Николаю Ивановичу Гребневу - 75 лет!

Писатель и журналист, издатель и общественный деятель

Родился Николай Иванович в семье сельских учителей и сам стал преподавать в восьмилетке сразу с получением аттестата зрелости. По его словам, «школу жизни прошел сперва в комсомоле».

Журналистское творчество начинал пятьдесят с лишним лет назад с пионерских изданий. Затем райгазета, областная «молодежка», «Курская правда»… По окончании академии общественных наук (профиль «журналистика») десять лет работал собкором программы «Время» и радио «Маяк»…

Вместе с инициативной группой курских собратьев по перу откликнулся на развал страны тем, что на Порубежье бывших братских республик создал целую семью СМИ и Издательский дом «Славянка». За реализацию этого проекта был удостоен первого гранта Правительства России и Международной премии славянского единства «Боян». Курские журналисты получили право на проведение Всероссийского фестиваля прессы в Соловьином крае. В свою очередь это послужило открытию в городе Дома журналиста.

По наработанному опыту по инициативе Н. Гребнева появился и Дом литератора, который стал притягательным центром для писателей, молодых поэтов и прозаиков не только города, но и региона.

За сборник рассказов «Чужая родня» по рекомендации своего наставника Евгения Носова принят в писательские ряды, а с 2009 года возглавляет региональное отделение, признаваемое в последние годы лучшим в Союзе писателей России. Творческие достижения во многих званиях и премиях: «Человек года» в конкурсе «Курская антоновка», золотая медаль «Василий Шукшин», Памятная медаль «200-летие И. С. Тургенева», лауреат премии им. Е. Носова, конкурсов им. В. Овечкина, К. Воробьёва и другие.

В литературном деле Николай Иванович проявил себя как подвижник, общественный деятель, которому свойственно высокое чувство ответственности за оказываемое ему доверие. Вместе с инициативной группой известных писателей организовал Союз курских литераторов, школу-лицей для одаренной молодежи. Действует постоянный консультпункт, налажена еженедельная учеба в «Школе мастера», работает производственный конвейер «от идеи до тиража». Счет издаваемых сборников курских авторов перешел на сотни. При Домлите действуют книжная лавка, литературное кафе, обустроен писательский сквер «Соловейня»…

Два с лишним года назад подписано соглашение между Союзом курских литераторов и администрацией области. Итог: учреждены профессиональный праздник День литератора и «Губернаторская библиотека» – Доска почета курских авторов, конкурс на звание «Литератор года» и губернаторская премия «Курская битва», выходят сборники лауреатов премии им. Носова и «Современная поэзия и проза Соловьиного края»…

Традиционными становятся и литературно-патриотический фестиваль «РаДуга Победы», и туристический маршрут «Одною дорогою к Фету и Носову»… «Соловьиная весна в Курске» завершается присвоением почетного звания «Курский соловей» землякам, внесшим наибольший вклад в развитие литературы и искусства на малой родине. Курские литераторы в числе организаторов ярмарок и других праздников книги в областном центре.

Если итожить статистикой всевозможные мероприятия и события в культурной жизни Соловьиного края – речь идет о тысячах. Таков результат, ко дню сегодняшнему, который вправе отнести на свой счет известный, и не только в нашем регионе, журналист и писатель, издатель и общественный деятель Николай Гребнев.

Секретариат правления Союза писателей России и редакция "Российского писателя" от всей души поздравляют Николая Ивановича с юбилеем! Желаем здоровья, благополучия и новых побед на творческом, организационном и просветительском поприще!

 

 

Николай ГРЕБНЕВ (Курск)

За радугой

Рассказ

Белая – слобода, почти без границы с Малосолдатским – селом, действительно небольшим, зато рядом железнодорожный переезд. Если на север – то можно добраться аж до Комаричей и купить на тамошнем базаре поросёнка на откорм. Если в обратную сторону, то тоже никого не расспрашивая – до Харькова, где продают хорошие велосипеды.

Санная же моя дорога наезжена так, что Бересту хорошо знакома, и, кажется, не нужны в упряжи вожжи, а уж тем более кнут. Еще километра два-три, и – деревянный мостик через неведомую ни названием, ни началом речку Илёк. За ним – Вишнево. Оно на полпути из райцентра до Озерок. Крайняя улица села приютилась под горою. Потом, минуя колхозную ферму, надо ехать по открытому полю, без особых примет до самого шляха. Там дорога уже столбовая – в метель не заблудишься. Налево – на Кондратовку, а прямо меж холмов, будто в ладонях, взору и всем ветрам враз открываются родные Озерки.

 

…Берест шёл торопко, несмотря на свежую заметь по колеям. Мне и самому надо было разогреться, но теперь уж чуть погодя, на полевой, озерковской дороге.  Пробежаться и тут, по Вишнево, держась за околыши на спинке саней, не в тягость, но всё ещё не хотелось сбрасывать отцовский дорожный тулуп. Овчина, хоть и потёртая до плешин, но пригожая, на этот раз оберегала от негоды не только меня, но и  драгоценный груз – свежие, с пылу с жару булочки с райцентровской пекарни для школьного буфета и книги из раймага «Культтовары», как было предписано, «для распространения».

Что касается полагавшейся мне булочки, то половинку съел сразу, ещё до подорожной упаковки. Другая половинка – Бересту. Ему-то уж точно это моё угощение – что маковое зёрнышко, особенно после соломы, даже самой лучшей – овсяной. Ещё утром, по дороге из дому, надергал я ее железным крюком из скирда, что по-над краем поля. Оберемок, после отобедавшего соломой Береста, я раскудлатил так, что уселся в «козырях», как в кресле. Можно, наконец, заглянуть в новые книжки, те, что вёз. В одной из упаковок – «Радуга», с обложкой более чем привлекательной: на лесной опушке две берёзки, словно провожали путников на телеге с резвым, судя по лошадке, выездом на столбовую дорогу, а в довершение над всей этой живописной картиной воссияла радуга! Вдруг, сам не знаю от чего, показалось, что большая берёза в скромном ситцевом наряде – это мама, а рядышком в  косичках тоненькое деревце, но с того же корня – моя сестричка, первоклашка Тамара. Именно они меня, правда, не к радуге, а с оглядкой на крепкий мороз, провожали сегодня из дому с напутствием:

– Кутайся в тулуп, если что, пробежись – разогрейся! Кашне отцовское где? Не взял? Ну-ка, дочка, мигом принеси, с вешалки…

Не собирался читать в санках – но так уж выходило, лучшего не придумать: ноги – под тулупом, и руки в тепле – рукав к рукаву. Едва  расположил перед собой книжку, как тут же, к утешению, нашёлся ещё один читатель: страницы листал ветерок!

Книжка называлась по первому из рассказов. Писатель Е. Носов по случаю оказался, как он пишет, «В поэтических верховьях речки Тускарь, где некогда вдохновенно творил Фет, а сейчас живёт мой приятель Евсейка. …Ходит он в школу, которая размещается в бывшей барской усадьбе».

Евсейка с писателем невзначай познакомился на железнодорожной станции и взял его в попутчики. Парнишка был возницей, как и я, но с тою разницей, что управлял лошадью на телеге и кормил свою Пегашку не соломой, а клевером.

С интересом вчитывался в написанное ещё и потому, что стал завидовать Евсейке, его везению: мало ему двухэтажного особняка знаменитого поэта, так ещё и встретил  живого  писателя и, понятно, стал расхваливаться, какая в здешних  местах благодать: и лес, и речка. А ягод сколько в покос…

Надо было и тому случиться: несмотря на середину октября, перед ними вдруг «нарисовалась» необыкновенная радуга… Она всё вокруг разукрасила, от чего путники пришли в восторг! Евсейка, вместо того, чтоб остановиться да не спеша  этой красоте порадоваться, ни с того ни с сего затеялся гнаться за радугой. Писатель тоже было увлёкся погоней, но вовремя попридержал Евсейку, что дело, мол, бесполезное. Тот всё равно не поверил…

«А тут, – сокрушался я, – может, кто и надумает путешествовать, но даже за целую тыщу лет дело не дойдёт до поездки  настоящего писателя. Хотя места наши поинтереснее тех же  Евсейкиных!»

В пору, начиная с бабьего лета и до середины осени, если остановиться на макушке хотя бы Красного поля, то ничем не хуже даже без радуги: край земли уходил к дальним холмам, к  горизонту. А в долине – хоть картину пиши, россыпью сёла с церквями, изумрудные луга и багряные дубравы, там, где ещё не паханы золотые поля и под стать им берёзовые рощи…  Железнодорожная станция клубится паром, то и дело вспыхивающим на привокзалье, и можно, наконец, увидеть, как паровоз вместе с вагонами, окутанный белым шлейфом, прибавляя в скорости, устремляется в дали, для нас не ведомые. Угадывается ракитовыми берегами красавец Псёл. С затонами и плёсами реке раздольно, особенно после неприступного правобережья, где по преданиям мужественно сражался с неисчислимой ордой наш древнеславянский город Римов.

 

...Мне всё ещё виделись и читались свои слова между строчек рассказа про Евсейкины родные места, но мороз крепчал, и я захлопнул книжку. Тут же лёгкий ветерок превратился в сердитый ветер и стал колоться в щёки крупой-сечкой. По этой-то причине и не почувствовал, не предостерёгся от беды, что со мной в тот час приключилась… 

 

– Но, пошёл!..

Конь отозвался резвостью. Снежные комья из-под копыт постукивали в высокий передок, так, что их можно было не остерегаться. Захотелось поудобнее прилечь и малость вздремнуть. Тем и хороши были эти сани-козыри, обкованные железом, крашенные в зеленый цвет, с инвентарными цифрами на спинке. Однако, в отличие от обычных колхозных саней-розвальней, они были мало пригожи для других обязанностей, моих – школьного конюха, по совместительству ещё и курьера, и завхоза. Доверяя всякие «взрослые» заботы, даже на огороде пахать ровные борозды под картошку, отец говорил при этом: «Что бы без тебя делал!» Тем я немало гордился!

Совсем недавно с ведома лесника должен был привезти из Лубенца новогоднюю ёлку, подходящую для самого просторного нашего класса. Нарядные, будто сельские молодайки на выданье, в роскошных хвойных сарафанах, росли они на виду – по краю, где сходятся лес и поле. Пришлось усаживать лесную барышню в «козыри» рядом. Меня при этом почти не было видно, так что картинка для всякого встречного была на забаву…

– Тп-р-р-уу! Стой! – вдруг прервал мои размышления недовольный голос. – В сугроб загнал, не видишь, что ль?! Чи задремал?..

Берест подчинился команде. У обочины, напротив, увидел женщину. В рукавичках-самовязках, слегка опиралась на посошок. Одета в фуфайку с домотканым цветистым поясочком. Широколицая, быть может, так казалось из-за того, что укутана была до самых бровей шалью. Видимо, с оглядкой к тому, что я малость растерялся, вдруг смягчилась:

– Хочь я никакая не барыня и не барышня, но раз уж так-то вышло, подвези, что ли…

 «Вот и попутчица нашлась!» Но я тут же догадался:

– Вам до фермы?

– А то ж куда, сынок, из села на ночь глядючи. Хлопот хочь отбавляй – отёлы пошли… Телятки – ох, нешто дети малые…

Переложил поклажу. Она усаживалась по освободившемуся краю.

– А ты – не хохол и не москаль, не пойму по говору… Из Кондратовки аль с Озерок?..  Ну-ну, озерковский значит. А чией породы, по двору ты чей? Школьный? Какой школьный? – При этом попутчица оглянулась, я не успел даже ответить. – Погодь-ка, парень, ты… что такой?! Щёки у тебя белые – нешто  обморозился? – Она было притронулась к моему лицу, но я и сам уже чувствовал, как кожа на щеках задеревенела, будто не своя.

– Вот те раз, нукось, сворачивай до фермы, да поживее! Давай-ка вожжи, сам пока растирайся снегом!..

Берест почувствовал крепкую руку и перешёл на галоп.

 

Не успел я опомниться, как оказался в красном уголке, сплошь завешанном плакатами и вымпелами, но главное, с топкой – в котле грели воду.              

– Девчата! Гостюшка привела, встречайте! «Школьный» ещё, но ведь поглядеть – уже мужик! Ай, чем вам не жених! Только вот румяна навести надо!

Попутчица моя, как оказалось, Тетьтаня – так её звали молодые телятницы, распорядилась вмиг, будто каждый день этим только и занималась:

– Ты, Манечка, растирай щёки. Фрось, не стой –

разуй малого, сними валенки – ноги проверь. Алёна, смотайся к скотникам, пусть Гришка как хочет, но сей день говеет, а самогончик – нехай отдаст и на растирочку, и нутро разогреть – с полстаканчика надо…

Чуть погодя я стал уже сопротивляться:

– Спасибо, сам! Уже отогрелся… Нет, самогон не пью!

– Ишь, и вправду ожил! Гляди-ка, румяный какой! И куда ж ты теперь заторопился? Может, заночуешь, тут тепло… Дома ждут? Ну, гляди, как лучше… Девчата! – снова позвала Тетьтаня. – Может, у кого лишний платочек есть, обвязать парня – нельзя ему теперича нараспашку.

– Нет, платочек не нужен, в санях кашне есть.

– Кашне?.. Хм! Так это ещё лучше! Гляди-ка – длинное, вязаное! И что ж сразу-то не укутался?!

Провожала меня уже вся ферма. Обмотанный так, что видны были только глаза, – выглядел я, конечно же, смешно, но на лицах читалось иное, да и в приговорках – тоже: «Всё, слава богу! Теперь уж мороз не возьмёт. Знамо дело, озерчане – ребята крепкие!»

Смущённый от всеобщего внимания, бормотал я слова благодарности, и тут меня осенило: взял из санок распакованную пачку с «Радугой» и раздал её. Книжка досталась каждому!

Также хотел было распорядиться и с булочками, но вишневцы меня остановили:

– Нет уж, парень, вези, как вёз. А вот за книжки спасибо! «Радуга» на радость будет в каждой нашей хате… Гриша, – снова распорядилась Тетьтаня, – проводи гостя до дороги…

Григорий взял вожжи, прихлопнул ими коня по бокам, и как всякий, кто имел дело с лошадьми, привычно причмокнул – издал звук-команду, которую не обозначить ни словом в разговоре, ни буквой в письме, но понятную любой лошади.

– Пока тебя наши девки отогревали – коня подкормил – ухоженный, гляжу… Ты, что ли, конюх-то?

 – …Это у нас в роду. Ещё до войны мой дед Тимоня извозчиком был, всякие грузы возил с Соснового бора в Коммунар, со станции на завод. И сам коммунаровский – там родился, – расхваливался я. – Так вот – однажды на деда напала волчья стая…

 – Ну, знаешь… нынче волков не слышно, зато кабаны развелись, да лисы по скирдам шастают. Тут, парень, другого бояться надо: любой зверь коня спугнёт – не догонишь. И что! В поле в такую вот метель да мороз спасаться где? Только в скирде! Крюк в наличии есть? Вот и хорошо! Солома-то понятно, а спички есть?.. На ещё коробок, может нужда случиться. Вот «чверочка» на всякий пожарный... Не брезгуй, что не магазинное, другого нету! – Григорий, несмотря на мои протесты, сунул дорожный гостинец в соломенный ворошок и договорил сердито: – Голова садовая – это для другоряду – первачок, горит – керосину не надо!

На повороте он  передал мне в руки вожжи:

– Не выпускай до самого дому. И ещё один приказ тебе: из саней не вылезать! …Ну, бывай! Не знаю, крещён ли ты, но на всякий случай: святого Николу тебе в дорогу… Стой, погодь-ка, зануздаю коня!

Берест хрумкнул удилами, а Григорий дал команду на звук – «трогай!».

Темнело быстро, к тому же метель наезженных следов не оставила. Да-а, Григорий – бывалый человек! Чего стоит хотя бы одна его подсказка не вылезать из саней без нужды. Прежде Берест – и то было всякий раз днём – сам сворачивал до скирда, а на этот раз, похрапывая, пошёл мимо рысью, аж до самого шляха. Я уже было приготовил спички и пучок соломы, то, чего не оказалось у деда Тимони тогда, при встрече с лютым  зверьём,  но  вспомнил «приказ» и вместо этой затеи взял покрепче в руки вожжи, но так, чтобы не сбивать коня с пути...

 

Дома меня заждались, и потому сперва были рады все! Едва я успел рассказать кое-какие подробности, как обнаружилось, что книг не хватает, причём целой пачки. И откуда-то сюрприз в соломе – четвертушка! И самой соломы – жменя!

«Что наш сын,  Евдокия Тимоновна, теперь – алкоголик и книжки на самогон меняет! Ишь, нашёлся… распространитель! А деньги теперь… со своего кармана?!» …И это отец ещё не видел мои щёки – проступившая после усердных растирок кровь запеклась, и мама, перевязывая меня платочком, успокаивала: «Пойми, отец испереживался, ты хоть и сын, но он как директор школы не имел права отправлять тебя в такую дорогу, понадеялся, мол – парень проверенный и крепкий… Места себе не находил и всё говорил: ничего с ним не может случиться! Видишь, как в тебя верил! Ну, а что книжки раздал бесплатно – что теперь… не в деньгах счастье!»

Она поправляла повязку. Я не противился, как то всё чаще перед тем бывало, прикосновению маминых ловких рук и ласковых слов: «Вот и дождались, вырос – старшой, первый наш – помощничек!».

– Не переживай, – всё успокаивала она, – никаких шрамов, следов не будет. До свадьбы заживёт!

– Понял?! Не переживай, заживёт! – вторила следом сестричка Тамара. – Мам, – вдруг спросила она, – а когда свадьба?

Я нахмурился, а мама ухмыльнулась и весело сообщила:

–  Как только заживёт, так сразу!

Отогревая меня чаем с мёдом, она как бы невзначай спросила:

– Все, гроза кончилась – тучи, как видишь, прошли, теперь-то уж не упрямься, расскажи: самогон… откуда и зачем?!

– Вишневцы дали, на всякий случай… для разжожки – горит – керосину не надо!

– Ну что ж, теперь понятно. А как это ты обморозился? Ты ж не барышня, а мужик! Вы ж детвора, когда на лыжах с горок катаетесь – любая стужа нипочём?! Мало того, ещё и снегом закаляешься…

– Да… понимаешь, мам, на ветру засиделся, книжку читал…

Мама сперва ничегошеньки не поняла – переспрашивать не стала. «Ты не бредишь ли? – она потрогала мой лоб. – Не горячий!» Однако вспомнила вдруг, почти забытую историю, как, увлекшись книжкой со сказками, не устерег я, свинопас, проказницу хрюшку – Машку. И обошёлся «Аленький цветочек» невосполнимыми потерями на огороде у соседки чуть наискосок – бабы Насти… Утрату возмещали: что своим урожаем, но в большей части деньгами, к её негаданной радости: «Дома безвылазно, а будто на базаре побыла».

Отец, однако, тогда не ругался вовсе и сказал слова не совсем  понятные, но памятные: «Известное дело – перо сохи не легче! Но по всему видать, это не про нашего пастушка!..» Потом мама мне растолковала: поговорка старинная, той поры, когда писали гусиными перьями. А вот Митюшка наш уже целый год не может «Волчишку» одолеть… Тамара, что твоя копия, – от книжки  не оторвёшь! Семеро вас, и все разные…   

«Копия»-сестричка всё ходила следом, шмыгала носом, тёрла кулачком глаза, после успокоилась и, улучив момент, сунула мне в руки половинку булочки и участливо спросила: «Наверно, есть хочешь? Это тебе, я уже наелась!»

Отказываться не стал. Утром, накладывая корм, угостил Береста бесценным лакомством: «Это от зайчика, а может от лисички, от которой мы вчера так убегали –  даже без соломы приехали…». Берест, будто не соглашаясь, слегка всхрапнул, затрепыхался чёлкой. Я успокоил его – расправил гриву, похлопал по шее, приговаривая: «Какой ты у меня молодец, и что бы  без тебя делал?!»

Отец, как и прежде, доверял мне в свободное время всякие курьерские и экспедиторские заботы. Однажды произошло невероятное – в очередной раз, получая книжки «для распространения», на одной из них увидел знакомое имя «Е. Носов», а сама книжка называлась «На рыбачьей тропе». На обложке – берег пруда либо речки и рыболов, явно городской – в шляпе. Удочки на картинке – фабричные из бамбука, а мы удилища вырезали  из орешника. Однако на рыбачьих тропах, известно, мы все – ровня в самом отрадном своём увлечении. Знать, дока этот Носов в наших рыбацких делах, коль написал целую книжку!

...И сказались эти совпадения на всём том, что потом сбылось – не миновалось.

 

За год жизнь круто изменилась. Береста определили для местных поездок. По дальним – его обязанности легли на «Запорожец». И маршрут стал другим – по шляху. Полевая дорога хоть и  покороче, но «стратегическое» значение утратила.

Потому так и не довелось заехать в Вишнево с мамиными гостинцами, которые она любила дарить –  шторочками, расписанными разноцветными нитками. Как мне с Тётьтаней тогда повезло! Не случись она – Берест, конечно, привёз бы меня домой, но?..

Не знал тогда, куда было деться от озорных весёлых девчат-телятниц. Кто именно, не уловил, но, кажется, та из них, у которой глаза зеленые и нос в конопушках, когда укутывала меня в кашне, на ушко шепнула: «Ещё  приедешь?..» Два слова! Но как много этим было сказано, щёки мои словно обожгло. Так было и в дороге, и потом всякий раз, как вспоминалось... Отозвалось моё сердце, защемило неведомой прежде радостью. К неизбывной юношеской мечте стать если не моряком, то писателем всё крепче прибавлялось желание приехать к вишневцам однажды, но уже со своей книжкой…

 

И по сей день не угасли эти неизъяснимые устремления к удивительному семицветию жизни, в попытках «догнать радугу»! Что и говорить, заманчиво всё вокруг познать и постичь пониманием и ясностью, обрести крепость и силу неодолимую,  возжелать славного подвига, свершений задуманного, при этом уметь предостеречься от нежданной случайности, не сбиться с пути в негоду, в ненастья житейские!

Судьба-сводница сблизила меня с Евгением Ивановичем Носовым, непревзойдённым певцом величия малой родины. Случались, и нередко, большие литературные сборы и творческие беседы в комфортной тиши кабинетов, приветственные речи с фужером красного и тропы рыбачьи либо дороги, где я – уже за рулём бывалый водитель, но с обязанностями теми же – «Евсейки»…

И вспоминались, неизменно, первые его книжки, которые, как талисман судьбы своей, берегу по сей день!

 2016 г.

 

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную