18.05.2017 г. КАКОЙ ЦАРЬ, ТАКАЯ ПОБЕДА! «Если бы Иван IV умер в 1566 г., в момент своих величайших успехов на западном фронте, своего приготовления к окончательному завоеванию Ливонии, историческая память присвоила бы ему имя великого завоевателя, создателя крупнейшей в мире державы, подобного Александру Македонскому. Вина утраты покоренного им Прибалтийского края пала бы тогда на его преемников: ведь и Александра только преждевременная смерть избавила от прямой встречи с распадением созданной им империи. В случае такого раннего конца, на 36-м году жизни, Иван IV остался бы в исторической традиции окруженный славой замечательного реформатора, организатора военно-служилого класса, основателя административной централизации Московской державы. Ивану Грозному, однако, выпала на долю иная судьба, глубоко трагическая. Он прожил еще 18 лет, и это были годы тяжелых потерь, великих несчастий для страны»
Не сразу сумел я откликнуться на замечательные заметки Елены Березиной, тематически ей сродную и как всегда острую статью Николая Дорошенко, а также с болью взыскующие к справедливости комментарии Юрия Брыжашова. Они, собственно, сами расставили точки над i в теме «Величие Сражения при Молодях и Великого Государя Ивана IV Васильевича». Поэтому рискну изложить взгляд на отдельные «противоречия в характере и деятельности» Ивана Грозного, смягчая фокус сухой истории некоторым художеством и моралью.
Грозный лучше, чем жалкий «Титул» Грозный (без кавычек) является украшением для правителя. Речь о великих странах (слабым не понять). За историю человечества мало, кто заслужил его. Быть грозным для врага, – что может быть благостней для народа и страны? А в условиях России! Вся летопись нашего Отечества, вплоть до сих дней, настойчиво вопиет: «для России и народов ее лучше быть грозными, чем жалкими». Русь раз и навсегда так «обидела» Европу огромностью своей, что ей суждена ровно одна альтернатива: «не будешь грозной, станешь жалкой, а жалкую топтать не больно». Минувшие четверть века аксиому эту сделали теоремой. Что до лая против своих же волкодавов… Так с высоты веков куда как проще тявкать: «Ах, как же глупо поступил Ивашка. Вот будь я на его месте»… Ну, и знай место, Моська. Мокрицы львов тоже полощут, небось. Следы у всех разные. Где клоп, там вонь. Бывает хуже: клопа нет, а вонь осталась. Вонь и есть слава клопа! То ли дело – первопроходец. Когда, выгрызая опухоль, берёшь на себя всё и вся. Когда в поиске неведомых (и не видимых тогда, 5 веков назад) путей к спасению, приходится блуждать. Наугад. Вслепую. Среди сонмища предателей, отравителей, заговорщиков. От них натерпелся с трёх лет. С тех пор особенности восприятия друзей/врагов... Казнил, карал. Не даром и не чернь, как английский Генрих VIII. Тот по «закону о бродяжничестве» перевешал каждого двадцатого. От 72 до 100 тысяч им же обезземеленных крестьян, разорённых ремесленников. Всё ради класса «крепостных пролетариев» и «высвобождения» участков их под мануфактуры, овечьи пастбища для нарождающейся буржуазии. Не как французский Карл IX. С чьего попустительства в Варфоломеевскую ночь католики вырезали в Париже 3 тысяч кальвинистов, а по всей Франции – в десять раз больше. На счету Грозного за 36 лет «совершеннолетнего» правления – 4,5 тысячи казнённых. Синодик. В нём немал удельный вес «больших родов» –склонных к козням и заговорам. «А по-другому как? Добро бы, к вере, дружбе был приучен. Нет же, сызмальства утеснения одни терпел и двуличества. Да и много ль было их – верных, чтоб искренне, от сердца? Который был, того уж нет, и замены не видать. Настасья, ладушка, умница, красавица – ангел приветный. Филипп митрополит, душа благая, его с царём в прах разругали да в гроб свели, а на Ивана грех убийства навесили. Малюта, пёс служивый, многогрешный, но верный… Зато злыдней перевидал: волос в бороде не хватит. Сильвестр, братец Старицкий, Адашевы, Басмановы, Курбский Андрюшка… На последнем царя передёрнуло. Те изменники были тутошние, изнутри. Этот же предатель в иноземный отъезд перекинулся – к ляхам, вражинам заклятым. Оно, конечно, и другие после бегали, но чтоб сор из избы… и славить на весь свет… то только он – Андрюшка, друг ситный. Не стало у Ивана важного воеводы. Не потому ль безродный Обатур такую силу намёл, пределы наши круша, что Андрюшка за 30 сребреников сбыл ему свой дар воеводский и полевые хитрости наши – боевые дедовы приёмы, крепостные тайны, ходы пограничные, лазы засечные и броды поперечные?!»…Таким пощады от Ивана не было. То народ у нас отходчивый: не помнит зла. Опальные потомки знати месть таят веками. Опухоль по имени «местничество» Какой государь, такие победы! Уже в юном возрасте Иван Грозный присоединил два ханства: Казанское и Астраханское. Беря первое, он использовал невиданный «приём». За 4 зимних недели, под носом у татар русские возвели крепость Свияжск. Как? Просто! Мастера-градодели, нарубив заранее в Угличе бревен, пронумеровали их и тайно сплавили к Свияге. И вырос кремль, а в нём войска, пушечный наряд и… порох. В 1552 году Казань пала. «Не славы ради, пользы для» вершил 22-летний Иван Васильевич ту серию походов. Причина веская. До середины 16 века в Казани обретался рынок торговли русскими пленниками. Его уничтожение дед Иван III век ещё назад поставил задачей № 1 казанских кампаний. Все были неудачны. Лишь внук увенчал эпопею ликвидацией невольничьего торжища. По взятии Казани Грозным головной рынок работорговли «откочевал» в Крым. Недаром критики Ивана Грозного ставят ему в вину: «нет бы, мол, за Крым Ивашке взяться, он против Запада всего попёр – Ливонию отъесть». Что им ответить? Устранить крымскую орду (как верно показал Юрий Брыжашов) не удалось и век спустя Петру Великому при его многократно возросшей ресурсной базе. Сто лет ещё терпеть пришлось – до Потёмкина с Суворовым... Грозному и без того случалось биться по всем фронтам/театрам: шведы, ляхи, крымчаки, ногаи, черемисы. А поход на Крым сулил бы для Московии вывод, если не потерю, основных ратных сил и новую войну – с сильнейшей Оттоманской империей. На это и молились Ватикан с Европой. Ибо, случись такое, «два слона» смертельно искалечили б друг друга. И был бы «праздник» для шакалов и гиен… Но Грозный царь лишил всех дармовой халявы на обломках двух держав. Тем не менее, на памятнике тысячелетию Руси места Ивану Васильевичу не нашлось. Что говорит вовсе не о его «бесталанности и малозначительности». И даже не о «великодушии и благодарности» позднейших устроителей. Хоть фактор налицо: Грозный Романовых не жаловал. Суть в том, что Иван Васильевич в целом превзошёл монархов, и не только современных. Не похожий на вальяжных и изнеженных «кокеток при коронах», он поражал многообразием талантов, работоспособностью и непредсказуемостью. Действовал всегда неординарно. И вот где ужас: беспощаден был к врагам, изменникам, ослушникам, не спускал «безответственным администраторам» и прочим ворам-казнокрадам. Незадолго до смерти Иван Васильевич горько сетовал, что «не успел извести» шесть-семь боярских родов. И «ихний вред» виделся ему, перво-наперво, в особой склонности к удельной анархии, смертельной для власти центра, что с потом, кровью и трудом выстроили его предки. С этим можно спорить, но лучше просто вспомнить, как спустя всего лет двадцать раздерёт Русь-матушку, наведя на неё поляков/шведов, и тем едва её не угробит пресловутая «семибоярщина»: Ф.И. Мстиславский, И.М. Воротынский, А.В. Голицын, Б.М. Лыков, И.Н. Романов, А.В. Трубецкой и Ф.И. Шереметев. Едва не вырвалось «семибанкирщина» – того же ведь поля ягода, да «больно ранняя»: в отличие от вековых бояр, в недели вскормленная. Любой государь, стремящийся к централизации, ведает, что это такое! И папа римский Григорий XIII, «друг/союзник» Грозного царя, не исключение: «Что за речи, святые отцы? Кому здесь рассуждать о властолюбии схизматика? Нам ли и вам ли, стремящимся к вселенской власти над паствой мира земного? Да, сомнений нет, ещё дед и отец Московита прозрели опасности удельного своеволия сеньоров, отчего обуздывали его жестокими узами, но так же делали все монархи Франции и Испании, Германии и Швеции. Да, сомнений нет, что нынешний Московит пошёл дальше. Но согласитесь: ему и дано больше. И когда он узрел, что даже его железной лапы надолго не хватит, то решил, что надёжней будет ввести новый железный порядок – не кровью, но по закону. Кровь сохнет скоро, но смывается раз и навсегда, закон же сух всегда, зато смывает всякого преступившего. Да, сомнений нет, руководствуясь этими соображениями, московский тиран и учредил пресловутую Oprichnina, которая очень скоро нелигитимной силой навела легитимный порядок. После чего отнюдь не глупый Московит эту силу в одночасье выпарил. Порядок же, как очевидно даже теперь – в годину самых страшных для Москвы испытаний – остался. Да, сомнений нет, русские крупные сеньоры – boyars – подобны нашим герцогам и принцам, которые, сомнений нет, везде одинаковы в своей необузданной тяге к удельной вольности. Эти самые boyars и деда, и отца, и самого Московита почитают, максимум, старшим удельным сеньором – первым среди равных, самым крупным герцогом… Да, сомнений нет, для таких породистых смутьянов не существует ни верховенства центральной власти, ни чувства patriam… Удельный боярин волен служить, кому хочет, и перебежать в тот момент, когда ему заблагорассудится, и туда, куда захочется! Да, сомнений нет, он почитает себя ничем не обязанным Московиту и ничем не связанным с Московией. Но всем известно: где нет крепости членов по отношению к голове, там нет и державы. Есть только пыль и песок в кулаке из мелких уделов и вотчин. Но это лишь один полюс, казалось бы, вполне понятный с точки зрения вассала. Однако сомнений нет, есть и другой полюс, и он не менее интересен хотя бы тем, что ни один сеньор, самый мелкий, не смирится, если его подчинённые также вольно поведут себя в отношении к нему, то есть начнут бегать по другим хозяевам, меняя службу, точно наёмные кондотьеры. И не кажется ли вам, что самым мелким из этих подчинённых вряд ли понравится, если господскому примеру последуют его дворня, крестьяне, и все начнут перебегать туда, где вкуснее, теплей и вольготней? И это так, ибо без строгого вертикального порядка всякому государству грозит горизонтальный распад. Верховный Герцог Московский это знает лучше многих и удерживает от распада свою всю Московию, приобретая всё новые земли. Приобретая новые земли, он создает новые пространства, отчего убежать от центра становится всё дальше, всё дольше и всё труднее. А новые пространства, в свой черёд, всё надежней отдаляют центр от внешних угроз. Но разве не так же вели себя разумные и могучие правители: испанский Карл V или французский Луи XI, австрийский Максимиллиан или, будь он проклят, английский Генрих VIII? И разве Генрих чем-то лучше Московита. У них даже жён одинаково – шесть. С той разницей, что в отличие от просвещённого Брита, умертвившего всех своих супруг, дикий Скиф обходится без крови».Впрочем, своеволие боярское чревато не только распадом держав. Русский опыт «княжеской междоусобицы» ордынским игом закончился. Грозный об этом помнил и знал про вторую пагубу заразную – «местничество». Так звался на Руси порядок назначений по «старшинству» – не за заслуги и качества, а за древность происхождения. В сложившейся иерархии у каждого своё было «место». И не дай Бог присесть на чужое: суд с ямой долговой обеспечены! И если в царском застолье чванство то аршинами мерилось, что отделяли тебя от государевой чаши, то на войне мера «местничества» обходилась ой как дорого. Победа или поражение. Плен или свобода. Жизнь или смерть. Представьте, каково было простолюдину войском командовать, добиваться согласованности в действиях полков и, тем паче, одерживать победы? Как унизительно и трудно талантливому «выскочке», да любому гордому человеку, терпеть высокомерЗие бездарного «индюка»? Гордыня «местников» сгубила не одну рать. Поэтому Грозный безжалостно расправлялся с виновниками поражений, за что не раз, не два был проклят уцелевшей роднёй: «злой он, злой». То ли дело, когда, «чего бы голубь не напрокудил, а всё, как с гуся вода»! Ведь свой же, братцы, свой! Великая битва при Молодях (1572) была выиграна вопреки обычным «местническим» раскладам. По воле Бога иль царя под общим стягом сошлись старинный боярин Воротынский, «опричный» воевода Хворостинин, беспородный донской атаман Черкашенин и мн. др. По счастью для России, вопреки разности происхождения и статуса, эти трое были талантливы, отважны и умны. Никто не помешал друг другу, как это процентов на 90 случалось, когда войско раздирали не «штабные стратегические полемики», а пустые местнические тёрки: кто тут главный... По крайней мере, донской атаман Михаил Черкашенин во время боя на дух не переносил дворянского диктата. А Михаил Воротынский, «главком» того русского войска, был знатный боярин, бывалый воевода и даровитый реформатор. Перестроив армию, он бил врагов и не раз направлял думу Боярскую. При Молоди, несмотря на «местническое превосходство», Воротынскому хватило ума не мешать соратникам в маневрах, где каждый был горазд. А вот Дмитрию Хворостинину с «пониманием чинных воевод» везло не часто. Хотя даже пристрастные иностранцы выделяли его на фоне русских «генералов»: «Хворостинин – главный у них муж, наиболее употребляемый в военное время» (английский посол Дж. Флетчер). «Они висли как две скалы. Один – кряжистый валун – князь Иван Михайлович Бутурлин. Другой прямой – из гранита утёс – Дмитрий Иванович Хворостинин…Иван Грозный, как мог, боролся с «местнической язвой». Не раз прикрывал он Хворостинина и подобных ему незнатных героев в судах с боярами. Бывало, и проигрывал сутягам. Такой вот тиран, самодур, беспредельщик…
«И кой чёрт понёс его в Ливонию?» Примерно так трусливо воют из векового далека зоилы Грозного. Что ж, поясним… «Насчёт Литвы особо говорить нечего: не первый уже век с Орденом бодалась по-соседски. У царя на Ливонию свои виды. Лишённое выхода к морю, Русское государство не могло сноситься с Европой на собственных кораблях. А ливонские немцы с литвинами под страхом смерти не пропускали в Москву европейских мастеров и учёных. В 1547 году 123 приглашённых Грозным иноземцев были задержаны в Ливонии, первый же нарушитель запрета был убит при попытке «бежать на Русь».Но это не спасло Московию от второго похода короля Стефана (1580), в результате коего лишилась она важнейшей крепости Великие Луки и еще нескольких городов. Поражение подтолкнуло Москву к краю пропасти. Царь и псарь Год 1580-й. Судьба Руси на волоске. Народ обескровлен. Польский король клянётся «вбить кол» в грудь Московита и искоренить православную «схизму». Кто остановит его, дав мир и роздых стране? Может, папа римский! Ставки, как никогда, высоки: принять помощь от Папы и с ней… католичество? Или… Но до Рима ещё нужно добраться! Как? Великое посольство – великий обоз! И тогда обложенный врагами Иван разыгрывает многоходовую дипломатическую партию. Царь и Дума боярская внезапно решают: «отправим тайно Варяжским морем и немецкими землями через Прагу в Рим лёгким гончиком младого парубка Истому Шевригина, из рязанских детей боярских». С гонцом Истомой – два помощника из Посольского приказа и два толмача: ненавидящие друг друга немец и итальянец. Едут скрытно, в «немецком платье». Цель миссии – обаять императора Рудольфа II и папу римского Григория XIII, дабы они усмирили Стефана Батория. Внешней политикой Кремля заправляет Думный дьяк Андрей Щелкалов. «Царю вовремя б уняться, пока был всех выше и краше! Но не рассчитал – по гордыне своей не рассчитал. Да что теперь… Если да кабы – в зиму по грибы. В самом главном царь был прав и неколебим: крепче деда и отца, прочней булата стоял за Троицу Святую, чином православным поклоняясь Отцу, Сыну и Святому духу. На нюх не терпел блуден еретических, на волос не поступался русскою природой, ни за какие басни и хвастни заморские. Щелкалов видел: не было на Руси правителя твёрже в стоянии на русской правде и ненависти к отступникам, и не было палача нещаднее к перевертням и еретикам. Русь и Бог – вот его иконы, и в этом не усомнится самый остервенелый враг. Другой вопрос, так ли иконам кланялся, как вера требовала? И не часто ли крест колОм замещал, а кОлом – кадило?* Но вера была, да такая, что направляла его железную волю все 33 года сквозь такие испытания, каких не снёс бы и гранитный истукан. Потому что он был и ЦАРЬ, и ПСАРЬ. Но каждый видеть в нём хотел кого-то одного. Лишь Щелкалов-дьяк знал, кто он на самом деле, и как вредит порой царю псарь, но какое благо, когда в псаре вдруг царёво пролается! Ведь вот сколько царей и благостных, и мудрых пропали, не сумевши псов смирить!». Кроме кратно, «на всех семи ветрах», превосходящих сил, против царя Ивана развёрнута информационная кампания. В 16 веке её олицетворяла Оршанская пропаганда… * «И не часто ли крест колОм замещал, а кОлом – кадило» – игра слов: кол – орудие казни, коло – колесо и тоже пыточное орудие. Оршанская пропаганда – пять веков лжи «Оршанской пропагандой» называли преувеличенные страшилки про «русских дикарей» и их «ужасного царя», прежде всего, Ивана Грозного, сравниваемого с Иродом, Фараоном, Навуходоносором, Чингисханом, Люцифером… Название пошло от заурядной битвы при Орше в 1514 году, где поляки одолели московитов, но король Сигизмунд I раздул русские потери на порядки. Впоследствии была взята на вооружение Ватиканом и Западом, использовавшими в манипуляционных войнах против России самые чёрные мифы и гиперболизированные цифры «о неслыханных русских злодеяниях, их безвинных жертвах и неоправданных потерях»… «После Полоцка никто даже не сомневался, что русским не оправиться: войско обескровлено, воеводы побиты и пленены, народ раздавлен. А, поди ж ты, Иван, сущий дьявол, как княжил, так и княжит единолично, да ещё исправно выставляет положенные боевые расчёты на таком протяжении, которое не снилось ни одному европейскому государю! Разве не Сатана?И только наши «западники», вслед за тогдашними русофобами-клеветниками и недавними наёмниками (Гваньини, Штаденом, Таубе), вопят о несчётном превосходстве русских войск. Хотя, казалось бы, откуда ему взяться: всё население Московии в разы уступало одной Речи Посполитой?! В 1580 году в Нюрнберге вышел «летучий листок» (агитка) под заголовком «Польская газета» с текстом манифеста Стефана Батория. На 13-й странице дана «роспись главных частей армии польского короля, выставленной в поход: венгерской пехоты 2400, венгерской конницы 2600, отряд королевского брата (из Трансильвании) 2500, польской кавалерии 6000, войска литовского 12 000, немецкой наёмной пехоты 2000, отряд киевского воеводы (кн. Острожского) 8000, отряд кн. Слуцкого 15 000, Низовских казаков 15 000, дворян из Литвы 15 000, «белых» татар 8000, «диких» татар 4000. Всего с другими частями 136 500 человек, не считая прусских полков и других чинов». 136 500 человек! Полчище, сравнимое с ордой Чингисхана и Тимура! Верно слово, цифры преувеличены. Ведь на ту пору Европе было выгодно запугивать «Схизматика и Скифа» (московского царя) своей всесокрушающею мощью. С другого боку, дразнилками враги хотели разъярить Ивана, подвигнув на «решительный бой»… Ибо, поддайся царь на унизительные провокации, Лоханкин со Смердяковым, пожалуй, не распинались бы уже ни про тиранию Грозного, ни про кровавые имперские путЯ, ни про судьбы русской интеллигенции под вечевой колокол новгородского народовластия. Нас бы прихлопнули ещё в том, не допущенном, побоище начала 1580-х. И армию. И батюшку царя. Второе: может быть, страшнее. Пример Сталина с Горбачевым, согласитесь, слишком жирно, резко и наглядно актуализирует немарксистские тезисы «О (РЕШАЮЩЕЙ) РОЛИ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ», особливо, на роковых её перевалах! Грозный не поддался и навязал своё: долгую посольскую перепалку (1580-82) с использованием папского миротворца Антонио Поссевино. А параллельно благословил Хворостинина с Ермаком на «полупартизанскую войну». Увязнув в ней, Стефан Баторий потерял «тёплое время года» и окончательно спёкся (вернее «обледенел») в Псковскую осаду. Итог не пафосен. Бросив выстуженную и выкошенную «армию Европы», бравый круль «геройски» убыл в Гродно. И под неприступным Псковом бесславно куковал зимой Замойский с остатками отборных легионов. Ввиду чего к январю 1582 года мы вырвали передышку сроком почти на 20 лет! А там Ермак «на блюдечке Сибирь поднёс», побили следом шведов, ногайцев приручили, крымчак на время присмирел и турок отвернулся… И так – до «странного инфаркта» Годунова с последовавшей чередой Лжедмитриев и продажной «семибоярщиной»… Лишь «оршанская пропаганда» всё рисовала в адских ракурсах и красках. «– Конечно, ты сам зришь острее, – и, видя, что Грозный заводится, не ускоряясь: – Но раз велишь… Я на четыре годочка обернусь. Аще не забыл, как ругал я тогда имперский суем в Регенсбурхе*, немец его нарицает «рехстак». А не показалось мне уже то, что долго шёл он. Тогда и сказал нашим думским маловерам: не по душе мне речи головного закоперщика - фальшграфа Ганса. Не пустые призывы кидает он там, а собирает под хоругви всех наших ненавистников от моря Варяжского до Серединного. Теперь-то мы точно знаем, что битки им вложил князь Курбский, – от царя пошло рычание, – и Штаден, тать безродный…
Опричнина «не у дел» Споря об Иване Грозном «тяжёлую артиллерию» приберегают для залпа по «опричнине». «Опричный террор» для Грозного – как для Сталина «репрессии-1937». Так всегда. – Опричнина была первой попыткой разрешить одно из противоречий московского государственного строя. Она сокрушила землевладение знати в том его виде, как оно существовало из старины. Посредством принудительной и систематически произведённой мены земель она уничтожила старые связи удельных княжат с их родовыми вотчинами везде, где считала это необходимым, и раскидала подозрительных в глазах Грозного княжат по разным местам государства, преимущественно по его окраинам, где они превратились в рядовых служилых землевладельцев, – утверждал профессор Сергей Платонов, чей «репрессированный и реабилитированный» авторитет сегодня почти непререкаем, за исключением именно таких вот «неудобных» выводов. Официально принято считать, что опричнина (избранная тысяча «пёсьих голов и мётел») орудовала 7 лет – с 1565 по 1572 годы. Не так. По гибели Малюты Скуратова и официального «разгона» опричнины Грозный собрал «удельную думу» из ближних людей. «С недолгой поры «великого княжения» Симеона Бекбулатовича туда входили лишь ближние работнички. В «удел» Иван Васильевич ушёл лет пять тому, посадив на великое княжение крещёного татарского хана. «Великий князь» Симеон вроде правил, да не решал, ибо всё, чего хотелось «удельному князю Иванцу Московскому», так обозвал себя Иван, поступало в ведение его «удела». И ближняя «удельная» дума была значимей Думы боярской. Что удельщиками приговаривалось, то боярством узаконивалось. А кто в боярстве против «удела» своеволил, – тех гнали в земские окраины».Тот же Истома Шевригин, «лёгкий гончик» царя, в критический момент склонивший папу римского к посылке на Москву миротворческой миссии Поссевино, был «младым парубком» из опричников по списку, обратите внимание, 1573 года! Так что опричнина «не змерла» в 1572-м, она лишь переродилась в «удел» – на особицу от «земщины». Иными словами, методом проб и ошибок реформатор Грозный искал все возможные (и невозможные) пути для эффективного проведения преобразований (о них можно прочитать пространно в учебниках, а коротко – в экскурсе Брыжашова, посему не будем извивать сюжет). Но есть важный момент: опричники создали почву для будущего сословия неродовитого служилого дворянства, а позже – корпуса русского офицерства. «Есть такая профессия – Родину защищать». Плюс это был ранний, крепкий и закалённый аналог «птенцов гнезда Петрова», не передушенный, по крайней мере, в «смуту». Что до опричного террора, «тысяча» при всём желании не могла сотворить столько зла, сколько приписали ей «оршанцы». Отъявленных мерзавцев там было ровно столько, сколько в любой «субкультуре» («в семье не без урода»). А вот чтоб «слуга царю, отец солдатам» – то, пожалуйста и сколько угодно! Воевода Хворостинин с братьями, первый самарский голова Елчанинов с братьями, посольский самородок Шевригин и сотни других беззаветных героев – все они вышли из «окаянной» опричнины. И просто смешно десятилетний «опричный разор» сравнивать с многовековым уроном от местничества. Опричнина и была одним из способов борьбы Ивана Грозного с «земскими местниками». «Фиг вам»: неистребимое, как плесень, местничество разъедало Отчизну ещё лет сто! Опричнина же, как было отмечено, спокойно трансформировалась в служилое дворянство (офицерство), сыгравшее, наряду с казачеством, важную роль в укреплении засечной черты и освоении Поволжья, Урала, Сибири. Привлекая не знатных, но лично преданных, Иван IV делал их «государевыми людьми». А во главе Приказов\министерств ставил даже не дворян, а образованных дьяков и подьячих – будущих чиновников. Вот уж воистину «изжога язвенная» для боярской спеси! Те же братья Андрей и Василий Щелкаловы на четверть века повёрстаны были в «министры иностранных дел» (Посольский приказ) и в Думные дьяки. Апробируя управленческие методы, в том числе дипломатические, царь приловчился «вербовать»… недавних врагов. Так, многолетним и верным вассалом Ивана стал Измаил, бий Большой Ногайской орды. Годунов, способный ученик и выдвиженец Грозного, политику приручения продолжил. И к концу 16 века заблаговременно вывезенные в Кремль наследники ногайского бия Уруса (убит в распре 1590 года) были крещены. Так было положено начало фамильному древу князей Урусовых. Менее понятна, на первый взгляд, политика сближения Москвы с Лондоном. Хотя начальные посылы Грозного очевидны: как и Московия, Англия была на тот момент «изгоем-еретиком». «Елизавета стиснула зубы, как и всякий раз, когда кто-то хотя бы намёком давал знать про эту гнусную папскую буллу. Она знала её наизусть: «Мы объявляем указанную Елизавету еретичкой и подстрекательницей еретиков, и те, кто является её приверженцами, также осуждаются и отделяются от христианского мира... Мы лишаем указанную королеву её мнимых прав на королевство и всех остальных прав... Мы запрещаем всем и каждому из её дворян повиновение её властям, её приказам или её законам». Но это на первый взгляд. Годами «заигрывая» с королевой, Грозный, как проницательный психолог, никогда не плясал под её дудку. О чём красноречиво свидетельствует выпад царя по поводу зависимости венценосной «бабы» от лондонских «торговых мужиков». Пожалуй, главной ошибкой недоверчивого царя стала его странная симпатия к врачам аглицким, которые, в искусстве отравительства не уступали итальянским. Между тем, к началу 1580-х Иван Грозный много, в чём перестал устраивать Англию. Он положил конец привилегиям лондонских купцов на Белом море. А тут ещё успешная миссия Истомы Шевригина в Рим, перепугавшая Европу! Десятки «аввиззи» («рукописных газет») и посольских депеш пестрели слухами, что после приёма русского гонца Светлейшая Республика Венеция готовится принять православие и, следственно, стать партнёром Москвы! Дож и тайный «Совет Десяти» подробно выспрашивали Шевригина о коммерческих путях в Персию и Индию, Фергану и Шемаху. Наконец, у русских был лучший корабельный лес и собственный флот… «Уолсингем вздрогнул и поёжился.Брак Грозного и Гастингс не состоялся, но европейские медики нашли приют в Кремле. Как раз в роковые, последние для царя месяцы…
К загадке «всероссийского старосты» Симеона Таинственного «царя» Симеона Бекбулатовича иной раз кличут «переходной ступенью от опричнины к уделу». Титул долгий. Так ли это? Долго отвечать бы не хотелось, но узнал: вопрос волнует многих! Итак… Симеон Бекбулатович (до крещения Саин-Булат хан, умер в 1616) – политический деятель из ногайских князей, правнук Ахмат-хана, касимовский хан (1567-1573) на службе Ивана IV Васильевича. В 1575-76 (по разным подсчётам от 5 до 11 месяцев) именовался «великим князем всея Руси». По ряду версий ставлен Грозным, чтоб: 1) самому избежать гибели, предсказанной на тот год царю волхвами и Бомелием; 2) чтоб легче было непрестольному кандидату Ивану Васильевичу оспаривать престол в Польше; 3) чтоб от имени Симеона отменить грамоты дарений церкви. После недолгого «царствия» Симеон был великим князем Тверским; последние годы – схимник Стефан в Кирилло-Белозерском монастыре. Вообще, про Симеона Бекбулатовича рассуждать непросто. И в датах его правления, и в титулах – масса разночтений. Даже среди профессуры: Платонова, Иловайского, Середонина, Белова, Ключевского, Иконникова, Бестужева-Рюмина и т.д. Допустим, Евгений Францевич Шмурло анализирует массу источников: акты Юшкова, записки Отделения русской и славянской археологии, Русские Акты исторические, акты архивных экспедиций, мнения Катырева-Ростовского, Флетчера, Ивана Тимофеева, Горсея, Маржерета, Принца из Бухова, Летописные записи 1574 года и донесение английского толмача Сильвестра о личных словах Грозного, «кто есть Симеон и зачем ставлен»… Но до сих пор мнения историков о роли и месте Симеона совершенно противоположны. На мой взгляд, феномен-симулякр Симеона был «материализован» сугубо превентивно и прагматично. ДЛЯ – усиления, парадоксальным образом, опричнины (её возглавил уничиживший себя титулярно, но всевластный Иван Грозный). ПРОТИВ – «земщины» из высшего боярства. Над ними и был возвышен унизивший их под царским титулом политический манекен. Но опять же – царского достоинства. При этом совершенно не связанный с боярскими группировками, абсолютно зависимый от настоящего государя и плюс всецело ему обязано-преданный. Безусловно, есть тут известная доля присущего Грозному артистизма. Плюс воспитательный элемент: именно с Ивана Васильевича расширилась практика «русизации вплоть до православизации» недавних внешних противников. И в первую гриву: «непокорных горцев», «неподдающихся мусульман» – тех, для приручения кого категорически важен фактор ИХ личной преданности. Этот приём был не раз использован. И действует до сей поры. По мнению Шмурло, Бекбулатович сажен был не ранее 1575-го, и ровно 5,5 месяцев (14 марта – 1 сентября) 1576 года носил титул великого князя: «в том титуле была вся его власть». В то же время царский титул – от «великого князя» до «царя» – признаётся многими другими исследователями. Тогда как венчание практически оспаривается. Разрядные книги с 1 сентября 1575 по 31 августа 1576 года величают Симеона великим князем всея Руси, а с 1 сентября 1576 (это начало Нового года по старому стилю) – уже Ивана IV. То есть на Новый год Грозный взял и смёл Симеона с трона. Каковы «причины» и причины? По донесению Сильвестра, английского толмача: 29 ноября 1575 года царь ему рассказал, что передал сан чужеродцу, «дабы поучить строптивых подданных, однако дал ему один венец, а себе – оставил семь венцов», плюс казну, «гвардию» и ключевые правительственные места. Во 2-м донесении Сильвестра от 29 января1576 года царь добавил, что Симеон не венчан, а место ему жаловано лично им, Иваном, и может быть отобрано в любой момент. А вот трактовка историка А.А. Зимина: «Внешняя политика России периода «удела» 1575-1576 гг. продолжала традиции предшествующего времени. Грозный всячески старался упрочить отношения с Англией, одержимый мыслью об окружавших его изменах, которые могут вынудить его бежать из России и искать покровительства английской королевы. 29 ноября 1575 г. на приеме английского гонца Сильвестра он доверительно объяснял ему причины передачи власти Симеону Бекбулатовичу». То есть по версии Зимина, цель царя – «буде возникни надобность в Англии укрыться, оставлю власть в руках надежного человечка». С другой стороны, «принц из Бухова» (принц фон Бухау) в 1577 году писал, что Симеон был напуган такой честью и просил от неё освободить. А с точки зрения Джильса Флетчера, царь дал казанскому царевичу (по совместительству зятю своего ближайшего фаворита И. Мстиславского – по отзыву самого Грозного одного «из трех столпов Московских»!) Симеону возможность провести некоторые непопулярные решения и после смещения его к концу того же года вернул часть жалованных Симеоном церкви грамот, а самого Бекбулатовича снял за плохое правление, вызвавшее недовольство подданных. Вольно-определяющийся историк-беллетрист Казимир Валишевский позднее обыгрывает эту «причину» с точностью до наоборот: Симеон отобрал у церкви кое-что, а Иван вернул, но с «процентами» за добрый контр-закон. По мнению посполитского сочинителя, это всего лишь «дисциплинарный маскарад»: как и Пётр I, Иван Грозный учил подданных субординации и рекогносцировке: дескать, если уж сам государь при нужде готов подчиниться ЧИНУ, то вам сам Бог велел… Иное дело купец-посол Джером Горсей, что годы спустя уверял: под имя и подпись нового царя были переписаны законы и т.д., вплоть до пошлин и перечеканки монет. Сиречь Симеон «отвечал» за все долги и дела предшественника, в т.ч. казённые. А, значит, Грозный потом мог всё начать «с чистого листа». Иной мотив 35 лет спустя усмотрел экс-телохранитель Годунова Жак Маржерет: пару лет Иван жил в отстроенном дворце против Кремля на Арбате, величая себя великим князем Московским. Это конспиративное прикрытие «ближнего Двора» – удела избранных. Симеон же, согласно логике, олицетворял лишь власть над остальной страной – безвластной земщиной. А что?! – величественно, хоть и номинально. Практически дословно ту же версию переозвучил И. Катырев-Ростовский в «Повести о Смуте»: царь Иван разделил царствие на 2 части, Симеона поставил над Москвой, «сам же отъеде единых малых градов, Старицу зовомый, и тамо жительствуя много время, и свою часть людей и градов поименова опрОчнина, а другую часть Симеона именова земщина» («Хронограф Сергея Кубасова»). С.Ф. Платонов соглашался, что Симеону принадлежала лишь тень власти, дьяки даже не отписывались на его грамоты, признавая одного Грозного. Поэтому иностранцам не сочли нужным показать «царя Симеона». «В 1575 году Грозный подчинил ему «земское» или «земщину». На это время царский титул как исчез совсем, и опричнина именовалась «двором» «московского князя», а «земское» стало «великим княжением всей Руси»». По Е.А. Белову, ставить над земщиной сильную фигуру – значило усилить земщину, вот Иван и нашёл подходящую кандидатуру царского достоинства, полностью подотчётную себе. Бекбулатовичу же было наплевать на все козни и грызню бояр – он просто в этом не разбирался, как чужак, да и не до жиру: «Пересидеть бы». Для В.О. Ключевского титул касимовского хана Симеона стал вообще паллиативом должности председателя (спикера) Боярской думы – на ту пору Земской. До него Иван уже пробовал на такой пост крещёного казанского царя Едигера-Симеона. Отдельно выделим мнение г-на С.И. Середонина: «5-месячный период Симеона понадобился для упразднения опричнины. После чего явился… обновлённый или подменённый (!) Иван Грозный». Наконец, наш современник Скрынников причиной эпизодического появления Симеона назвал «внутренние противоречия после очередной измены 1575 года, в т.ч. высшего духовенства (новгородский архиепископ Леонид, в частности)». Дескать, опричное всевластие было отменено, и царь уже не мог расправиться с отступниками прежними методами. При этом сепаратизм знати не был сломлен до конца. Вот и нашли промежуточную фигурку как бы царя, на коего всё можно списать. Ведь будучи «подданным» Симеона, истый самодержец Грозный все челобитные подавал уже сугубо на имя нового «царя». В ОБХОД ДУМЫ! А «царь», ни в чём не переча своему «вассалу», любое прошение удовлетворял без боярского приговора!!! Собственно, номинальная передача власти – вещь для нас обычная и даже популярная. Одно ведь дело – Власть «от имени, но без имени». Другое – имя «без власти при власти Имени». Вспомним Петра Первого: кем он хаживал с Великим посольством? «Бомбардир Пётр Михайлов». А кто он был среди генералов и фельдмаршалов до Полтавы? Капитан бомбардирской роты Преображенского полка. Вершина карьеры воинской? – контр-адмирал! А над всеми стоял как бы князь-кесарь Ромодановский. Фигура не в пример круче Симеона, но всегда знавшая свой шесток перед «преображенским бомбардиром». Или вот тоже, из ближних времён, секретарь ЦК ВКП (б) Сталин. В принципе, по чину уступал и председателю Совнаркома (аналог премьер-министра), и Председателю ВЦИК – Верховного Совета (аналог Президента). Но правил-то секретарь (генсек). И в советских «президентах» куда дольше Симеона Бекбулатовича – 1919-1945 – пробыл Михаил Иванович, «всесоюзный староста», дедушка Калинин. А Иосиф Виссарионович был «лишь» товарищ Сталин. Примерно столь же «обязующим» на фоне Иванца Московского титулом применительно к Симеону было «царское величание». Так сказать, Симеон Бекбулатович – «всеземский староста». А Иван Васильевич – просто «удельный товарищ Грозный». Вывод однозначен. Опричнина крутого закала (1565-72) себя исчерпала. Но, не прекращая борьбы с боярским центробежным духом, местничеством и сепаратизмом, Иван Грозный вводит опричнину мягкого формата – немногочисленный «двор» с ближней «удельной» думой. Их начало как раз и выпало на 1575-й. Вторично о важном. Местничество – вещь страшная. Хуже сталинских репрессий раз в сорок! Бездарный, но родовитый боярин мёртво держался за место своих предков, «но никак не ниже чтоб»… В итоге, на войне он командовал более даровитыми, но «невместными» из-за «подлого» происхождения дворянскими воеводами (об офицерах из черни и казаках говорить не приходится). Любой тупица боярской выделки мог, «сидя», натыкать обязанному «стоять» умнице-мещанину, например, дьяку Щелкалову. Это ли не стопор для эффективного управления? Изжить такое – подвиг. Грозный так и не успел. Не дали. Ещё век понадобился – вплоть до Федора II, в одночасье пожёгшего все столбовые книги. Не исключено и то, что, временно «унизясь» перед Симеоном, Иван IV сделал некий финт в борьбе с земством (и боярским местничеством) в пользу «дворянского удела», преподнеся урок: самый гордый монарх Европы ради государевых интересов кланяется мелкому татарскому князьку. Плюс, повторю, его склонность к артистическим эффектам и сложным психологическим мистификациям. Мол, чешите бороды бояре – гадайте, чего царь хочет и не имеет ли «ход ханом» дипломатическую подоплёку? Не забудем: полным ходом шла борьба за краковский престол. Одним из претендентов был сам Грозный, который мог подумать: «Поляки ведь и взбелениться могут. И будут правы: что, как царь вражеской державы, воссев на униатский трон, возьмёт да присоединит обе страны к Московии? Совсем иное – кандидат и просто князь Иван Васильевич, не обременённый шапкой Мономаха, но – могущественный?!»… У Грозного возникдо поле для маневра: на Руси сидит послушный, во всём зависимый от него (ибо не ориентируется в кремлевской игре и боится боярских заговоров) татарин в венце, коего опекают ближние бояре и сын Иван Иванович… И т.д. и т.п. Так или иначе, велась подводная и обоснованная деятельность. До нас дошёл лишь странный и «нелепый» (в глазах потомков) факт саженья на престол Симеона – временной марионетки на период избирательной кампании польского короля (1574-75). В 1576-м польским королем стал католик и трансильванец Стефан Баторий – тогда же, согласно большинству источников, Иван вернул «своё» – себе и Симеону. Последнее. Уже (!) раскручиваемый сюжет на тему «Симеон был так силён, что на время взял трон и удалил Ивана» подходит разве что для альтернативно-исторического романа. Будь иначе, столь «благодарная и благодатная» в плане «разноса Московита» вариация была бы немедленно раструблена тем же Западом. Таубе, Штаден, Гваньини, Курбский хватались за слухи не в пример ничтожней. «Оршанская пропаганда» не дремала, выдавая за «правду» всякую фантазию. Как, например, позднейшую байку Поссевино «про убиение Грозным сына Ивана посохом своим». Так что про недолгий «симеонов переворот», будь сие на деле, мы верно бы читали не энное письмо Курбского, а объёмистый опус «про Симеона I, самоотверженного борца с кровоядцем Ивашкой». Да и Бекбулатычу по реставрации «ИванЦа Московского» куда как худо бы пришлось – и физически, и исторически: в смысле, памяти о нём. А так, недурственно всё получилось: Иван Симеона до самой смерти опекал. И только лишь с «богомольного» преемника – Федора I – репрессии поехали. Вплоть до ослепления Симеона при Годунове. При всём при том, экс-царь Симеон Бекбулатович протянул аж до 1611 года. Для временно исполняющего обязанности царя, прямо скажем, немало. Не всем так повезло.
Православие или католичество? У Грозного был шанс заделаться героем Запада. Для этого надо было всего-то пожать руку папы. Правда, за тем рукопожатием стоял намёк: предай Православие, прими веру Римскую. И он бы стал великим… «своим сукиным сыном». В методичной Европе полагали: «авторитет царя на Руси необъятен, и для смены веры достаточно обратить в католицизм его – всесильного помазанника божьего». На миссию «совращения» определили самого опытного папского агента, выдающегося полемиста – иезуита Антонио Поссевино. Перед виртуозом казуистики никли самые крутые оппоненты. Буквально, за пару часов… «Крепкая фигура, кузнечные меха внутри атлетически вздымаемой груди. Открытое и правильное лицо – моложавое, с хорошим сельским румянцем. Римский нос, сочно нарисованные губы, острые и озорные глаза, а в них приборы точного, мгновенного замера…Но для начала Поссевино попытался «поймать на крючок» царского гонца Истому Шевригина. Да только русская севрюга (шеврига) порвала сети римского «рыбака, ловца человеков». Поссевино этого не знал. Уверенный в другом, монах спокойно отбыл в Москву, где царь старательно делал вид: знаки Ватикана приняты… «Окончательную редакцию «указаний для Поссевино» ждали до 27 марта 1581 года. Если коротко, они сводились к следующему. 1) В Венеции делегации потребуется обсудить целесообразность торговых отношений Светлейшей Республики с Москвой. Логика: во имя христианского союза против Востока Западу нужен мир между Стефаном и Иваном; и торговля Венеции с Москвой – хорошее начало этому процессу. 2) Если дело выгорит, не исключается новый, при участии Московита, крестовый поход против турок, а на его основе – долгожданное объединение церквей. 3) Что до Москвы, то Поссевино поручалось тактично, как бы между делом, plus ratio ovam vis , внушить Ивану IV «простенькую» мысль: «Для великого государя позор – слушаться патриарха из Константинополя, который сидит под турком… Для того, чтобы возвыситься, царю предстоит великая задача: объединить христиан против турок на поле ратном и против ислама в общей вере… Лишь тогда он будет жить верно, поминаться вечно, обретя благословение папы римского – главы объединённых церквей Вселенной»… И царь возвысился. Но по-своему. Как воздух нужный мир с поляком – заключил. С турком в смерти подобной схватке – не схлестнулся. Веру Православную – отстоял и укрепил… Чуждую римскую – отвергнул, ни един семинарий строить не дозволил. За что снискал – вечную анафему римских понтификов, так и не объединённых церквей Вселенной и глобальной их паствы… По ходу визита в Московию Антонио Поссевино окончательно отредактировал для папы римского Григорию XIII программу идейного порабощения еретических народов и среди них первого, самого непокорного – Русского: «Но остаётся четвёртая часть мира, обращённая к Северу и Востоку, в которой необходимо правильно проповедовать Евангелие. Божественное провидение указало, что для истинной веры может открыться широкий до-ступ, если это дело будет проводиться с долготерпеливым усердием теми способами, с помощью которых так много других государств приняло на себя иго христово... Ибо, когда собираются работники христовы, тут им и нужно дать наставления, как им обрабатывать виноградники Господни, потому что Господь захотел, чтоб это осуществилось после Тридентского собора, который по вдохновению свыше указал, что для распространения Евангелия существует единственное средство — семинарии».Давно известно: «Коготку увязнуть – все птичке пропасть». Таким «коготком» и стали те самые иезуитские семинарии/колледжи. На тех славянских землях, где поддавались хотя бы на частичные уступки, разрешая семинарии, тотчас появлялись «добрые отцы иезуиты». А потом на этих землях устраивались просто «драматы» – впечатляющие театрализованные представления с почти современными спецэффектами, где изощрённо и тонко высмеивались и повергались ниц «еретически-языческие» (православные) святыни. И уже тогда оболваненный народ в массовом порядке принимал «римский обряд». Так и шло: сперва семинарии, потом драматы… А где драматы – там вскоре уже униаты. За ними западенцы, и так – до укров… *** Вот и подумайте, от чего в поединке с Поссевино оборонил, уберёг обессиленную родину нашу Грозный Иван? На йоту не поступившись канонами православными, он выиграл драгоценное время для передышки и реванша, до коего сам, увы, не дожил. «Добрый доктор не допустил».
И прошло 435 лет… Оршанскую пропаганду никто не отменял. Казалось бы, усвоив давние уроки, пора понять: чем яростней «мокрицы полощут льва», тем страшнее он провинился перед их «общечеловеческими ценностями». Мокрицы – пусть их. Главное – не клоп… Не каждому царю суждено в правление своё сподобиться ВЕЛИКОЙ БИТВЫ. Каков царь, такова и рать, такова битва и победа… На счету Грозного царя Победа при Молодях! Много это или мало? Если не считать ХХ века, то победа при Молодях имела всего несколько аналогов:
1380 – Куликовская битва. Впрочем, ни одно из них, действительно, не сравнится… Ни по численности войск, сопоставимых с населением той поры, ни с массовым героизмом и личным гением командиров, ни с малой пропорцией победителей против наступавших (в 5 раз!!!), ни со значением для судьбы страны.
Битва про Молодях сравнима разве что с Московской битвой (1941), но ещё больше со Сталинградским сражением (1942-43). Статья проиллюстрирована фрагментами из романа «Московит и язовит» (1-2 тома). Также фрагменты из романа можно прочитать здесь, здесь и здесь
|