Николай КОНОВСКОЙ, Светлана ВЬЮГИНА

Владимир Корнилов, Маресьев советской литературы…

Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели.
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом чисты…

Семён Гудзенко, поэт, фронтовик

…Пока ещё есть время, продолжаю отдавать долги.

И снова, как в замедленной съёмке, в памяти всплывают дорогие мне лица навсегда ушедших людей (хотя почему навсегда? – у Бога нет мёртвых, у Бога все живы … и всё же где-то глубоко в сердце глухо отдаётся и саднит боль разлуки), людей, которые по Жуковскому, «…наш свет своим сопутствием для нас животворили».

…Георгий Афанасьевич Ладонщиков, Николай Константинович Старшинов, Михаил Лобанов, Владимир Корнилов, Николай Иванович Родичев – отцы не только по возрасту, но и по духовному и человеческому влиянию и ненавязчивому наставничеству, память о которых мне, занятой сейчас погружением в прошлое, нужна, может быть, больше, чем им самим.

…И ещё один бесконечно мне дорогой и так трагически окончивший свой земной путь человек – Юлия Владимировна Друнина. И ей тоже непременно надо будет выразить мою запоздавшую благодарность.
Но сейчас мне хочется вспомнить хорошо знакомого по совместной работе в Приёмной комиссии Союза писателей России Владимира Григорьевича Корнилова, благороднейшего человека и талантливейшего прозаика, отмеченного особой судьбой, с которым мы не один год близко и по-человечески дружили.
Но прежде, чем поделиться какими-то врезавшимися в память эпизодами нашего давнего дружеского общения с Владимиром Григорьевичем Корниловым, – о его творчестве и линии судьбы я попрошу хотя бы кратко сказать поэта Николая КОНОВСКОГО (ниже – его текст):

 

***

Я бы к строкам Семёна Гудзенко, приведённым как эпиграф Светланой Вьюгиной, добавил бы ещё одну из его же стихотворения «Моё поколение», не менее важную:

«Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты».

Говоря о Владимире Корнилове, мне вольно или невольно придётся говорить и ссылаться на других писателей и поэтов, представителей его поколения, ибо во многом они – ветви одной кроны-судьбы, безжалостно иссечённой войной.

Владимир Григорьевич Корнилов родился 22 марта 1923 года в Ленинграде.

Первые шаги его взрослой жизни совпали с началом Великой Отечественной войны.

И, подобно лётчику-истребителю из известной песни, Владимир Корнилов

«…за пазухой не жил,
Не пил с Господом чая.
И ни в тыл не просился,
Ни судьбе под подол».

Запомним это определяющее слово «судьба», понимаемое многими как «Суд Божий».

Совсем ещё юный Владимир Корнилов ни в тыл не просился, ни судьбе под подол; напротив, добился, несмотря на свою сильную близорукость, направления в действующую армию.

По окончании Киевского военно-медицинского училища, эвакуированного потом в Свердловск, получил направление на фронт.

Даже имея возможность выбора, Владимир Корнилов попросился в обычную пехотную часть.
Тут надо сказать, что из пехоты, сей «царицы полей», в большую серьёзную литературу пришёл не только Владимир Корнилов, но и ставшие потом знаменитыми Николай Старшинов:

Под небом смоленских лесов и болот
Прошёл мой родной, пулемётный мой взвод…
Ещё и сегодня у старых солдат
Разбитые ноги от маршей гудят.
Или его другое, из боевой уже обстановки:

Ракет зеленые огни
По бледным лицам полоснули.
Пониже голову пригни
И как шальной не лезь под пули, –

Совет, спасший, может, даже жизнь сослуживцу: не зря же на фронте говорили, что пехотинец живёт три атаки.

Пехотинцы – и Давид Самойлов, окончивший военно-пехотное училище, – будучи рядовым пулемётчиком на Волховском фронте, получивший тяжёлое ранение; и Юрий Белаш, миномётчик, окончивший войну лейтенантом и дошедший фронтовыми дорогами от медали «За оборону Москвы» до медали «За взятие Берлина» и уже упоминаемый нами Семён Гудзенко:

Я был пехотой в поле чистом,
В грязи окопной и огне…

Наконец, в пехоте всю войну «от звонка до звонка» оттрубил Василий Арсеньевич Вьюгин, отец моего соавтора, детской писательницы Светланы Вьюгиной…

Но продолжим и дальше – шаг за шагом – следовать по линии судьбы Владимира Корнилова.
С сентября 1942 года – он на Западном фронте в отдельном стрелковом батальоне 142 стрелковой бригады – военфельдшером, а затем с июля 1943 года – командиром санитарного взвода 633 стрелкового полка 157 дивизии.

Владимир Корнилов с боями прошёл Подмосковье, Ржевское направление, Смоленщину, Белоруссию, был трижды ранен…

Но! – дальше стих Юрия Белаша:
 
Противотанковая граната
Стоял – ссутулившись горбато.
Молчал – к груди прижав гранату…

 
И навсегда избавился от плена:
исчез в дыму по самые колена.
И в сторону упали две ноги –
как два полена.

Натурализм? – нет, это жестокая правда и горечь войны.

В январе 1944 года двадцатилетний Владимир Корнилов под городом Витебском был тяжело ранен (с последующей высокой ампутацией обеих ног) – как тут не вспомнить Маресьева, схожесть их судеб не только внешнюю, но и сокрытую, глубинную. Видно, хранила тогда молодого бойца некая высшая сила, покровительствовала ему судьба в том, что несмотря на страшные испытания, он всё-таки остался жив для какого-то земного, но и небесного, отведённого ему задания.

Опять же о непостижимых деяниях, о руке судьбы спустя многие годы после войны будет в своей поэзии рассуждать Юрий Белаш:

СУДЬБА
Он мне сказал:
– Пойду-ка погляжу,
Когда ж большак саперы разминируют…
– Лежи, – ответил я, – не шебуршись.
И без тебя саперы обойдутся…
– Нет, я схожу, – сказал он, – погляжу

И он погиб: накрыло артогнем.
А не пошел бы – и остался жив.

Я говорю:
– Пойду-ка погляжу,
Когда ж большак саперы разминируют…
– Лежи, – ответил он, – не шебуршись.
И без тебя саперы обойдутся…
– Нет, я схожу, – сказал я, – погляжу

И он погиб: накрыло артогнем.
А вот пошел бы – и остался жив.

***

На излечении в различных госпиталях Владимир Корнилов пробудет до октября 1945 года…

«Всё смыло потоком великой беды,
Которой приходит конец, наконец», –

споёт потом известный каждому бард, сын фронтовика, и надо было вживаться в мирную послевоенную жизнь.

Корнилов нашёл в себе мужество – такова его сила духа! – подобно Алексею Маресьеву преодолеть всю тяжесть своей инвалидности.

Он заново учится ходить, обходясь без костылей, только при помощи трости и протезов обеих ног.

В 1946—1952 годах он учится в Литературном институте имени А. М. Горького (Москва), с отличием заканчивает его и направляется на творческую работу в город Куйбышев. Здесь он проявляет свои недюжинные литературные способности, публикуя повесть «Лесной хозяин» (1954), книгу очерков «О людях хороших и разных» (1956), рассказ «Мартовские звёзды» (1957).

В 1960 году Владимир Григорьевич СП РСФСР направляется в Кострому, где создает и возглавляет Костромскую писательскую организацию. В течение 27 лет (1961—1988) он возглавляет её, занимая пост ответственного секретаря, отдавая свои силы и талант помощи молодым авторам, умножению писательских рядов, занимая при этом активную социальную позицию, участвуя в общественной жизни города и области.

Здесь же, в Костроме, развёртывается в полную силу и его писательский талант: он создаёт свой главный труд — романную трилогию «Семигорье» (1974), «Годины» (1984), «Идеалист» (1999), отдав ей 35 лет творческой жизни, а также цикл очерков о людях земли костромской и романтическую повесть «Искра» (1995).

 Уже после его смерти был опубликован сборник замечательных, лирических по форме, но напитанных глубокими философскими размышлениями, рассказов «Мои невесты».

И хотя Владимир Корнилов как писатель и философ занят осмыслением глубинных основ бытия, сложных семейных и человеческих взаимоотношений, изначальной сущности  и высшей в своей заданности роли Мужчины и Женщины, переплетения в их отношениях неотступно-чувственного и рационально-холодного, мучительной невозможности жить вместе, но и невозможности расстаться, – одним словом, утверждению в человеке Человека…

Шло время, но всё же война и память войны никогда ни в жизни, ни в творчестве не отпускала Корнилова.

Так, в третьей части трилогии, романе «Идеалист» герой романа Полянин, в котором угадываются черты самого Корнилова, страдает от мысли, от памяти о том, почему он – ни в боевой обстановке на войне не пристрелил старшину Ардова, бежавшего с поля боя, хотя мог и даже обязан был это сделать, ни после войны, – уже успешного «нового русского» Ардова, бывшего у него в руках:

«Уж он сумел бы вбить ему в межглазье
Крутую каплю царского свинца», –

так по эмоционально схожему поводу написал поэт Владимир Соколов.

Сам герой романа Полянин уже почти в конце произведения ведёт такой диалог со своим всегдашним собеседником и оппонентом Кентавром.

Кентавр:  если позволите, небольшой уточняющий вопрос. Я знаком с вашим художественным миром. Но одна из философских тонкостей осталась неясной для меня. В противостоянии Злу, олицетворённом в бывшем фронтовом старшине, вы справедливы. Но крайне нерешительны. Что не в вашем характере. Не единожды вы имели возможность, не единожды порывались свершить правосудие. Хочу спросить, почему в творимой вами действительности вы позволяете восторжествовать Злу?

Полянин взглянул невидящим, углублённым в себя взглядом, сказал:

– думаю, есть ответ и на этот вопрос. Я пришёл к убеждению, что Зло не единично. Уничтожить его раз и навсегда невозможно. Человечество обречено на вечное противостояние добрых и злых устремлений. Только умножением Добра возможно обессилить всё, что попадает под понятие Зла.

Утверждая Человека в человеке, мы вытесняем из жизни Зло.

Владимир Корнилов – большой писатель, мастерски владеющий словом, способный передать все оттенки природных явлений и отражённых в них человеческих чувств.

Вот, например, описание водной стихии и затерянного в её космосе двух любящих друг друга людей:

– Радость и жуть вела их встречь бури.

Лодка, едва не опрокидываясь, птицей взлетала на крутую пенную волну, на мгновение замирала и ту же падала в разверзшуюся пропасть.

Обдав лица хлёсткой россыпью брызг, снова устремлялась в небо, и снова проваливалась в зыбкое колышущееся ущелье между подступившими водными холмами…

Перекрикивая вой ветра, шум бурлящих у бортов волн, они обнимались, целовались, ударяясь мокрыми лбами в переваливающейся с боку на бок лодке и, может быть, именно в этот час, среди бушующей стихии, сознал Алексей Иванович одухотворяющую силу женской доверчивости и самоотречённости.

С Зойкой они уже не разлучались…

Какой острый художнический глаз, свободная манера повествования, владение русским словом, – точность и выверенность!

Литературно-публицистическое творчество В. Корнилова (а оно в его наследии занимает немалое место) проникнуто глубокими раздумьями о роли человека в природе, гармоничном с ней сосуществовании, упорном и каждодневном воспитании в себе личности.

В заключение своих заметок хотел бы кратко сказать о не получившей и достойной большей известности (такие уж времена ныне!) романтической повести В. Корнилова «Искра», посвящённой детям войны, написанной и изданной к 50-летию Победы в 1995 году.

«Искра» -– прежде всего повествование о дружбе и любви, о мечтах, свойственных юности, пробивающихся как первые весенние побеги сквозь ледяной плен, не уничтоженные мертвящим жестоким холодом войны.

Важно также и то, что эта книга учит и взывает к человечности в «немилосердной той войне», жертвенности и сострадательности…

Нет, не оставляла их, кровоточила давняя военная память, превращаясь то в замечательную прозу, – как у Владимира Корнилова, то в обжигающие стихи, – как у Льва Милякова:

Хочу того иль не хочу,
Война живёт во мне…
Я снова по ночам кричу –
Я снова на войне…

Или как у такого же поэта-фронтовика Юрия Левитанского:

Я не участвую в войне,
война участвует во мне.
И пламя Вечного огня
Горит на скулах у меня.
 
Спасибо, воины-победители! Вечная вам память!

 

***

Несколько штрихов к портрету  Владимира Григорьевича Корнилова добавила Светлана ВЬЮГИНА , много лет работавшая с ним в приёмной комиссии. Она  выбрала  из множество других -  две истории, показавшиеся ей достойными внимания читателей.

 

История первая. «А щека заживёт»

Владимир  Григорьевич  Корнилов  на заседаниях обычно присаживался в торце стола, так  удобнее протягивать  травмированную ногу – это  пояснял он особо любопытным. Он приезжал из Костромы всегда с женой, Жанной Павловной, но та редко заходила на наши послекомиссионные посиделки, хотя  мы быстро подружились и по телефону всегда  решали организационные вопросы «прочтения»,  бывала она  у меня  вместе с Владимиром Григорьевичем и  в гостях.

Знаю, что  она и вычитывала и перепечатывала  рецензии Корнилова к заседаниям, была  первым читателем его книг...  

Корниловы считали меня  своей,землячкой: ведь папа мой был родом из знатного костромского рода Кологрива. И сетовали, что я не выбираюсь к ним в гости.( Я так ни разу до сих пор не была в Кологриве!) Советовали  записать папины воспоминания. Но мне в молодости казалось, что родители – это на всю мою жизнь, время ещё много и вся жизнь впереди. Успеется…

Но так случилось, что папу похоронила я в первый год моей работы в приёмной комиссии… И  с этого дня  вся фронтовая рать  приёмной комиссии стала меня оберегать, как дочь фронтовика, в том числе и Корнилов и его Жанна Павловна. Строго  следили за тем, чтобы я не оставляла своей личной литературной работы, не ленилась…

 Собственно, эта забота обо мне , в  конечном счёте повлияла на моё  окончательное решение остаться, пусть и литературным, но всё-таки чиновником, а не вернуться в журналистику.

 И я никогда об этом решении не пожалела!

В основном, мы  обсуждали мои первые литературные опусы перед началом заседания, а если выходили книги у писателей, у членов приёмной комиссии, то и  об этом тоже говорили, но уже после, в застолье…

Известный  и в ту пору  детский писатель Георгий Афанасьевич Ладонщиков, когда я пришла  в приёмную комиссию консультантом, уже ушёл  на пенсию, « на творческую работу», как он с улыбкой пояснял, но очень помогал мне и ответственному секретарю  Чехову Анатолию Викторовичу на первых порах. Ведь в приёмной комиссии Ладонщиков остался! А меня опекал и как  друг, и как литературный наставник! Они частенько с Корниловым садились рядом со мной на заседании, а бывало, что и объективки быстро дописывали, те, что я пропустила или не успела сделать…

 Именно они настояли, чтобы я участвовала в  семинаре молодых литераторов, который проводила редакция «Мурзилки».  Этот опыт был с одной стороны бесценный – у меня появилась серьёзная публикация в издательстве «Малыш» и приличный гонорар(об этом я узнала позже!), с другой – мучительный, мои рукописные рассказы подверглись  серьёзной критике со стороны семинаристов.

 Я так расстроилась из-за этой критики, что возвращаясь домой в 20-градусный мороз, от души поплакала  и отморозила щёку…

 - Таак, -   Корнилов с Ладонщиковым  с интересом рассматривали мою распухшую щёку . -  Что было потом? – Я решила на другой день прийти и послушать других семинаристов – нехотя  делилась я со старшими товарищами…

Около меня сгрудились мои союзники, члены приёмной комиссии, и я рассказала, как руководители семинара –Станислав Романовский и Михаил Коршунов подошли ко мне и  удивлённо  пожали руку. Ведь они меня по-отечески  предупреждали, мол, не вылезай первая выступать, опыта мало… Я не послушалась, нарвалась  на жёсткую критику семинаристов, вот и…

Корнилов с Ладонщиковым молча слушали, не перебивали.

 -  Они думали, что  я больше не приду, а я все три дня приходила. Мне давали тоже слово выступать, обсуждать… и настоятельно позвали на  заключительный вечер. Там-то я и узнала, что  в сборник «Мамино сердце» попал и мой рассказ «Вовка рисует машины». Всего в сборник попало семь рассказов. А нас было 30 семинаристов!  - сбивчиво,  скороговоркой  делилась я..

И тут Корнилов одобрительно подвёл итог;

- Эту маленькую битву ты выиграла! Саму себя победила. Представляю, как нелегко было на другой день прийти к обидчикам!

- А щека заживёт…- сочувственно улыбнулся  мой легендарный старший товарищ.

Эти слова поддержки и по сей день в душе звучат.

 

История вторая. Десять бутылок шампанского

- И критики не бойся! – не раз повторял Корнилов. - Учись держать удар. - Жизнь прожить – не поле перейти! Хотя и поле перейти непросто, если нет ног…
Он имел право так учить, ведь даже с двумя протезами он никогда не жаловался на какие-то человеческие обстоятельства, с которыми, конечно же на протяжении жизни сталкивался. Ходил с одной тросточкой. Уму непостижимо!

Мы все восхищались этой силой духа. Равнялись на Корнилова во многом… Во всяком случае, пытались.
…У меня решался квартирный вопрос. Я застала это советское время, когда можно было встать в очередь и получить квартиру. Но и тогда – это была радость из радостей! И вот во время заседания комиссии в дверь заглянула секретарь Люся Плужникова и стала махать каким-то документом . Когда я поняла, что в руках у неё ордер на мою квартиру, я впала в ступор на несколько секунд, а потом из моих глаз хлынули слёзы. Я думала, что такое бывает только в мультиках – просто ручьи слёз ОТ РАДОСТИ! Вот из-за слёз я и не заметила, как Корнилов встал , оделся и вышел. Через минут двадцать он вернулся вместе с улыбающимся поэтом Феликсом Чуевым. В руках они держали несколько сумок с бутылками шампанского!
Всего было десять бутылок шампанского!

Как они их только донесли! Это ангел-хранитель устроил всё так, что в магазине Корнилов оказался не один… Как мы весело отметили этот ордер, эту мою радость!
Владимир Григорьевич Корнилов, светлый человек, который мог так грустить с другом и так радоваться его успехам!

Корнилов Владимир Григорьевич - русский советский писатель, публицист, общественный деятель.
Родился 22 марта 1923 года в Ленинграде.
Участник Великой Отечественной войны, командир санитарного взвода.
В январе 1944 года в бою под Витебском был тяжело ранен, потеряв обе ноги.
В течение 27 лет (1961 - 1988) возглавлял созданную им Костромскую  писательскую организацию.
Награждён тремя орденами Отечественной войны, орденом Дружбы народов, орденом "Знак Почёта".
Владимир Корнилов - Почётный гражданин г. Костромы
Член Совета старейшин - Высшего творческого совета Союза писателей России
Многолетний член Приёмной комиссии Союза писателей России
Награждён Государственной премией РСФСР им. М. Горького (1985) за романы "Семигорье" и "Годины"
(премия передана на нужды библиотеки села Б. Сандагора Костромской области, ныне носящей его имя).
Умер 19 июля 2002 года в Костроме от болезни сердца.

 

Читайте также:

Светлана Вьюгина, Николай Коновской: ДВЕ ВОЙНЫ МИХАИЛА ЛОБАНОВА
Светлана Вьюгина, Николай Коновской: ЮЛИЯ ДРУНИНА, МИЛОСЕРДНАЯ СЕСТРА НЕМИЛОСЕРДНОЙ ВОЙНЫ
Светлана Вьюгина, Николай Коновской: ЮЛИЯ ДРУНИНА, МИЛОСЕРДНАЯ СЕСТРА НЕМИЛОСЕРДНОЙ ВОЙНЫ

Наш канал на Яндекс-Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную