Владимир БУШИН
СЛОВО  СТАЛИНУ!

23 февраля по первой программе телевидения нам показали в записи состоявшийся 20 числа большой концерт из кремлевского Дворца Съездов, посвященный Дню Красной Армии. В зале сидели увешанные орденами 88-95-летние ветераны Великой Отечественной войны. Вначале с разумно краткой речью выступил президент. Дикция у него нормальная, артикуляция - тоже. Говорил хорошо, умело, без запинки; говорил о том, что всем хорошо известно и умолчал о том, что тоже все знают, например, не назвал ни одного прославленного советского полководца и, конечно, Верховного Главнокомандующего; не упомянул ни одного легендарного героя, ну, хотя бы трижды Героя маршала авиации Александра Покрышкина или святую мученицу Зою; не повернулся язык, поскольку все они были советскими людьми и почти все – коммунистами и комсомольцами. Не повернулся, потому что на языке-то был типун Чубайса. Хотя и были в выступлении едва ли не клятвенные обещания, заверения защитить правду о Победе, разоблачить лжецов, свято беречь память о героях, были даже угрозы дать отпор клеветникам.
 
Потом начался многокрасочный концерт. Было много зажигательных плясок.

                                  Баба встала на мысок,
                                  А потом на пятку.
                                  Стала русского плясать,
                                  А потом – вприсядку…

Прозвучали, как родное, незабываемое, старинные советские песни: «Хотят ли русские войны», казахский хор (все равно родные) замечательно спел бессмертную «Катюшу», три молодых девушки трогательно  проворковали

                                   Вы солдаты, мы ваши солдатки.
                                   Вы служите, мы вас подождем…

Однако, иной раз раздавалось кое-что неуместно. Так, кто-то положил на музыку стиха Б.Окуджавы, и мы услышали:

                                  Ах, война, что ты, подлая сделала…

Мы называем эту войну Отечественной, священной, а тут, видите ли, подлая. Словно она с неба свалилась и никто в ней не виновен. Окуджава был глуховат к русскому слову, о чем мне довелось когда-то писать и в «Литературной газете», и в журнале «Москва», и тут он не нашел нужных слов для выражения трагизма войны, взял первое, что пришло на ум. А истинно  подлым было внезапное ночное нападение немцев на нас вопреки двум договорам, начисто исключавшим возможность этого, подлостью было убийство и угон в рабство мирных жителей, бандитизмом были голодомор наших пленных, разрушение городов и сел, ограбление страны.

Прозвучали и стихи о войне, и прекрасные строки Льва Толстого из его знаменитых «Севастопольских рассказов». Но тут же, сразу после Толстого нам вдруг впарили что-то о Крыме и Солженицына. Какое соседство! Вас, г-н президент, радует соседство с такими фигурами, как Солженицын, Чубайс, Сердюков, Новодворская?

А Льву Толстому соседство с Солженицыным подобно соседству на одной картине Льва с крысой.

Если уж упомянут Крым, Севастополь, то нельзя не вспомнить, что поручик Толстой, защищавший город на знаменитом Четвертом бастионе и получивший орден Анны, писал 4 сентября 1855 года своей родственнице Т.А. Ергольской: «Я плакал, когда увидел город объятым пламенем и французские знамена на наших бастионах».

А Солженицын, по его выражению, «озвенелый зэк», плакал хоть когда-нибудь в жизни, хоть над какой-нибудь утратой? Представьте себе, плакал... Когда они с Н. Решетовской жили в Рязани, у них в 1965 году появилась дача в подмосковной деревне Рождество-на-Истье. Александр Исаевич не мог нарадоваться на такое приобретение: «Первый в жизни свой клочок земли,  сто метров своего ручья!..» Он подолгу всласть живет на даче, самозабвенно сочиняет там свои нетленки, умиленно наблюдает за природой. Это блаженство продолжалось и после того, как, по словам  Людмилы Сараскиной, его биографа, в конце ноября 1968 года произошло «сближение с С.Д. Светловой» и разрыв  с предпенсионной  супругой. Да, сочинитель разошелся почти с пенсионеркой и повязал себя узами Гименея почти с комсомолкой. Но по прошествии времени, когда удрученная пенсионерка пришла в себя от неожиданного удара, вдруг выяснилось, что клочок-то земли с хрустальным ручьем совсем не «свой», а бывшей  супруги, ветеранши труда, ибо приобретался он в ту пору, когда её доцентский  заработок в шесть-семь раз превосходил то, что муж добывал себе на пропитание. Он бдительно охранял своё время для сочинения 50-томного собрания сочинений.

И настал черный день, когда Решетовская, естественно, потребовала, чтобы коварный изменщик освободил помещение. Очень это было для него горько и обидно. «Меня гонят за то, – сетовал он, – что я сошелся с другой женщиной и признался в этом, т.е. меня за истинную правду гонят!» Как ему хотелось ещё подышать чужим кислородом, послушать шелест чужого ручья, понюхать чужие цветочки, но – что делать! Пришлось сматывать монатки, передислоцироваться к почти комсомолке. Вспоминая об этом самом трагическом эпизоде своей жизни, Солженицын писал: «Прощался с Рождеством навсегда. Не скрою: плакал…» У нас замусолили до невозможности «детскую слезинку» Достоевского. А вы сопоставьте два этих плача – о поражении в войне, об утрате Севастополя  и – по поводу вышибона с чужой дачи. Вот два человеческих типа, два облика русской литературы.

  

   

А концерт большой, он продолжается. И что бы вы думали? Вдруг мы видим на экране Сталина. Ну, не одного, конечно, а рядом с Рузвельтом и Черчиллем на Ялтинской конференции, годовщину которой недавно отмечали. Начало февраля 1945 года, историческая  встреча «большой тройки». Но все равно – невероятно! Вот смотрит Сталин с экрана на Путина и, поди, думает… Интересно, что он думает как гарант о гаранте, как главковерх о главковерхе?  И гремит песня о генералиссимусе! Боже мой, что с ними? Кто составлял этот концерт, кто готовил? Жена вдруг говорит: «Ты, касатик, совсем оглох. Поют о другом генералиссимусе – о Суворове!» О!.. Да какое же отношение Александр Васильевич имеет в Красной Армии и к Великой Отечественной войне! Или они думают, что нам все равно – лишь бы генералиссимус?

    

И вот мы слышим: «Открывая конференцию Рузвельт сказал… Шестого февраля Черчилль заявил…» Минутку, а что Сталин? Они ему не то что первому, а вообще слова не дали. Он у них на конференции тихо сидел и слушал двух заморских мудрецов. И такое холуйское бесстыдство творится на виду у зала в нескольких тысяч ветеранов Великой Отечественной, и они сидят и хлопают – им все  нравится. Ни один не встал и не крикнул: «Лжецы! Сванидзы! Обормоты!» А у экранов-то – вся страна

А главной фигурой конференции был-то именно Сталин. Об этом свидетельствует даже само место конференции – Советская земля, а не какой-нибудь Думбартон-Окс или Мальта. Да, он был хозяином конференции. Рузвельт и Черчилль явились тогда к Сталину в Крым, как ныне Меркель и Оланд нагрянули в Москву. Сталин был хозяином не только по месту проведения конференции, но и по положению на фронте.  Красная Армия стояла уже в 60-ти верстах от Берлина, а союзники, недавно пережив кошмар отбросившего их почти на сто километров немецкого удара в Арденнах, во время которого Эйзенхауэр боялся полного разгрома, а Черчилль попросил у Сталина срочной помощи, – союзнички даже ещё не перешли немецкую границу.

Незадолго до конференции Рузвельт сказал по радио: «То там, то здесь распространяются злобные слухи против русских, против англичан, против наших командующих. Если вы внимательно изучите эти слухи, то увидите, что каждый из них отмечен клеймом – «Сделано в Германии» (ИВМВ,т.10, с.128). А где сфабрикован нынешний злобный слушок о молчавшем Сталине?

Я уж не говорю о его выступлениях во время обсуждения разных вопросов, но вот поздний обед, данный Сталиным 8 февраля в Юсуповском дворце, где располагалась наша делегация. Черчилль заливался соловьем: «Никогда за всю войну даже в самые тяжелые часы я не чувствовал такую ответственность, как та, что лежит на мне на этой конференции. Мы уже на вершине горы. Нации – товарищи по оружию – в прошлом нередко расходились через 5-10 лет после войны. Миллионы людей оказывались в заколдованной кругу и падали в пропасть. Теперь имеется шанс избежать ошибок. Мы должны воплотить в жизнь всеобщую мечту жить в мире. Моя надежда на славного президента Соединенных Штатов и на маршала Сталина. В них мы видим борцов за мир, которые поведут нас на борьбу против бедности, смятения, хаоса и угнетения. Таковы мои мечты».

И вот что сказал маршал Сталин: «Я предлагаю тост за наш союз, за то, чтобы он не потерял характера близости и свободного высказывания мнений… Я знаю, что в некоторых кругах расценят эти слова как наивные, но в условиях союза не следует обманывать друг друга. Опытные дипломаты могут сказать: почему я не должен обманывать своего союзника? Но я думаю, что лучше не обманывать союзника. Возможно, что наш союз потому так крепок, что мы не обманываем друг друга. Я предлагаю тост за прочность нашего союза трех держав. Пусть он будет сильным и стабильным, и пусть мы будем как можно более откровенны…"

Каково было слушать это союзникам, особенно Черчиллю? Он при посещении Москвы от имени союзников  обещал открыть второй фронт в 1942 году – и откровенно обманул. Обещал в 1943 – и опять столь же откровенно обманул. Обещал весной 1944-го – открыли только летом. А когда сам Черчилль возопил к Сталину о помощи по случаю Арденнской катастрофы, то мы 12 января 1945 года на две недели раньше запланированного срока начали грандиозную Висло-Одерскую операцию, завершившуюся за несколько дней до конференции выходом на Берлинское направление. Впрочем, что там второй фронт! Англичанам посчастливилось раздобыть немецкий секретный шифр. Так они даже шифром с нами не поделились!

Выждав, когда его слова переведут на английский, Сталин продолжал: «Союз против общего врага – это нечто ясное и само собой разумеющееся. Гораздо более сложным является союз после войны для обеспечения длительного мира. И плодов победы… Я предлагаю тост за то, чтобы наш союз, родившийся как требование войны, был прочным и продолжался после войны, чтобы наши страны не замкнулись в своих внутренних делах, а помнили, что помимо их собственных проблем есть так же большое общее дело, и что они должны защищать дело единства с таким же энтузиазмом в мирное время, с каким они делали это во время войны» (В. Бережков. Страницы дипломатической истории. М. 1982. С. 403).

А вот что Сталин сказал в ответ на опять же нестерпимо  бодрое выступление Черчилля, подобное известной песенке «Всё хорошо, прекрасная маркиза…»: «Господин Черчилль говорил, что нет оснований опасаться чего-нибудь нежелательного. Мы не допустим опасных расхождений между нами. Мы не позволим. Мы не позволим, чтобы имела место новая агрессия против какой-либо из наших стран. Но пройдет десять лет или, может быть, меньше, и мы умрем. Придет новое поколение, которое не прошло через все то, что мы пережили, которое на многие вопросы будет смотреть, вероятно, иначе, чем мы. Что будет тогда?.. Надо создать возможно больше преград для расхождения между тремя главными державами в будущем. Надо выработать такой устав Организации Объединенных Наций, который максимально затруднял бы возникновение конфликтов между нами. Это – главная задача» (Там же. с.402).

Как это все злободневно! Вот пришло у нас к руководству страной «новое поколение, которое не прошло сквозь все то»… Так кто из них думает, что будет после их смерти? Они вообще не думают о смерти. Они уверены в своем бессмертии, по крайней мере – административно-управленческом.

И что тогда  было дальше?  Через два месяца после конференции Рузвельт умер. Президентом стал завзятый антисоветчик Трумэн. И не прошло после окончания войны тех 5-10 лет, о которых он говорил в Юсуповском дворце, не прошло  и года, как Черчилль объявил начало холодной войны.

Через несколько дней 14 марта 1946 года Сталин ответил ему в «Правде»: «Господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. И господин Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира». Это было глубоко верно, ибо Черчилль всего лишь на четыре года уступил Гитлеру  пост врага России №1.

Но вернемся в февраль 1945 года, в Ялту. Да, Сталин был там полновластным хозяином… И у Юрия Кузнецова есть замечательное стихотворение «Тегеранские сны», написанное ещё в 1978 году. Используя его идею, перенеся место и время действия, кое-что уточнив в тексте, я составил стихотворение

                      КТО БЫЛ САМЫМ БОЛЬШИМ
                      В «БОЛЬШОЙ ТРОЙКЕ»
                      (По мотивам Юрия Кузнецова)

                        Вдали от северных развалин
                        Синь черноморская горит.
                        – Как рад я встрече, мистер Сталин, –
                        Коварный Черчилль говорит.   
                        Что вам, марксистам, сны, приметы,
                        А я без этого – ни дня!
                        Приснилось мне: вождем планеты
                        Всевышний выдвинул меня.
                        Такое важное решенье,
                        Бесспорно, принято всерьёз…
                        – Какое, право, совпаденье, –
                        Галантный Рузвельт произнес. –
                        И я сон видел незабвенный:
                        Мой ум столь высоко ценя,
                        На должность лидера Вселенной
                        Всевышний выдвинул меня…
                        А Сталин этим не смутился.
                        Неспешно трубку раскурил.
                        – Представьте, сон и мне  приснился:
                        Я вас, увы, не утвердил.     

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную