Через войны и все передряги
Всё течёт она — тысячу лет…
Вся в деревьях, кустах и корягах,
А над нею часовенки свет!

А над нею небесные дали,
И небесные силы над ней,
Те, что битву когда-то видали,
Те, что сделали русских сильней!

Всё здесь — трудности, отсутствие даже намёка на пафос, немеркнущая надежда и вера. Река течёт через время. И это её течение даже важнее, чем через пространство: она движется вместе с историей, она сама уже история — сложная, недаром река «вся в деревьях, кустах и корягах», непросто даётся ей жизнь. Но не темнеет и не мутнеет Непрядва — как и Россия — спасает свет часовенки, придают прозрачности и сияния небесные дали, отражающиеся в воде, охраняют и помогают побеждать «небесные силы». Поэзия Геннадия Викторовича — без намёка на игру, с любовью к Родине и человеку, с верой в Бога.

Подтверждение сказанному нашлось в стихотворении «Все наши чувства где-нибудь хранятся…». Уходят люди, а чувства, слова и дела, по мнению поэта, превращаются в «цветы Добра и Зла». Лишь у немногих это безупречные великолепные розы,

…А у всех у нас
Ромашки будут, флоксы — и стрекозы
Летать там будут, ну вот как сейчас…

У многих нас там будут и колючки,
Крапива будет, будут лопухи…
Какие-нибудь будут закорючки
Нам за плохие, слабые стихи.

Как бы там ни было, но всё опять же только своё, хоть флоксы, любимые многими с детства, проведённого в бабушкином саду, хоть лопухи, неприхотливо растущие… да повсюду. И после смерти, живя в делах и словах, остаются люди — простые хорошие люди со своими ошибками и сомнениями, удачами и промахами, у кого ж их нет, — на родной земле. Ещё и потому, что слова, сказанные на русском языке, нигде больше не нужны так, как дома, только здесь поэт становится пророком («На Родине»):

И неуместен скучный ропот,
Где всё моё, где всё мне впрок,
Здесь я пророк, на этих тропах,
А в тропиках я не пророк.

Здесь как о само собой разумеющемся, сказано о провидческом предназначении поэта… Конечно, сейчас странными, нарочитыми покажутся читателю стихи, написанные так, как в 1826 г. «Пророк» А. С. Пушкина, но ведь дело даже не в форме, в которой выражена мысль. Меня поразило другое. Помните, что открыл шестикрылый серафим поэту в пушкинском стихотворении?

И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полёт,
И гад морских подводный ход
И дольней лозы прозябанье.

А Геннадию Иванову это вовсе не нужно. Это всё далеко, а его душа и мысли дома, с Россией, которая сама — СЛОВО, сама, следовательно, смысл — жизни, творчества, работы. И надо сказать так, чтобы и другие поняли ценность родной земли, необходимость её беречь и защищать:

Я не могу без родины моей,
Опять приеду, и опять, и снова.
Есть что-то для меня среди полей —
Как бы весь мир вмещающее слово.

Книга «Кресты и ласточки» — разговор. С собой, с людьми, с богом… О времени, о Родине, о любви. Здесь трудно порой отделить одно от другого, да и незачем — сплелось в единое целое. Для меня любимым в сборнике стало стихотворение «О чём писать, когда достигнешь рая?»:

О чём писать? О том, что жизнь прекрасна?
О том, как чудны песни райских птах?
О чём писать, когда тебе всё ясно…
Да ни о чём. Напишем ни о чём —
Что рай кругом, и клевер, и ромашки…

Где этот рай? Да дома, недалеко, за околицей. Улыбаюсь. Он там, где любимая. Да, это ей всё ясно. Да и напишем вместе, недаром здесь вдруг, моментально появляется глагол во множественном числе, хотя до этого лирический герой бродит один: рай в одиночку невозможен. И на чужбине невозможен, вот и цветут полевые ромашки в прекраснейшем из садов…

Однако я начала с ясного, тихого, едва ли не с благолепия, а ведь в книге — споры, в ней боль войны и личное горе. В ней — жизнь, без прикрас, но и без избытка тёмных красок. Жизнь как она есть. Значит, с вопросами, на которые надо искать ответы.

Первое же стихотворение и задаёт главный вопрос, отвечает на него вся книга, все, до последней, её строки. Привожу его полностью:

Встаёт мой дед и говорит: «А где Россия?»
Встаёт мой прадед и опять: «А где Россия?»
И третий, и четвёртый: «Где Россия?»
«Россия где?» — мне предки говорят.

А я в ответ: «России больше нету».
А я в ответ: «Она осталась с вами».
А я в ответ: «Её уже не будет.
России нету места на земле».

И дед, и прадед, третий и четвёртый
Глядят в глаза мне. «Быть того не может!
Не может быть! Хоть что-нибудь осталось.
Ищите, мы поможем», — говорят.

Стихотворение очень интересно построено. Мы будто уходим всё глубже в историю вместе с автором, говорящим с предками. От деда к прадеду, ещё шажок, ещё. И посмотрите, как постепенно идёт усиление вопроса. Три слова в первых строках: «А где Россия?», в третьей уже короче — «Где Россия?», задумчивость уходит, слова звучат резче, конкретнее, в последней строке первой строфы в вопросе слова меняются местами — «Россия где?». Акценты расставлены, логическое ударение падает на подлежащее «Россия». Жёстко, требовательно. И трижды повторяется ответ в следующей строфе, каждый раз автор его расширяет, усиливая, опять же, смысл. Сначала — просто «нету» (даже отрицание здесь использовано просторечное, народное), затем уточняется, что не просто нет России — она осталась в прошлом, ушла с теми, кто создавал её историю, с кем она была великой. И буквально приговором звучит «России нету места на земле».

Так ли это? Согласен автор с утверждением, своим же (лирического героя здесь отделить от поэта не получится)? Видимо, нет, ведь уже следующая строфа отрицает приговор, расставляет всё по местам: не могла страна полностью исчезнуть, надо искать, вернуть. И совсем мягко сказано, вселяя надежду, обещание предков: «…мы поможем». Наверное, помогли, ведь чем больше читаешь книгу, тем понятнее, что Россия никуда не делась, как и её народ. Написано это произведение в первой половине 2000-х, когда уже можно было оценить потери 90-х, когда казалось, что всё рухнуло. Но нет. Даже в те тяжёлые годы теплилась лампадой надежда на возрождение нашего государства.

Стихотворение-диалог. И что характерно, в форме диалога, непосредственного разговора — живого, эмоционального — написаны многие произведения, в которых речь идёт о судьбе России:

— Россию уже не спасёшь.
Уже не спасёшь государство.
Разъест его разная вошь,
И дьявол воссядет на царство.

— Так что же нам делать, скажи?
Так мрачно кругом и тревожно.
— Живи для спасенья души.
Забудь о России, спеши…
— Но русскому так невозможно.

Интересный разговор. Давний. Из девяностых. В этом диалоге меня поразил один момент. В последнее время часто думаю, что снова пришла пора перестать разделять любимую страну и нелюбимое государство, как модно было делать последние десятилетия. Невозможно сегодня выжить одной без другого. Да и есть ли в реальности такое разграничение? А в этом произведении Геннадия Викторовича чётко и без всякой казуистики: Россия и есть государство. Точка зрения поэта-гражданина, выраженная раз и навсегда. Русского поэта, глубоко верующего человека, для которого спасение души — в служении Родине. Удивительное по одновременности тишины, смирения и горячего чувства произведение «Ни тропаря, ни кондака не зная…». Это молитва за Русь, за русский народ, за сохранение чистоты, духовности: «Не может стать бесовскою святая, / Я за тебя молюсь, святая Русь», «Да сохранится в Боге наш народ».

Проникновенные слова, искренние, чистые… Но как же хорошо при этом понимает поэт, что одной только молитвы недостаточно.

Стихотворение, которое хочется назвать скрытым диалогом-размышлением. В нём, возражая собеседнику, поэт повторяет его слова — слова явно близкого человека. Это ощущается и по мягкому «ты», и по интонации — не спора, но попытки убеждения в своей правоте, эмоциональной, но без малейшей агрессии, впрочем, вообще Геннадию Иванову не свойственной:

Ты говоришь о вечном и простом:
Спасти Россию можно лишь терпеньем —
Ты говоришь: молитвой и постом!
Но я добавлю: волей и служеньем!
Не просто жить — как по теченью плыть,
Не просто жить — как лебеда и тополь…
Служить России, «рваться ей служить»,
Как в «Выбранных местах…» заметил Гоголь.

Бесцельная жизнь превращается в растительное существование… Стихотворение интересно и отсылкой к произведению Н. В. Гоголя, оно соединяет исторические пласты русской литературы, показывая ось, держащую их, — служение Отечеству.

Ярко, выпукло раскрыта мысль о служении в диптихе «Война»:

Махнуть рукой могу ли на Россию?..
Идёт война, и гибнут пацаны.
Хотя бы словом я могу усилить
дыхание моей родной страны.

Здесь и роль слова, к чему ещё обязательно вернёмся. И ощущение необходимости усилий каждого, кто хоть чем-то может помочь, когда в боях погибают

Солдаты…
люди…
мужички…

Меня поразила эта нежность. Потом поняла — мужички эти с детства рядом были, это и родные, и соседи, и все те русские люди, которые сегодня землю пашут, на заводе работают, а завтра на войну идут. И не потому, что гонят их туда, просто это их земля, своя, без неё и жизни-то нет. И так из века в век. И снова ось через пласты истории, уже не литературной… Подтверждается это строками стихотворения «Двадцать первый пошёл, курьерский…»:

Поднимаются воины наши,
Делать нечего — надо идти…
Будут снова кровавые каши.
И кровавые будут пути.

Век летит и расслабленных давит.
И в другие так было века.
Но Заступница нас не оставит,
Если воля у нас велика.

Автор последователен: если мелькнуло утверждение, мысль, обязательно будут доказательства, объяснения. Такая у поэта позиция:

…Но осталась, хоть тонкая-тонкая, нить
Настоящего в жизни, без всяческой лжи?
Где-то что-то осталось…
— Строкой докажи.

Почему строкой? А чем ещё может доказать что-то поэт? Ведь у настоящего писателя в произведениях вся жизнь: «Приходили строки как друзья. / Приходили строки на мученье». Поэзия дарит свободу, но лишает покоя, не отпускает. Лирика Геннадия Иванова без тёмных мест, о значении которых надо догадываться, она вся полностью для людей, для всех, поэтому и на встречах обращается он к нам «друзья», «ребята»… Он часто пользуется приёмом повтора для усиления сказанного, чтобы привлечь внимание к главному, и постепенно читатель самостоятельно самое важное находит. А к концу книги, дочитав, уже и думать будет немножко по-ивановски… Надеюсь.

Какое же оно — Отечество? Почему так дорого поэту? Да потому что

Всегда, всегда мне будет кров
На родине моей.

Чудесная картина классической зимы («В этом мире хорошо и плохо…» — бросилось в глаза, что «хорошо» всё же на первом месте):

Снег идёт так чисто, благодатно,
Делает пушистым всё кругом,
Чёрные закрашивает пятна,
На стекло садится мотыльком.

Как будто в самой жизни плохое закрашивает снег, прячет, смягчает. Лёгкая узорная бабочка. И столько раз повторяется «снег», «снежный», что сразу понимаешь, как любима зима, которую многие ассоциируют с образом России. Белизна — чистота — святость… А автор дарит нам ещё и образ маленького ребёнка — внучки. И вдруг — «Снег, Россия, внучка — благодать!». Этот ряд совершенно невероятен. Написал бы автор всё через точки, отделил бы друг от друга, но ведь нет, через запятые — и стали снег, Россия и внучка тремя незаменимыми составляющими благодати, а тире заменило знак равенства. И получается, что состоит она для поэта из Чистоты (повторюсь — и простоты, при которой уходит лишнее, внешнее, суетное), Родины и Семьи.

Все три составляющие нуждаются в защите. И словом, и делом. Сейчас особенно — идёт война. Все мысли поэта на фронте, в окопах с ребятами. Рисует картину летней грозы — радующую, яркую, с запахом дождя и мокрого леса, и сразу:

Но бойцам сейчас,
Если дождь, и они в окопах…
Нелегко бойцам, нелегко.
Не оставишь окопы скопом —
Враг он рядом.
Недалеко.

Но ещё до этого, сразу, с первой строки чувствуется, что дело не в красоте природы. Описание тревожит. Вся первая строфа начинается с усилительной частицы «как», но если в первых двух строках она выражает восхищение, то в третьей и четвёртой добавляются нотки угрозы, чувствуется опасность разбушевавшейся стихии. К тому же если первая строка — чистый восторг — заканчивается восклицательным знаком, то вторая уже задумчивым многоточием, которое так и остаётся оканчивать каждое предложение первой и второй строф до возгласа восхищения, которое невозможно сдержать, наблюдая грозу, — «Красота!». Третья строфа, я привела её выше, тоже идёт от размышления к тревожащему — враг рядом. И ведь понятно это, скорее всего, по раскатам выстрелов — гораздо более опасному, чем природный, грому. Попадает вторая строфа в кольцо. Строки «Сколько раз это видел-слышал, / А всё время как в первый раз…» воспринимаются как слова бойца, много раз бывшего уже под обстрелом… Так и понимаешь, насколько сильно болит сердце поэта за наших воинов.

В книге есть раздел со стихотворениями, посвящёнными тем, кто сейчас на фронте, это подборка из сборника «Нашим». Но и другие главы не обошли самую важную сегодня тему стороной. И знаменательно, что одно из первых военных произведений в «Крестах и ласточках» посвящено героям:

Земная жизнь — то радость, то война…
Но радость есть и на войне суровой.
Нас радуют героев имена.
Не может без героев жить страна —
Без них не будет нация здоровой.

Да, конечно, подвиги радуют, кто же не согласится с этим. Но на первом месте и здесь — интересы страны, здоровье нации, то, что делает страну великим государством.

***

Никто из нас не крикнет,
не скажет: «Нет — войне».
Геннадий Иванов

Донбасс за эти годы стал для многих очень близким. И принятие новых территорий в состав России в 2022 году, присоединение, возвращение только подтвердило юридически то, что давно и так было понятно:

За своё мы бьёмся, это ясно.
Долго нам туманили глаза.
…………………….
Этот край — Россия, наши люди
Здесь живут, по-русски говорят…
…………………….
Небо Новороссии прекрасно!
И леса прекрасны, и поля!
Это всё Россия, это ясно.
Это наша русская земля!

Стихотворение «Небо Новороссии прекрасно!» открывает раздел, в котором человек шагает по войне. Сражается, отдыхает, взрослеет, меняясь так быстро, как никогда не получится в мирной жизни. Обретает друзей. В стихах нашлось место всему — раздумьям, эмоциям, боли и радости. И вдруг получилось, что война сделала жизнь более осмысленной, ценной, духовно наполненной, — для бойцов, для тех, кто их ждёт, для всей страны.

Казалось бы, совсем маленькая история, даже немножко смешная: про блиндаж, у которого тоже есть позывной — «Бунгало». И снятся в этом блиндаже весной сны, в которых дом, жена… А в реальности — грядущий бой:

Ты на войне. Теперь ты нужен здесь.
Ты нужен здесь и Родине, и чести.

Снова повтором усиливается смысл. И вот уже слова звучат убеждением, почти приказом. Ведь мне не послышалось? Только остается впечатление, что приказ этот солдат отдаёт себе сам, стряхнув остатки зовущего домой сна. И поэтому так доверительно обращается к ним автор («Нашим воинам»):

Вам досталась, ребята, нелёгкая доля.
Вы могли бы сейчас быть не здесь на войне,
А в родимой семье, на реке или в поле,
В мирном поле отрадно скакать на коне…
…………………………
Вам досталась, ребята, нелёгкая доля,
Вы шагнули за всех остающихся нас.
Ваше мужество, парни, терпенье и воля —
Это наш золотой необманный запас.
И, как не раз ещё будет в книге подчёркнуто:
Вы же в эту войну, понимая, шагнули,
Понимая, какие в окопах дела.

Эта осознанность — почти самое дорогое. Почти — потому что ещё дороже, когда уже там, на фронте, понял, зачем нужна эта война, страшная, беспощадная, освободительная война:

Воюют обычные люди, у них семьи, дети, множество интересов, которые казались очень важными, даже просто бытовых привычек. И вдруг новой семьёй становятся товарищи на фронте, нет привычного быта, а надо жить. Надо оставаться человеком, надо не потерять сострадание, надо Родину защищать. Родину, вдруг превратившуюся из далекого, для многих когда-то абстрактного понятия в землю, на которой стоишь, которую отдавать жалко, невозможно, ведь люди здесь, свои, тоже почти родные. И с этим открытием надо сжиться, с собой новым, наверное, тоже. Можно было бы подумать, что кому-то проще. Кадровым военным, например. Но они отвечают за тех, кем командуют. Проще? Видимо, нет. И вопросов, раздумий у них самих много («Замполит»):

«…Понимаем, за что воюем,
Если вдруг оборвут поход,
Крах тогда будет неминуем —
И страна, и мир пропадёт».

Светлые стихи посвящены сибирякам, воюющим без уныния («Султан») и без дезертиров («Батальон»). Даже само сравнение сибиряка с береговым маяком говорит о многом — и о личном очень тёплом отношении автора, хорошо знающего значение направляющего суда света, и о том, что есть, на кого равняться нам в мире и в войне. Эмоционально примыкает к этим произведениям стихотворение «В госпитале»:

Воин раненый снова стремится к товарищам —
Там в окопах открыл он достойное братство.
Да, на фронте — убитые, кровь и пожарища…
Но легко на своих там душой опираться.

Ясный образ, чистый. Если учесть, что стихотворение написано на основе впечатлений, оставшихся от посещения госпиталя, можно только пожелать выздороветь, вернуться и выжить.

Ещё одно понимаешь очень чётко, читая книгу Геннадия Иванова: если мы не будем верить в необходимость этой борьбы, в то, что не зря сражаются «мужички» (помните?), тогда всё напрасно («Вот они, разбитые мосты…»):

…Тут с фашистов мы сбиваем спесь.
И самим приходится держаться
Из последних сил порой… Война.
В бой идут надёжные ребята,
И на них надеется страна.
Нам в победу надо верить свято!

Не верить, не помогать — значит, предать их, идущих порой на верную смерть. Об этом и стихотворение, посвящённое памяти Юрия Волка — воина и поэта. Строки «Я не знаю, что сказать такому / Воину, вдруг ставшему без ног…», они и о вине нашей, и о том, что Юра, замечательный поэт, оставлен был Богом жить (пусть и недолго после страшного ранения), как и другие воины, чтобы мы осознали цену военных успехов и неудач, чтобы он успел рассказать нам о войне… Как будто в продолжение звучат строки из другого стихотворения — «Этот дом превратился в крошево…»:

Миру мир, миру мир… Но резко так
разрывает снаряд тишину.
И становятся доводы вескими,
получается,
через войну.

В предисловии к книге Юрия Волка Геннадий Викторович сказал, что пишет поэт о предателях, этой темы не было в поэзии Великой Отечественной. Но да, время такое, что ж делать, теперь не без этого. Вот и у него самого есть произведения о больном для всех («Помни войну»):

Бегут, бегут Отечества сыны.
Не единицы и уже не сотни…
Бегут, бегут подальше от войны
И прячутся в грузинской подворотне.

Но этим бегущим противопоставлены другие, которые гибнут за Россию, «ту, которой быть / Без вас, без нас, расслабленных не в меру, / Россия, Русь! Да не прервётся нить! / Война несёт и мужество, и веру». И снова вспоминаются слова поэта о том, что нужно было это испытание, посланное Богом. Ради возрождения? Ради того, чтобы не родился «ядерный гриб»? Как бы то ни было, остаётся одно, по мнению автора, — «к победе надо стремиться, / Ну а там уж как даст Господь».

Пока не отошли далеко от темы предательства, поговорим о стихотворении «Не с теми я, кто бросил землю…». И эпиграф, и первая строка — слова Анны Ахматовой. Поэт говорит, что бросили бегущие «местонахожденье тел», уносясь к своим яхтам и виллам. Да ведь и не было у них земли никогда, Родины не было, раз так легко отказались от неё. У Юрия Волка есть слова, написанные по тому же поводу и примерно в то же самое время — «Навсегда оставила Родина тебя». Близко, правда? Но Геннадий Викторович даже жёстче, наверное, повернул:

А для земли они пустое,
Они ничто и никогда.
Такое недоразвитОе,
Бессмысленное навсегда.

Не заметила их земля. Будто и не было никогда. Не покидала их Родина — не догадывалась она об их существовании. И почему-то мне стало страшно, как будто по стране ходила, ездила (в эфире вещала даже) мёртвая душа…

Горькие строки про родную раньше Украину, про гордящихся знаками СС украинцев. Это отдельная тема, очень личная для каждого боль. И несмотря на желание мира, покоя своей стране — «…не должно быть никакого мира / Пока Бандере молится страна». И снова о диалоге. В стихотворении «На том плацу, где я шагал когда-то…» после размышлений автора снова появляется вопрос, повторяющий чьё-то утверждение. «Не все фашисты?» Очень часто сейчас произносимая фраза. И правильная, конечно. И внушающая чувство вины… Поэт дал ответ, не требующий дополнений, не позволяющий утонуть в ложном покаянии:

Не все фашисты? Да, не все фашисты.
Но к очищенью будет долгий путь…
И чтобы от нацизма стало чисто,
Ещё придётся горя нам хлебнуть.

Сложный по накалу эмоций, по тяжести раздумий раздел в книге. Разные прошли перед читателем образы. Но, согласитесь, хороших людей здесь намного больше, как и в жизни. И к ним-то, защитникам, воинам, героям и «обычным людям, с печалью в глазах» обращается поэт:

Мужики дорогие, вернитесь живыми
И, конечно, с победой — иначе нельзя.

***

В самом начале я написала, что в книге много личного горя. Стихотворения жене, Наталье Ивановой. Раздел, вместивший целую жизнь, — произведения из книги «Нет, мы с тобой не развенчаны…». Разговор, который не заканчивается, который даёт силы жить, оставаться собой, даж когда ушёл человек, являвшийся смыслом жизни, наполнявший её добром, теплом и светом: «Входил я в дом, как в жизнь саму, / которая теперь погасла». Некому везти подарки, некому позвонить и сказать, что едешь домой. Счастье ушло.
Осталась удивительная лирика, я бы сравнила её с бриллиантом, но это холодный камень. Поэтому представьте прозрачный солнечный янтарь, которым когда-то, в незапамятные времена плакала о ком-то сосна… Внутри много неожиданных образов, необыкновенно красивых даже в глубокой грусти: «слезящийся солнечный снег», «наши радости все онемели», «Ты купаешься в звёздах. / Ты их раздвигаешь ладонями». И это внушает надежду: душа, слёзы которой так прекрасны, жива. Даже если пока не чувствует этого («Откуда эта пустота взялась…»):

Откуда эта пустота взялась,
Как будто я живым и вовсе не был.
В тебя вся жизнь моя перелилась,
и ты взяла её с собой
на небо.

Жизнь, ставшая вдруг в тягость, когда и ушёл бы за любимой, но нельзя… И задаётся поэт вопросом: «Есть ли жизнь после смерти жены?» Кажется, что разговор, который ведёт лирический герой с любимой, он и есть теперь его жизнь. Обнять нельзя, но поделиться мыслями, тревогами, радостью — можно. И делится с женой, а получается, что и с нами, читателями («Это ты умерла…»):

Ты жива лишь в тоске моей, в думе.
Ну а я будто умер,
поскольку остался один.

Душа жены теперь высоко в небе, она сама стала небесной:

Чтоб не очень-то быть одиноким,
Я на небо нередко смотрю.
Чтоб не очень-то быть одиноким,
Я с небесной тобой говорю…

А порою и с Ним. Первосущным.
Всё устроившим в жизни земной.
Говорю с Ним о самом насущном —
Как мы встретимся снова с тобой…

Героя волнует, узнает ли его Наталья? Какой он её там увидит? Небо стало ближе, ведь там родная душа. А сам поэт — на берегу космического океана, где «солнца свет, и острый блеск лучей», где «всюду в небе ты». Но как бы далеко, высоко ни была любимая, только её сочувствия он ищет, её зовёт, её ждёт. Несмотря на горе, звучит мотив — надо терпеть, надо жить и ожидать свидания. И даже в этом ожидании они вместе («Моя любимая, жена, моя хорошая…»): «Твоё согласие с судьбой мне с неба слышится». Поэтому и кольцо с правой руки не снимает… Позже появятся стихи, в которые свет вернулся. Печаль не ушла, куда же ей теперь, но любовь нашла себе утешение в ожидании светлой встречи, появилась уверенность, что она будет радостной, поэтому стихотворение «Над лесной поляной озеро небесное…» приведу полностью:

Над лесной поляной озеро небесное —
где-то в нём купаешься, милая, и ты.
Небосвод мне видится, нет, совсем не бездною,
там река, там озеро, там твои цветы…

Там тропинки светлые, ангелы приветные —
мне они покажут, как тебя найти.
Принесу слова тебе самые заветные.
Милая, любимая,
я уже в пути.

При этом нельзя сказать, что небеса видятся герою однозначно раем, счастливым местом. Душа теряет волю, оказываясь на небе. А на земле остаётся самое дорогое — творчество, Родина. Надо уповать на милосердье Божье… Может быть, это минутное настроение, потому что гораздо чаще звучит надежда на встречу с любимой в краю, «где только встречи и где нет потерь».

Лирический герой, несмотря на боль, не сосредоточен на себе. Стихотворения рисуют такой земной, реальный образ жены, что читатель будто знакомится с хозяйкой дома, придя в гости.

Моя любимая,
родимая,
с которой шёл я по тропиночке, —
она теперь уже незримая…
Она была не половиночкой.

Она была мне всем единственным!
Она была мне полной чашею!
Она была мне всем таинственным!
Она была моей Наташею!

Так какой была Наташа? Поэт вспоминает её улыбку, смех, как напевала, забывшись. И мы видим светлого, доброго человека. Наталья Иванова писала стихи, строки, часть из них стала эпиграфами к стихотворениям, ей посвящённым. Приведу несколько примеров: «Грибов урожай, говорят, что к войне. / Их шляпки похожи на шлемы». Геннадий Викторович рассказывает нам, обращаясь всё так же к своей Наталье:

Война, война… Теперь идёт война.
Ты за Россию так переживала —
Ты вся была войной поглощена
В те дни, когда их оставалось мало…

И становится понятно, как же похожи в своих переживаниях и устремлениях муж и жена…

Я живу каждый день их успехами,
Их надеждами — наших бойцов.
………………….
И немного ещё малой родиной
где в туманах река…
Мне там любо в любую погодину
даже издалека.

И ещё: «Не зови, не отзовусь… / Ничего не изменится в мире. / Как и не было вовсе меня. / Только талой водою отныне / Надо мной будут плакать снега…». И угадала — «ушла ты с талою водой…». Мудрая женщина с даром предчувствования…

И, может быть, немножко ревнивая, как всякая женщина, не зря же строго, без лишних слов, но оправдывается муж в трогательном, очень печальном стихотворении «Звонок»:

Прости, Наталья, задерживаюсь.
На планете Земля.
Не ревнуй, я ни в кого не влюбился.
Я обязательно буду.

Много чёрточек можно уловить: вот поливает любимые цветы, и они ею любуются, вот супруги ссорятся и даже серьёзно, но трудности только делают их роднее. Было дано большое счастье… В первую очередь потому, что делали всё вместе («Мы всегда были вместе. / Мы всегда будем вместе!»), а человек, действительно, не создан для одиночества:

Жизнь устроена так,
что её надо с кем-то делить.
Надо радости с кем-то делить и печали.
Мы делили с тобой…

В книге есть стихи-молитвы. Они разные. За Россию, за Наталью, за себя-грешника молится герой. Искренне, истово. Не сомневаясь, что будет услышан, иначе нельзя. Молитвы за жену —  особенные. Приведу обе:

Меня поразило, сколько в молитвах самоотречения, готовности взять все грехи на себя. Вспомнилось любимое стихотворение М. Ю. Лермонтова, тоже «Молитва» («Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…»). Нежное, трепетное, но не лишённое самолюбования. Сначала о себе, пусть даже сказать, что не за себя молюсь, чуточку рисуясь, а потом только про «деву невинную». И дальше просьбы. Здесь же герой весь в мыслях о любимой, о её душе, весь в воспоминаниях и надежде на Царство Небесное для неё, потому что только это имеет смысл. И чувствуется, что Наталья и там, на небе, думает о своей семье, оставленной на земле. Во всяком случае, те, кто здесь, это чувствуют («В дни прощанья с тобой…»):

Внучке сон был,
в котором
послала ты нам утешенье.
Ты проснулась на небе.
Дано уверение нам.

Последнее стихотворение раздела «Мы поняли всё, что понять человеку положено…» подводит итог всему рассказанному, прочувствованному и продуманному. Это снова обращение к любимой, снова её слова служат эпиграфом. И случилось так, как предчувствовала. Значит, было дано…

***

Книга «Кресты и ласточки» многопланова, я даже пытаться не стала обозначить все темы, в ней раскрытые, ведь здесь и гибнущие позабытые деревни, и множество людей, которыми дорожит автор, и отношение к творчеству и Слову. Настоящий Поэт живёт для людей, осознавая долг перед ними и Богом, ответственность за свой дар:

В наше время не слышно,
Не видно пророка-поэта.
Мы вполне понимаем
И чувствуем эту вину.
………………….
Наше дело работать
И сердцем к народу стремиться.
Нас не знает народ,
Но он ждёт неминуемых строк!

Вот и пришло время поэтов-пророков в своём Отечестве. Сложное, отнимающее многое и многое дающее. Особенно тем, кто не мыслит жизни без творчества и помощи людям.

До последнего дня,
до последнего мига
пусть во мне сочиняется
новая книга.

Будет исповедь,
даст Бог,
и будет причастье —
и строка промелькнёт
как последнее счастье.

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: