|
 Ирина Куртмазова сейчас живёт в Новосибирске, является членом Новосибирского отделения Союза писателей России, но творческую путёвку ей дал Оренбург –литобъединение имени В.И. Даля.
Я убежден, что весь многолетний путь нашего литобъединения, вся его просветительская миссия заключалась в том, чтобы на исходе старого века и в новом тысячелетии появились молодые поэты, равных которым по смелости, силе и мастерству не нашлось бы не только в Оренбуржье, но и во всей России.
Первой ласточкой среди поэтов нового века была Ольга Мялова, и с тех пор копилка литературных талантов непрестанно пополнялась новыми именами. Случайные люди, жаждавшие немедленной славы, но не имевшие таланта, отсеивались, уходили более выгодными и простыми путями, а молодые, дерзкие, привыкшие один на один держать удар современности, создали то, что уже сейчас известные критики называют феноменом молодой оренбургской поэзии.
Повивальной бабкой стихотворений Ирины была сама богиня любви Афродита Киприда.
Я будто провод, к тебе тянулась, в котором пока не было тока;
Я приходила домой и хотела было ложиться только,
Но занимался рассвет, и я не могла глаз оторвать от неба –
Вот так начиналась любовь к тебе, когда тебя еще не было.
Ирина – поэт одной темы, но зато всеобъемлющей. Писать о любви – всё равно что торговать хлебом: спрос гарантирован, лишь бы караваи были свежими и из хорошей муки.
Поэтический хлеб, предлагаемый Ириной Курмазовой – из муки высшего сорта. Ассортимент описываемых любовных ситуаций, чувств, мыслей также очень широк.
Ирина призывает к любви в любое время года:
Ты весна моя – здесь, в октябре –
Сладкий запах корицы и яблок...
И когда б тебя не было – я бы
Всё равно знала б все о тебе!
...
В снегу, как в саване,
Упавшей искрою,
Лежу – пресамая
Твоя пречистая...
Говоря о любви, можно повествовать о чём угодно.
Среди любовных строк можно найти и описание современного быта: «...платим за квартиру, в которой тесно, как в больничной пустой палате», и природные пейзажи: «Пусть несет тебя прочь, за леса – на просторы, с журавлиным крылом я уже не поспорю...», и урбанистические зарисовки: «И испарился бетонный город, в снегу, как морок; как сон дурной, что так долго снился».
Автор не чурается и гражданской лирики, например, на модную тему разобщения бывших советских республик Ирина высказалась намного ярче, доходчивей и человечней, чем некоторые идеологи панславянства:
Ой ли, хлопчику – мне враже?
Палевой косой
Удушу того, кто скажет,
Будто бы – чужой.
...
Как языковым барьером
Разделили нас?
Кровь, что горячее лавы,
Одна – на двоих...
Мальчик мой, скажи – як справы
В стороне «чужих».
Главная героиня предстает в обличье то современной девушки, жительницы спальных кварталов: «Я придумаю завтра, кем теперь будет пахнуть квартира пустая», то сарматской лихой наездницы: «Той, у которой такая плеть, не выть с волками – а песни петь!», то княжны, то роковой искусительницы, то ласковой дочери: «Мам, надевай мне валенки – детство опять у Иры».
Мне нравится, что Ирина Куртмазова избежала плаксивости и аморфности – тотальных болезней современной женской поэзии. Лирическая героиня её стихотворений – не баба, завывающая о горькой женской доле или бессильно бьющаяся в истерическом припадке, а сильная, решительная, гордая валькирия, которая вступает в схватку на равных – с любовью, возлюбленным или судьбой.
И плавится под доспехами моя воля.
Забрала не поднимаю – лица не выдам,
Никто меня не застанет за этой болью,
Никто не услышит этот скулящий выдох.
...
Я мчусь на огненной таратайке,
Смерч подгоняю своей нагайкой...
Плетью, заправленной за пояс –
Думайте дважды, со мною ссорясь.
Ирина интуитивно, на основе имеющегося поэтического багажа, нащупала единственно верный путь в современной поэзии. В ее стихах нет заигрывания с грамматикой. Нет и экспериментов с внешним видом стихов: поэтические строки не образуют репродукций картин Иеронима Босха и не спускаются лесенкой с небес в преисподнюю.
Более того, Ирина не пишет формальные стихи, в которых словеса никогда не сложатся в зримый образ. Можно эпатировать читателя письменной шелухой, например, вполне модернистским понятием «квадратный крокодил». Можно назвать так стихотворение или даже книгу стихов. Но попробуйте зримо представить «квадратного крокодила». Ультрасовременный поэтический прием на поверку оказывается ничего не значащей пустышкой, в которой нет ни культурного подтекста, ни даже смысла. Одна строка Куртмазовой «Расскажи мне, как солнце сожрет крокодил» стоит больше, чем всё пустое, формальное, безóбразное творчество квадратных, золотозубых крокодилов.
Ирина идет дальше, чем любой, самый отчаянный модернист. Она работает с содержанием стихотворений: в ее строках нет ни одной избитой метафоры, все образы – оригинальны и потрясающе зримы: «Время маленькой стрекозой застывает под нашей кожей».
Автор не боится активно вовлекать в стихи приметы времени: «Здесь все по системе, где я – бесспорный глюк, всего лишь ошибка, маленький сбой системы...», отчего ее стихотворения, как стихи любого талантливого поэта, становятся энциклопедией современности.
Отдельно стоит сказать об искусном, ненавязчивом использовании Ириной культурного подтекста, который всегда приходится к месту в ее стихах.
В творчестве Куртмазовой встречаются и библейские ремисценции: «И я стояла, точно прощенная Магдалина...», «Степь моя неоглядная, Руфь моя ненаглядная», отсылки к мировой литературе: «И губ белей королевны Снежной, что щиплют – Каевы...», «Драмы – по части Вильяма. Мне надоели драмы», к русскому фольклору: «А в груди Алатырь засиял ярче звезд, выше звезд в моем сердце взошел Алатырь», и к русским классикам: «Я люблю тебя, словно поезд любит в вечном романе Анну», «Я люблю тебя, как застенки сумашедшего дома любят разум Мастера...», «...люблю тебя с той же силой, как не любит Онегин Таню».
«Поэма о снеге» – на мой взгляд, лучшее из всего написанного Ириной. Эта поэма – о чувствах, которые все мы испытываем, глядя на первый снегопад. «Так чуда хочется – нестерпимо! – как мандарина...». И хотя поэма заканчивается на печальной ноте: «Я – как из гроба – с постели встала, чувствуя кожей – еще не выпал...», будем верить, что любовь не может не случиться, любовь по естественности сродни первому снегу, который всё равно обязательно выпадет.
Теперь уже сформировались черты неповторимого поэтического почерка Ирины: перенос мысли на другую строку (анжабеман):
Я рифмовалась для тебя – ведь так нежнее
Стихи становятся; живее нас с тобой.
Особые «тавтологические» сравнения: «крысиностью крыс», «крылатостью крыл», «чернее черного».
Неповторимые метафоры, вскрывающие суть вещей: «... за осенью, что окрасилась в цвет незаживших ран...», «плачет березовым соком сердце – лишь ты касаешься...», «Твоя девочка-лето исчезнет с рассветом...», «Я прислонялась к прохладным стенам бессонного города».
Всем стихотворениям Ирины присуще внутреннее противоречие – не быта, но бытия. С одной стороны: «Имя тебе – лоза, что вокруг шеи ластится», с другой: «Имя тебе – петля, спутанная с ошейником».
От этого в каждом стихотворении есть потаенный смысл, до конца понятный, быть может, только вдумчивому читателю.
Стоит ли говорить о том, что Ирина настолько профессионально владеет и размерами, и рифмами, что последние просто не замечаются, стихотворение воспринимается как одно целое, при чтении можно не обращать внимание на форму, погружаясь в обескураживающе глубокий смысл ее стихов.
И вот, когда, наконец, всё стихло,
Снег стал землею – ее объемля...
А я люблю тебя так же тихо,
Как небо любит снегами землю.
.
Стихи Ирины Куртмазовой можно рекомендовать к прочтению всем, а в особенности – слабым, отчаявшимся, вялым и депрессивным женщинам, для выработки у них позитивной модели поведения в сердечных битвах. После прочтения – сразу же в бой: «Люби, княжна, до самого победного!»
|
| |
Ирина КУРТМАЗОВА
г. Новосибирск
***
Ой ли, хлопчику – мне враже?
Пáлевой косой
Удушу того, кто скажет,
Будто бы – чужой.
Исхитрилась же по нервам
Дрожь от твоих глаз!
Как языковым барьером
Разделили нас?
Кровь, что горячее лавы,
Одна – на двоих....
Мальчик мой, скажи як справы
В стороне «чужих»?
***
Венки твои ко времени сейчас
Из выжженного горем разнотравья,
Где хлынули багряные – в Донбасс,
Замученный спланированной травлей.
Как детям ты поведаешь о том,
Целуя их в пробитые зерцала,
Что трупы укрывала рушником,
Который так любовно вышивала?
А детям ты поведаешь когда,
Целуя их в бессонные глазницы,
Как смертью засевали города
Жнецы твоей невидимой границы?
Жнецы братоубийственной войны,
Безликие соглядатаи бойни.
И вот безлюдьем улицы полны –
Свидетели невысказанной боли.
Здесь нет воинов света и добра –
И бесы без трофеев не изыдят.
Здесь правды нет…А бабушка стара –
Боится, что нас больше не увидит. ***
Снова хочу быть маленькой:
Если зима – то игры!
Мам, надевай мне валенки –
Детство опять у Иры.
Драмы – по части Вильяма.
Мне надоели драмы.
Как я давно не видела
Снега белее, мама!
Сядем да побеседуем.
Всё ли ты мне простила?
Помнишь, когда в беседке я
Той языком пристыла?
Это, конечно, мелочи,
Было и хуже следом...
Но я всё та же девочка,
Мам, что бежит по снегу. ***
Мне уже не двадцать: я верю смерти.
Я считаю дни на своем лице.
Время ловит нас в золотые сети.
Золотые горы – в конце, в конце.
Твое сердце верит в любовь до гроба
И я знаю, будет одно из двух.
А пока сугробы вокруг, сугробы.
И зима еще переводит дух.
ПОЭМА О СНЕГЕ
Белее снов (что глядят младенцы
В кроватках, с шелковым балдахином,
Своим большим, человечьим сердцем);
Белее статности лебединой;
И губ белей королевны Снежной,
Что щиплют – Каевы; Сладкой ваты
Белее –
Снег опустился, между
Четвертым часом и часом пятым
Утра, в мой город, пустой и сонный
(Ночь остывала в кварталах сирых).
Белее духа – сошед с иконы
(Того, который с отцом и сыном);
Белее льна. Я сверяла – сверьте! –
Застав, под утро, его идущим.
Еще тот снег был белее смерти…
И, я уверена – вездесущей.
Он знал следы от твоей подошвы.
На ощупь знал! И не так, как раньше:
Он шел обычного снега дольше,
И шел обычного снега дальше...
_____
Снег шел и шел, как покрывало,
Заправив город.
И этим утром хотелось только
Саней и горок!
Ах, этим утром хотелось верить в тебя –
Как надо
Нам верить в чудо, что вдруг приходит
За снегопадом
В дом, спящий долго и беспробудно –
Тем сном мертвецким.
Так в чудо верится только в раннем,
Счастливом детстве.
Так чуда хочется – нестерпимо! –
Как мандарина…
И я стояла,
Точно, прощенная Магдалина
Посреди утра, в свете гирлянды,
Светящей тускло.
А в сердце, будто снежинка в небе,
Рождалось чувство.
А в сердце – будто бы горстка снега
Лавиной стала.
И все плохое, отныне, сердце
Не волновало…
______
А все плохое, без оговорок –
Сошло, исчезло… И испарился
Бетонный город, в снегу, как морок;
Как сон дурной, что так долго снился.
Белели крыши, молчали крыши,
Свыкаясь с новым своим нарядом.
А мне в заснеженный космос: – Слышишь? –
Хотелось крикнуть...
– Я слышу. Рядом
С тобою буду! — ответит эхо…
(Я с этим чувством не раз боролась:
Ведь мне покажется будто это
Твой – мне до боли знакомый – голос...
Ведь мне покажется, будто снежным
Покровом свет твой незастеняем).
Снег шел и шел, беспрерывно между
Землей и небом… И между нами.
И вот, когда, наконец, все стихло
Снег стал землею – ее объемля...
А я люблю тебя так же тихо,
Как небо любит снегами землю.
______
А я люблю тебя так же вьюжно…
И – так метельно!
Нам, этим утром, с тобою нужен
Режим постельный.
Лежать, обнявшимися, под ватным –
Проспав салюты.
Пусть новогоднее утро пахнет
Тобой и брютом.
Пусть новогоднее длится утро
Как можно дольше,
Пока мне будешь шептать на ухо:
«Ты – моя dolce*».
(Ах, эта мода не русским словом
Приправить строки).
Но пусть ты будешь шептать мне сонно:
«Ты – моя loca*».
А снежный вихрь закружит в танце,
Пугая свечи.
Я бы хотела с тобой остаться
На день… Навечно.
Я бы хотела запомнить утро,
И снег, и елку;
И то, как шепчешь ты мне на ухо:
«Моя – и только!».
_______
Я бы хотела любви белее
Снега, который белее света,
Что этим утром на твоем теле
Лег кружевами, белее снега,
Снега, который, как белый саван,
Землю укрыл...
Или, может, выкрал…
Я – как из гроба – с постели встала,
Чувствуя кожей –
Еще не выпал…
dolce* (итал.) - сладость
loca* (исп.) - сумасшедшая
|
***
Пришла – нежна;
тиха, как хворь смертельная.
Ну что, княжна,
менять белье постельное?
Стелю шелка –
цветов морского бедствия.
Целуй, пока
мы молоды и женственны.
Как пахнет ночь
тоскою молочайною,
чтоб не дышать ...
Случайно ли мне хочется
(слова не в мочь –
молчала и молчала бы)
с тобой молчать?
но снова, как пророчество,
мой стих – как стон! –
слетевший с губ искусанных,
сорвался в стол...
Любовницей искусною
пришла – нежна –
в мой дом; как горе – бледная...
Люби, княжна,
до самого победного!
***
Вот как начиналась любовь к тебе, когда тебя еще не было:
Я выходила в полночь во двор и смотрела на звездное небо;
Я прислонялась к прохладным стенам бессонного города;
Я одевалась слишком легко для этого времени года;
Я ощущала на себе взгляды темных подворотен и окон;
Я изменяла тебе с другими, такими же одинокими;
Я читала вслух тем, кому было пока не все равно –
Молчаливым воро́нам и их молчаливым во́ронам;
Я будто провод, к тебе тянулась, в котором пока не было тока;
Я приходила домой и, хотела было ложиться только,
Но занимался рассвет, и я не могла глаз оторвать от неба –
Вот так начиналась любовь к тебе, когда тебя еще не было.
***
Ты весна моя – здесь, в октябре –
Сладкий запах корицы и яблок…
И когда б тебя не было – я бы
Все равно знала все о тебе!
Здесь разлит в доме солнечный свет,
По-весеннему – если ты в доме.
Я тобой согреваю ладони,
Точно зная, что выпадет снег.
А вкус губ твоих вяжет во рту,
Как варенье айвовое. Шелка
Они мягче… Когда б меня, ту,
Не нашел ты – никто не нашел бы.
Из цикла СТЕПНЫЕ ЛЕГЕНДЫ
Я мчусь на огненной тарантайке
Смерч подгоняю своей нагайкой –
Чудо-нагайкой, знававшей страсти
Казачьей прыти. Уральской масти
Плетью, заправленною за пояс –
Думайте дважды, со мною ссорясь…
Лихою плетью, знававшей вкус
Тех, чьей расправы не убоюсь!
Пусть волки угол свой – желчью метят.
Я их настигну своею плетью.
Заморский хищник ли мне, степной ли,
Не вырвет сердце! И жгучей болью
Для закаленной не станет плоти…
Не страшен хищник, манящий когтем.
Той, у которой такая плеть,
Не выть с волками – а песни петь!
…………………………………………
Мчим мы по полю: стрелок – добыча.
Но кто в чьей шкуре, кто в чьем обличье?
И завывают ветра страшнее
Твоих сородичей. Я не смею
Спину рассечь тебе злою плеткой…
Вот, затихает рычанье в глотке…
Эй ты, холеный, хваленый волк,
Я же тебе – на один зубок!
Смотрит луна неподкупным оком.
Был ты и будешь – голодным волком!
Был ты и будешь – опасным зверем,
Из тех, которым давно не верю…
А ночь сегодня скребет тоскою.
Раз уж ночуем мы тут с тобою,
Демон волхатый, ложись у ног –
Не обнажу в эту ночь батог…
***
вот покидают город птицы
и жалко птиц
мы перешли с тобой границы
не тех границ
и тело спелое изнылось
столбом не стой
и с нами что-то приключилось
за гранью той
заплаканные ждут аллеи
морозных ласк
и мы с тобою не жалели
пропащих нас
и не жалели мы с тобою
иссохших губ
но только все это любовью
не назовут
так ломит душу на погоду
куда бы деть
мы пили водку а не воду
чтоб молодеть
мы ждали случая не чуда
и чуда нет
ты уходи пока я буду
смеяться вслед
а за окном сентябрь черен
хотя не суть
мы здесь прощаемся ну че мы
еще побудь
побудь пока я не устану
тебя любить
всю водку выпили стаканы
не стали бить
пусть покидают город птицы
не жалко птиц
мы перешли с тобой границы
не тех границ
мы не учли с тобой законы
ах и увы
зато мы живы – ну зато мы
не так мертвы
пусть синим пламенем горит все
и мы в огне
аля-улю как говорится
люблю и не
не в сказке сказочно несчастны
так по-людски
тела друг друга рвем на части
и на куски
и на повторе Песня Песней
в ушах звенит
так канонически не вместе
Адам – Лилит
но знай что раз это не сказка
конца ей нет
а посему прощай и здравствуй
на много лет
ВАРЕ
Огня не бойся! Зверь бежит
лишь прочь от пламени!
Гори! – Пожар и пыл души
у тебя мамины.
Они расплавят раны в злость.
Обиды в золото.
Гори, Варвара, чтоб жилось
без бед и холода!
И пусть запёкшийся в груди
скворец не выпорхнет!
Пока горит душа – гори!
Пылай и вспыхивай!
Искрись, потрескивай, сверкай
в оправе огненной…
Ты – мой кусочек янтаря,
кремень меж рёбрами.
УТРЕННИК
Говорят, в Новый год всё заветное сбудется.
Станется.
Будто бы волшебство прячется в мишуре.
За гирляндами...
Ещё помню, как в детстве мне белое гладила
платьице
мама с вечера.
Как же!
Ведь всё-таки утренник в садике.
Непременно шёл снег за окном,
Пахла хвоей гостиная.
И на кухне – в кастрюльках, в салатницах
всё заготовлено.
А в пакете «от зайчика» яблок полно
с мандаринами
(я тайком проверяла – на месте ли).
Вот ещё вспомнила:
Те открытки советские – белки, ежи
с медвежатами.
Я всегда их любила разглядывать
в мелких подробностях.
А ещё вместе с мамой снежинки бумажные
«ляпали»
мы на дверцы серванта...
И молодость мамина!
Молодость...
Как казалось –
красивей нет женщины в мире!
(И кажется!)
Но тогда в свете люстры
(уже накануне «отдраенной»)
что могло быть важней этой самой важнейшей
из важностей? –
Красоты этой неописуемой...
ласковой…
маминой…
И звенели игрушки –
они, безусловно, везучие
(не какие-нибудь из пластмассы,
а самые хрупкие).
Я любимую помню –
то был снеговик в красной курточке...
Он ведь первым разбился.
Я плакала, помнится, глупая.
А «Под шубой», ребята! –
Так это «китайскою» пыткою
было – каждый такой Новый год!
(только мама расстроится).
Вот сейчас, попыталась сама –
то ли свёклы в избытке и...
будто вкус не такой, как тогда –
тот, который запомнился...
Ну и где чудеса?
Ведь со знанием дела попрятались!
Мишура только что с магазина –
наверное, брезгуют...
Я завидую дочке –
у них завтра утренник в садике.
Не взрослей, моя милая.
Завтра поищем мы вместе их... |
