося в старинном здании начальника дистанции (Волго-Балтийского канала). И уже хочется обстоятельно поговорить о белозерской поэзии, почитать стихи, подумать о них, да и о своём чем-нибудь помечтать. На раздумчивый лад настраивает меня Белозерск. Давайте же вспомним белозерских поэтов! Первым будет Сергей Орлов, знакомый каждому по пронзительному фронтовому стихотворению «Его зарыли в шар земной…». Я хочу обратиться к его произведению, посвящённому любимому им Белозерску:

АКРОПОЛЬ
В незапамятном детстве раннем
Я увидел впервые город, —
Сказкою о царе Салтане
Он открылся мне с косогора.

Вал зелёный у вод блескучих,
Стены сахарные над валом,
Золотые луковки в тучах
Лента радуги обвивала.

Голубиная почта меркла
В синем небе над головою,
Звон катился на крыши с церкви,
С колоколен, медным прибоем.

Крыши крыты железом красным,
Окна в два ряда и заборы,
Потрясённый творимой сказкой,
Въехал я на телеге в город.

Первый город мой, в зорях алых
Щедро ты мне дарил открытья,
С чудом первой любви, пожалуй,
Мог тебя одного сравнить я.

И хотя на земле с тех пор я
Повидал городов немало,
Выходил к ним спокойно, к гордым,
Из ворот гремящих вокзалов, —

Но недавно, за синим морем,
В королевстве чужом, не в сказке,
Будто снова я въехал в город
На телеге мальцом вихрастым.

Белый мрамор колонн летящих —
С морем рядом и небом рядом, —
На холме под солнцем палящим
Мне открылась земля Эллады.

И, увидев впервые город,
Изо всех городов на свете,
Словно солнце, и словно горы,
Переживший тысячелетья, —

Замер я, словно в детстве раннем,
Заглядевшийся с косогора,
Перед молодостью сказанья,
На земле сухой, словно порох.

Я уже никогда не забуду
В небе полные солнца колонны
И безгрешного детства чудо —
Мой Акрополь в лесах зелёных.

Удивительно. В моей жизни всё случилось наоборот. Мне довелось в совсем юном возрасте увидеть Афины, и потом побывать ещё дважды в греческой столице. В Белозерске же я оказался только сейчас, на седьмом десятке лет своих. И вот что меня поражает — эта щедрая пестрота деталей, эта россыпь красоты — что в малом, что в великом, это неспешное движение, раскрывающее всё новые перспективы — всё, что я вижу сейчас в описании Белозерска у Сергея Орлова — всё это я в шестнадцатилетнем возрасте узнавал в столице Эллады. Белокаменная мощь Пропилей сочеталась с золотистой россыпью слюды на сколе мрамора упавшей колонны, лазурь неба словно делала ярче и отчётливей черепицу бесчисленных крыш, и всё прославленное величие Акрополя было оттенено милым хаосом домишек Анафиотики, среди которых старинные маленькие церквушки и часовни вдруг, словно бережно хранимые дары, открывали античные мраморные блоки, сохранённые в средневековых стенах…

Совершенный параллелизм чувств поразил меня на зелёном валу Белозерского кремля — и солнце в августовский день палило не хуже, чем на скале Ареопага, где изнеженные туристы начинают безостановочно пить холодную воду… Но не в жаре дело, а в потрясающем ощущении времени, многих и многих промчавшихся веков, полных свершений, славы, горестей, и, главное — великого и бессмертного искусства, воплощенного в энтазисе колоннад и ритмах иконостасов, в божественной патетике и человеческом дерзновении. И вместе с этим — «безгрешного детства чудо», переданное словами поэта.

И ещё одно. Мы привыкли к благоговению перед «священными камнями Европы», и зачастую не осознаем, что сами обладаем великими и богатыми дарами нашей культуры, нашей истории, которую сам Пушкин не соглашался променять на иную. Стоит здесь вспомнить стихи Григория Богослова:

Малый жемчужина камень, но царь средь камней драгоценных,
Мал Вифлеем, но и он родиной стал для Христа.
(пер. Л.В. Блуменау)

Вот так и маленький Белозерск занимает среди городов и весей России совсем не малое место. Продолжим разговор и обратимся к стихам Сергея Викулова. И здесь внимание привлекает взгляд на Белозерск с другой стороны — из природы, столь дорогой сердцу поэта. Вот как он пишет, отвечая на приглашение поехать к южному морю:

Я к озеру, к озеру еду
с глубокой и чистой водой!
Оно, голубея, глядится
спокойно весь день в небеса.
И, словно густые ресницы,
над ним нависают леса.

Рыбачит на нем лишь гагара:
нырнет — полчаса не видать.
Да выводков кряковых пара
жирует — им там благодать;
да чайки беспечные вьются
иль плавают стаей одной,
белея, как сахар на блюдце,
на блюдце с зелёной каймой.

А сколько в том озере рыбы!
Закинешь — на дно поплавок.
Спасибо, природа, спасибо
тебе за такой уголок!
За то, что, считая потери,
его ты хранишь до сих пор...
Я выеду в полдень на берег
с добычей — и вспыхнет костёр!
Забьют плавниками упруго
в ведёрке моем окуньки.
И запросто с ближнего луга
нагрянут к ухе земляки.

Я крикну, гостей привечая,
с улыбкою через плечо:
«За вкусно, друзья, не ручаюсь,
ручаюсь лишь за горячо!»
«И то прибежали недаром!» —
ответят, присев у ведра,
и станут хвалить «уховара»:
на это они мастера!

И тысячу всяких историй
расскажут («Записывай, чёрт!»).
Ах, озеро, мой санаторий,
мой лучший из лучших курорт!
Спасибо тебе! Я не скрою
секрет от тебя небольшой:
над светлой твоею водою
и сам я светлею душой!

Поделюсь собственным наблюдением. Будучи по профессии геологом, я поработал в разных краях и познакомился с разнообразнейшими ландшафтами — от арктической тундры до тропической саванны. Благодаря многочисленным путешествиям и впечатлениям выкристаллизовалось у меня стойкое убеждение — самая чистая, самая светлая и незлобивая природа — на Севере. Она проста, в ней нет пестротканой роскоши тропиков, нет грандиозности Альп или Памира, нет и богатства чернозёмов Тихого Дона или винных угодий Аквитании. Но какая светлая вода в северных озерах, не подверженная цветению даже в дни летнего тепла! Какая ясная зелень травы, не пожелтевшей, не убитой сушью! Каков простор неба со слоистыми блюдцами северных облаков! А как улыбчивы скромные северные цветы!

Сергей Викулов — сын этой природы. Ему ли её не ценить и не любить! Вот ещё одно его стихотворение, очень примечательное:

Когда бы я не знал, как бьёт хвостом
на звонкой жилке щука, как под осень
ядрёный рыжик, стоя под кустом,
росу как будто в рюмочке подносит;

как журавли отчальную трубят,
как эхо повторяет рев лосиный, —
боюсь, я не любил бы так тебя,
как я сейчас люблю тебя, Россия!

Когда б я знал лишь, как на площадях
шуршит асфальт от шин, горят неоны,
как распивают квас в очередях
и сотрясают небо стадионы;

как мутная ленивая вода
течёт в ущельях каменных кварталов, —
я Родину любил бы и тогда,
но мне б всю жизнь чего-то не хватало...

Конечно, он любил бы Родину, нет причин сомневаться, но утрата русской природы, той красы, хрупкой, и вместе с тем воплощающей вечное, была бы подобна смертельной ране. Тут необходимо понимать, что Сергей Викулов смотрит на природу глазами крестьянина, человека плоть от плоти этой тихой земли, и что он видит природу как систему, как естественную гармонию, в сложных взаимосвязях которой всё совершенно и всё устроено так, что недопустимо никакое грубое вмешательство, даже если оно оправдывается целями пользы, процветания и прогресса. Изъятие одного элемента системы неизбежно ведет к разрушению — он это чувствовал и выразил, причём не только в стихах. Мы знаем и помним, сколько сил отдали Сергей Викулов и его сподвижники спасению русской природы — буквально в последний час удалось остановить проект переброски рек Русского Севера и Сибири.

Закрытие проекта переброски рек было, как помню, огромной радостью, кружившей голову. Мне тогда казалось, что жизнь скоро повернется к лучшему, но на деле всем нам суждено было испытать жестокость «страшных лет России». Мой рассказ о поэтах Белозерска будет неполон, если я не упомяну Алексея Шадринова — а он был одним из детей тех страшных лет… Вот одно из его стихотворений:

ХРАМ
Я брёл один по снежной целине:
Февральский дождь в лицо впивался мне,
Кренилась даль и высилась в глазах,
Но каждым шагом окупался страх.

Я много видел в этот грешный день:
Как в поле с неба опустилась тень
Проталин.
Но тень ещё скользила парой крыл,
И ворон был, и крик вороний был
Печален.
А ворон жил
Среди развалин.

В тумане, там, куда он полетел,
Церковный купол призрачно чернел;
И ворон рад, что я исчез вдали, —
Его гнезду тревоги не сулил
Прохожий,
Где под дождем слезится на горе
Поруганный, опустошённый храм,
Но — Божий.

Это стихотворение не проигрывает в соседстве с произведениями заслуженных и выдающихся поэтов. Шел 1989 год, и автору было 16 лет. Еще раз прохожу глазами по строчкам, вслушиваюсь… Слышу дальний звон колокола, переданный короткими трехсложными строчками, несколько раз повторяющимися в зыбкой, призрачной ткани стихотворения, в холодной, сырой, бесприютной дали. Великая трагедия, даже цепь трагедий России ХХ века отозвалась в этом пути мальчика к опустошённому храму. И всё же, завершающее, финальное слово стихотворения вдруг разрывает своим мощным звуком мертвенное, безлюдное пространство. Ожившая колокольная бронза возвращается к своему исконному призванию — vivos voco, mortuos plango, fulgura frango!*

Алексей Шадринов погиб в 19 лет — его замучили старослужащие в армии, доведя до самоубийства. За что? Меня не оставляет страшная мысль — не повторился ли здесь сюжет рассказа Джека Лондона «Первобытный поэт». Напомню — на заре человечества у одного из членов первобытного племени пробуждается желание и способность выразить красоту мира. Но именно это вызывает ненависть окружающих и ведёт к трагедии. Есть такая жуткая и отвратительная черта — желание убить, сокрушить, стереть с лица земли то, что тебе недоступно, то, что своим существованием, своей красотой уличает твоё ничтожество, твоё невежество, твою подлость. Именно из-за этого в трагические периоды человеческой истории погибали самые лучшие, самые талантливые, самые светлые — и творцы, и творения их.

Если бы Алексей Шадринов остался жив, то, несомненно, он стал бы известным поэтом, и, наверное, в Белозерске у него появились бы многочисленные последователи. Наверное, выходили бы книги, наверное, знали бы их и читали в столицах. И, может быть, в наше время городу Белозерску было бы присуждено звание литературного города России, как на днях — Рыбинску, а ранее — Тарусе, Трубчевску, Мичуринску и многим другим.

А время, между тем, идёт, и надо, обязательно надо смотреть в грядущее с надеждой, и даже с убеждением, что наше дело побеждает, что наш путь — верен. А иначе, «что делать нам с бессмертными стихами»? Можно ли бросить, предать труды тех, кто был до нас, кто возлюбил и воспел землю и народ, кто сражался и умирал ради будущего? Если в тяжелейшие годы войны, если в горчайшие годы разрухи хватило силы верить и бороться — то сейчас и сверх того должно быть. Хватит и нам силы, обязательно хватит, и мы будем жить, и звать живых, и помнить о прошлом, и творить будущее.
__________
*Живых призываю, мертвых оплакиваю, молнии сокрушаю (лат.). Старинное выражение, использованное Ф. Шиллером как эпиграф к стихотворению «Песнь о колоколе».

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную