Валентин Распутин: "...ОСТАТЬСЯ БРАТЬЯМИ, КОИМИ И СОТВОРИЛА НАС ПРИРОДА"

 

КОГДА ДОМ ГОРИТ, МУЗЫКОЙ ЕГО НЕ СПАСЁШЬ
Не публиковавшаяся беседа Валентина Распутина и болгарского писателя Лучезара Еленкова

В марте нынешнего года в Болгарии прошли «Дни памяти Валентина Распутина», посвященные 80-летию со дня рождения классика нашей литературы. В программу Дней была включена и презентация моей книги о писателе, вышедшей  в серии «ЖЗЛ». На представлении её в разных аудиториях  Софии неизменно присутствовали  писатели и переводчики, которые дружили с Валентином Григорьевичем много лет. Среди них был выдающийся болгарский поэт, прозаик и публицист Лучезар Еленков. Он познакомился с Распутиным в Москве на заре их общей писательской молодости. Лучезар возглавлял тогда Болгарский культурный центр в нашей столице, был соредактором, вместе с русским поэтом Владимиром Фирсовым, советско-болгарского литературного журнала «Дружба». Сейчас он издает в родной стране две газеты. Одна, носящая название «Жарава» («Жаровня», хранительница огня), – национальный вестник Антифашистского союза, вторая – писательская, с оптимистическим названием «Моя вера».
После наших бесед в Софии Лучезар прилетел в Москву на необычные творческие встречи. Министерство иностранных дел России, среди дипломатов которого немало членов Союза писателей, пригласило в столицу своих коллег – поэтов и прозаиков из нескольких дружественных стран. Л. Еленков оказался в числе приглашенных: когда-то он служил на дипломатическом поприще. В череде творческих выступлений Лучезар выкроил время и побывал у меня в гостях. Он передал мне текст своей беседы с Валентином Григорьевичем, датированной 20 февраля 1990 года. Время было трагическим, на разломе эпох, причем не только для нашей страны, но и для Болгарии. Здесь тоже здравые голоса заглушались либералами. Интервью осталось неопубликованным. Тем интересней вернуться к этому документу, каждая строка которого и сегодня звучит убедительно. С согласия Л. Еленкова текст беседы печатается ниже.

«Лучезар Еленков: Я познакомился с Вами в начале семидесятых годов. На моей родине Вас знают как большого русского писателя. Скажите, а в СССР есть такое понятие, как «болгарская проза»?

Валентин Распутин: Конечно! Кто из нас не читал Ивана Вазова, Димитра Димова, Димитра Талева, Ивайло Петрова… Наши литературы шли параллельно путями общих творческих и душевных интересов. Мы во многом смотрели на происходящее в жизни одинаковыми глазами. Вот говорят: задачи литературы. Да какие задачи, когда сама боль прощания с многовековым укладом жизни, а, может быть, и предчувствие прощания с родиной каждого из нас, кто способен был помнить тепло родины, просились на писательское перо!

Болгария для многих из нас была и есть страной не только солнечного тепла, но и душевного тепла её народа. И вот трудно представить теперь: отныне мы перейдем на голый расчет? Что мы по всем статьям, так сказать, купцы, пусть и ведущие справедливый торг? А как быть с кириллицей, как быть с освободительной миссией России в семидесятых годах прошлого века? Отдать истории, сдать в архив – и только? Я знаю: есть сейчас в Болгарии люди, которые склонны считать, что судьба Болгарии под османским игом была бы счастливей. У нас точно так же сыщутся умники, которые скажут, будто латынь для русского ничем не хуже кириллицы. Но ведь это помрачение, это неминуемо пройдет и все встанет опять на свои места. Однако, прежде чем встанет, политиканство и вольномыслие за пределами разума могут натворить немало бед в отношениях между нашими культурами, да и просто между людьми. А эти потери, я уверен, приведут и к потерям экономическим.

Л.Е.: Спасибо за теплые слова о Болгарии, о нашей литературе. Это очень важно. То, что Ваши произведения часто выходили на болгарском языке, нас радует. Хочу напомнить: первое стихотворение Евгения Евтушенко за границей появилось тоже на болгарском языке. Впервые роман Булгакова «Мастер и Маргарита» вышел у нас после войны. Есть много других примеров, показывающих, какие теплые связи были у наших литератур.

В.Р.: Можно назвать десятки русских писателей, которые любили Болгарию и создали здесь замечательные произведения. Нам с гордостью показывали места, где работал Паустовский, где бывали Шолохов, Леонов, многие другие…

Л.Е.: Паустовского мы помним. Когда он приезжал, я был молодым. На черноморском побережье есть его музей – комната, где он жил. С Болгарией были тесно связаны Леонид Леонов, почти вся плеяда Вашего поколения… Скажите, над чем Вы сейчас работаете?

В.Р.: Это самый трудный вопрос. Настолько сейчас тяжелое и горячее, во всех отношениях – смутное, время, что если бы даже была у меня возможность писать, я бы не смог отдаться только литературной работе и писать с той же уверенностью в завтрашнем дне и читателе, что раньше. Если не вмешиваться в происходящие события и держаться в сторонке от них, может ведь так случиться, что наши книги с разными там чувствами, строгой моралью и ссылками на человеческую душу и читать будет некому. Люди предпочтут комиксы, дешевые приключения и грязные увлечения.

Сейчас на общество в несколько лет свалилось слишком много соблазнов – и политических, и экономических, и каких только нет, вплоть до физиологических. У Василия Шукшина есть выражение: «народ весь разобрался», говорящее о нашем духовном неблагополучии и разобщенности. В обществе сегодня такой разнобой мнений, вкусов и предложений, что неискушенному человеку разобраться в них трудно. Старые авторитеты отменены, новые в борьбе за власть спекулируют любыми лозунгами, лишь бы перетянуть массы на свою сторону. Всё смешалось в российском доме. К политической сумятице нужно добавить насаждение бесстыдства, бескультурья, пропаганду самых темных, «подпольных» начал человеческой жизни. А лозунг «обогащайтесь!», который на практике означает, что в считанные месяцы явилась тьма бизнесменов, готовых купить на практике и продать всё, вплоть до отечественных святынь.

В такой обстановке, поверьте, трудно сохранять нейтралитет и оставаться спокойным. Вот и тратишь перо на статьи, чтобы дать людям свое толкование событий и удержать их от разинщины, которая привела бы к окончательной гибели страны.

Конечно, я заставляю себя обмакивать перо и в ту чернильницу, где не социальные страсти, а человеческие переживания и где добро и зло, как в пору нашей молодости, ещё хорошо различимы.

Л.Е.: Я помню, как обрадовались девушки в аэропорту, когда я сказал, что знаю Вас как писателя. Чистота в отношениях - это только славянам присуще или это осталось от того стремления осуществить социалистическую идею, которая не удалась пока?

В.Р.: В русском характере и в славянском в целом есть свои отличия, свои особые черты, которые отличают его от любого другого. В последнее время они всё больше стираются на общий манер, но живы еще и внимательному взгляду заметны. Славянин как бы вылепился из природы позднее и не успел потерять с нею связь, пуповина между ним и окружающим боголепием не успела отвалиться. Поэтому славянин, как мне кажется, человек глубокого чувства. Он может падать в созерцательность, как в обморок, главный орган его существования – душа.

Вы заговорили о славянине и социализме. Я не решусь сказать, что славянин рожден для социализма и что эта идея лучше всего отвечает строю его души. Но в общине русский человек жил веками и пользовался этой хозяйственной и духовной структурой с огромной пользой для себя и государства. Он бы и колхозы перевел в общину (а кое-где и удалось перевести), если бы не постоянный надзор и обдираловка, что и заставило самого лучшего работника и хозяина опустить руки.

Старая жизнь не устраивает нас. Давайте строить новую, более свободную, обеспеченную и справедливую. Но не так, как все в том же горячечном энтузиазме подбивают людей: сперва все от начала до конца разобрать, а потом заново возвести то прекрасное здание, которое нам нравится. Но ведь разумный хозяин, не построив новый дом, не станет старый ломать и не останется на улице под дождем и снегом. К тому же неплохо бы спокойно разобраться, что следует ломать и что пригодится впредь.

Это неправда, что всё у нас в прежние десятилетия было только плохо. Умели быть и людьми, умели защитить свои ценности и создавать новые. И в литературе работали неплохо, несмотря на цензуру. Теперь вот нет цензуры, а много ли литературы? Дурость полезла из всех щелей, безвкусица и безнравственность. И не стало им никакого удержу. Это, что ли, свобода? Нет, это насилие с другого конца, еще худшее и совсем бесконтрольное. Сегодняшняя разнузданность не знает границ, и если не остановить её, если не указать хамству на его место, можно зайти очень далеко.

Л.Е.: Скоро в вашей стране будет открыт памятник Христо Ботеву. К этой акции подключилось множество общественных организаций и неформальных движений Советского Союза. Я думаю, что открытие памятника покажет, что в наше время, когда есть напряжение, истоки дружественных связей у наших народов вечные и что никто не сможет обмануть наших людей. Как Вы считаете, на какой основе надо развивать отношения с живущими на территории Советского Союза болгарами?

В.Р.: Разумеется, любое национальное меньшинство, в каких бы условиях, по воле судьбы, оно ни оказалось, должно поддерживать в себе национальное звучание и жить в собственной культурной и языковой среде. Пусть сколько угодно называют это национализмом – ничего страшного в этом понятии нет, когда национализм – культурный, ратующий за сохранение традиций, обычаев и самосознания родного народа. Сепаратизм некоторых наших республик вызван не национализмом, как принято думать, а политическим экстремизмом. И там, где оно начиналось с национальных лозунгов, - или отсутствовала культура, или её удалось подавить и подменить политическими требованиями. Такое сейчас, к сожалению, в порядке вещей.

Советские болгары живут не в чужом мире, а среди близких им славян. Тем более необходимо помочь болгарам сохранить всё своё – тогда и настроение у них будет лучше и поработают они вдвое. Нет, вопреки всему не материя первична, а дух, и сегодняшнее положение моей страны подтверждает это. Когда бы был здоровым дух, стояло бы крепче моё Отечество и не поддавалось бы с такой легкостью на чужие модели во всем и вся.

Л.Е.: Последний вопрос. Вам не кажется, что национальные проблемы в Советском Союзе легче решить именно при помощи культурных связей, а не военной силой?

В.Р.: Конечно! И все-таки – когда дом горит, музыкой его не спасешь. Приходится вызывать пожарных. А отстояли от огня – можно заводить музыку. Только хорошую, действующую целительно на сердце и душу, внушающую любовь и необходимость друг другу всех, кто живет в мире.

20 февраля 1990 г.»

 


Андрей РУМЯНЦЕВ

«СЗЫВАЯ НАС НА ОБЩИЕ ТРУДЫ…»
В Болгарии бережно хранят автографы на книгах и письма Валентина Распутина

Первой зарубежной страной, где ещё в молодости побывал Валентин Григорьевич, стала Болгария. В марте нынешнего года, встретившись в Софии с писателями, переводчиками, бывшими издательскими работниками – ровесниками сибиряка, я понял, почему он всегда с благодарным чувством отвечал на душевную приязнь этих людей. Они сразу приметили талант русского прозаика и, начиная с семидесятых годов, дружески общались с ним, переводили на болгарский язык его рассказы и повести. И, думается, тогда ему ясней открылось духовное родство наших народов, о котором мы в студенческие годы знали из книг, но до поры до времени не воспринимали как завещанное предками богатство.

Весной 1970 года советско-болгарский клуб творческой молодежи организовал поездку большой группы писателей двух стран в город Фрунзе, столицу Киргизии. Распутин завел тогда знакомство со сверстниками из Болгарии. И уже в следующем году вместе с несколькими молодыми литераторами, своими соотечественниками, побывал в Софии. Тогда-то там и составилась «дружина» его постоянных, верных переводчиков.

- Я работала сотрудником журнала «Младеж», - рассказала мне Весела Сарандева. – Валентин привез в Софию свою книгу «Последний срок», изданную в Иркутске. Кроме заглавной повести в ней было напечатано несколько рассказов. Один из них, «Рудольфио», поразил меня чистотой чувств юной героини. Я перевела его на болгарский и предложила «родному» журналу. Рассказ вышел с таким автографом-обращением автора: «Читателям журнала «Младеж» с пожеланием счастливых и прекрасных встреч – ещё боле частых на страницах журнала». Я не расставалась и с повестью «Последний срок». Это моё самое любимое произведение Распутина. В Варне, в местном издательстве, работали мои добрые знакомые, им я предложила перевод повести. К тому времени в СССР только что вышла следующая повесть Валентина Григорьевича – «Живи и помни». Издатели в Варне решили объединить в одной книге оба произведения и попросили меня перевести вторую повесть. Но у меня только что родилась дочь, и выполнить их просьбу я не смогла. До сих пор жалею об этом…

Нужно поименно назвать друзей сибиряка, открывших для болгарского читателя мир его творчества. Повесть «Деньги для Марии» перевел на родной язык Тодор Грибнев, «Последний срок», «Вниз и вверх по течению» и почти все рассказы последующих двадцати лет – Весела Сарандева, «Живи и помни» - Борис Мисирков, «Прощание с Матерой» - Катя Койчева, «Пожар» - Пенка Кынева, публицистику – Елена Банова. Книги Распутина выходили в самых крупных издательствах болгарской столицы с регулярностью в два-три года. А в начале восьмидесятых с публикацией произведений сибиряка в зарубежной стране произошел вообще редкий случай: в издательстве «Народная культура» вышел его двухтомник – на год раньше, чем на родине, в «Молодой гвардии»! В.Сарандева, работавшая тогда уже в издательстве и составившая двухтомник, передала мне копию письма Валентина, веселые строки которого выражают законную радость автора:

«Дорогая Весела!
Ради письма к Вам я отыскал, как видите, праздничную бумагу и раскрыл новую ручку.
Двухтомник я получил. Издан он очень хорошо – строго и солидно, и, если не читать его, то можно подумать, что это классик марксизма-ленинизма. Мне действительно очень нравится это издание, и не только потому, что оно впервые в двух книжках, но и потому, что, глядя на него, я впервые могу думать о себе как о серьезном человеке.
Спасибо, Весела! Это прежде всего Ваша заслуга, что получилось всё так удачно и хорошо».

В связи с выходом двухтомника издатели пригласили Валентина Григорьевича в свою страну. Он вновь поблагодарил переводчицу с необычным для нас, русских, именем, написав на первой странице книги «Век живи – век люби», изданной в Иркутске:

«Веселе и Ивану Сарандевым от души, от сердца, от сердца и от души со всем тем, что есть в душе и в сердце. В. Распутин. 6 июля 1983. София».

* * *

В. Сарандева бережно хранит одно письмо, которое она получила от Валентина Григорьевича, познакомившись с вышедшей летом 1985 года в журнале «Наш современник» его повестью «Пожар» и поделившись с автором своим мнением. Каким было это мнение, нетрудно догадаться: произведение обжигало читательские сердца не только в нашей стране. Но ответ Распутина не содержит ожидаемого в данном случае авторского удовлетворения: вот, мол, как я могу растревожить души людей! Послание прекрасно раскрывает его писательскую сущность: всегдашнюю скромность, жесткую оценку своего сочинения, мудрый взгляд на то, каким должно быть писательское слово в опасные для родины времена, – да многое, многое увидится нам в почти исповедальных строках Валентина Григорьевича!

«10 октября 1985.
Дорогая Весела!
Мне так хочется истратить эти цветные листочки, которые непонятно как ко мне попали, что на Ваше письмо я отзываюсь незамедлительно, не дав ему с почты остыть. Со мною это случается не так уж и часто.
Дорогая Весела, я ведь уже тертый-перетертый калач, а Вы как не умели лукавить, так и не умеете, и потому, когда Вы пишете о «Пожаре», что (в собирательном смысле) «повесть нам действительно понравилась», это значит, что Веселе Сарандевой она не шибко понравилась. У Вас, я знаю, здоровый вкус, вопреки издательской работе, и в этом отношении, т.е. в отношении к повести, Вы правы. Вот я говорю «о повести», а ведь это никакая не повесть, а рассказ, я так и обозначил «Пожар», когда отдавал его в журнал, и теперь жалею, что поддался на уговоры, будто это повесть. На рассказ и глядели бы по-другому, а всё, что есть в нём, он донёс бы до читателя и без дворянской шапки. Скромность никому не вредила, даже и литературному жанру. Тогда и у Вас, и у Ваших друзей и коллег не появилось бы столь явное ощущение неполноты, когда кажется, что к 76 стр. нужно добавить ещё 300, чтобы достойно окончить начатое. В повести – да, а в рассказе – не знаю, едва ли; тон, взятый «Пожаром», долго тянуть, я думаю, нельзя было, он, как крик, не рассчитан был на дополнительное действие, в крике художественностью и философией не пользуются, а только и надо, чтобы услышали, что горит али грабят. Если Вы заметили, я отказался тут во имя крика от всех почти литературных правил и законов – до них ли, когда припекает?!
Понятно, что литература есть литература, и коли ты литератор, пиши как положено, а не кричи лихоматом, для этого есть улица с её законами. Я не сейчас только это себе говорю, а говорил и когда писал. И всё же пошёл на крик сознательно. Уж больно спокойной и отстранённой ко всему становится литература, что-то вроде затасканного подвенечного платья на все случаи жизни, даже на похороны. Милая такая дама с хорошей родословной, но, однако, этого качества, пусть и с обнадёживающими отступлениями, сейчас маловато.
Впрочем, никто теперь толком не знает, чего маловато и чего нет. Не знаю и я, и мой рассказ – не попытка кому-то что-то доказать, а обычный исход того, что накопилось, исход торопливый и нервный, но всё это тоже не сознательно, а как получилось. А вернее, сознательное движение по тому, как получается. Я видел, что и торопливо, и нервно, и голо, но решил, что пусть так и будет, иначе пришлось бы ломать голос.
Больше ничего не стану объяснять, мне давно кажется, что Вы меня понимаете лучше, чем я сам себя понимаю. Только в одном Вы продолжаете ошибаться, ожидая, что я могу писать много и сочно – как и положено писателю. Нет, Весела, ни в учителя жизни, ни в большие художники я не гожусь, говорю это без иронии, без обиды, в ясном и полном представлении, где, в каком месте на литературной карте я нахожусь, там и стану находиться – на плоскогорье, на небольшой высоте, как бы ни сманивали меня вниз или вверх, на буром пространстве – и тем уже буду доволен, что не дам перекрасить его в зелёный цвет.
Асе, Ивану, сыну – всем приветы. Кланяюсь. В. Распутин».

* * *

В те годы в Болгарии выходили два необычных издания – ежемесячный журнал и еженедельная газета, имевшие одно общее название «Антени» («Антенна»). Их целью было – знакомить читателя с политической и общественной жизнью, культурой и искусством стран социалистического содружества. Оба издания постоянно публиковали произведения писателей нашей страны.

Одним из отделов издания заведовала журналистка Калина Канева. Летом 1981 года она вместе с молодыми коллегами из нескольких стран совершила экзотическое путешествие в Сибирь – проплыла на теплоходе по реке Лене от Усть-Кута до Якутска. Пункт отправления – это районный центр в Иркутской области, но в главном городе региона гости не побывали: они прилетели из Москвы в Братск, а оттуда на поезде добрались до Усть-Кута. Так что познакомиться с Валентином Распутиным Калине тогда не выпал случай. Но…

На пароходе оборудовали специальную библиотеку для жителей населенных пунктов, у которых причаливало судно. Любители чтения могли взять здесь любую понравившуюся книгу, оставив взамен какую-нибудь свою, принесённую из дома. В конце путешествия Каневой предложили выбрать томик на память.

- Я взяла самую потрепанную книгу, прошедшую через множество рук, - припомнила в нашей беседе Калина. – Это был сборник повестей и рассказов Валентина Распутина «Деньги для Марии». Иркутское издание 1975 года. И вот через пять лет после моего путешествия в Сибирь мы с Валентином Григорьевичем встречаемся в редакции «Антени», и я показываю ему старый томик. Распутин был очень взволнован. Он тут же написал на титульном листе сборника:

«Странными и неведомыми путями живут книги. Могла ли эта книга рассчитывать, что из далекой сибирской печатальни она попадет в Болгарию и не окажется при уборке в мусорном ящике. Спасибо Калине – привезла и сохранила. В. Распутин. Май 1986».

В восьмидесятых годах Валентин Григорьевич стал одним из инициаторов празднования Дня славянской письменности и культуры на родине и в братских странах, получивших Слово из рук святых равноапостольских Кирилла и Мефодия. Торжество отмечается 24 мая. Этот день в 1986 году Распутин вместе с Виктором Астафьевым и его супругой Марией Корякиной встретил в Болгарии. Они приехали сюда в конце апреля и в течение почти месяца работали над новыми произведениями в уютном санатории городка Хисаря, славящегося минеральными источниками, общались с коллегами в редакциях журналов и издательств, с читателями, посещали театры и музеи. В конце мая Астафьев и Распутин приняли участие в «Днях «Литературной газеты» вместе с Булатом Окуджавой, Владимиром Соколовым, Иваном Драчем и Светланой Алексиевич.

Читаю автографы гостей из Сибири, оставленные весной восемьдесят шестого в книгах отзывов, на страницах разных изданий. Бесценные материалы собрала и составила из них богатую экспозицию, которая была развёрнута в связи с 80-летием со дня рождения В. Распутина в Российско-болгарском культурном центре, как раз Калина Канева.

Астафьев, Корякина и Распутин осмотрели исторический музей в Перущице, древнем болгарском поселении, сожженном турками во время восстания болгар против их владычества и восстановленном позже. Валентин Григорьевич оставил тут запись:

«Если бы города и села сделали то же самое и хранили свое прошлое, как Перущица, насколько лучше и зримей была бы сегодня человеческая история. 10 мая 1986 г.».

Виктор Петрович высказался в той же книге отзывов подробней:

«От гор Балканских до гор Саянских, до моей далекой сибирской стороны, долетело слово, сотворенное гением Кирилла и Мефодия – мудрецами нашей многострадальной и прекрасной Земли.
Жив народ, пока жива его историческая память, а вещее слово, рожденное славянами, особенно нужно и бесценно сейчас, во дни растления человека массовой культурой – этой всепожирающей ржавчиной двадцатого века. В.Астафьев»
.

В Болгарии к тому времени не первый год издавалась близкая славянской душе газета «За Буквите» («О буквах»). В течение года выпускалось только два номера: 24 мая, в День славянской письменности и культуры, и 1 ноября, в День народных просветителей. Валентин Григорьевич был членом редколлегии газеты. Её главный редактор Илия Пехливанов регулярно посылал вышедшие номера Распутину. Оказавшись со своими спутниками в редакции, гость нашел слова высокой оценки и сердечного одобрения труда её журналистов и внештатных авторов:

«За Буквите» - замечательное издание, полезное не только в Болгарии. Оно – как праздник, существующий в народе, вынесенный в слове, образе и мысли, как воспоминание о себе самом во всей своей природной и исторической продолжительности, как народная мечта о лучшем человеке.
Говорить о важности, пользе и красоте «За Буквите» нет необходимости. Это издание делает свое благородное дело не только в Болгарии, его хорошо знают и в России. Я один из тех, кто не может без него обходиться. Май 1986 г. В. Распутин».

В редакции журнала «Антени» все трое поставили свои подписи под словами, выведенными рукой Валентина Григорьевича:

«Помните, ребята, и в этот день, и в другие дни, что все авторитеты должны служить любви и правде».

Написал Распутин несколько слов и для поклонников другого журнала, название которого переводится на русский как «Пламя»:

«Читателям журнала «Пламък» с пожеланием добрых сердец для добрых страниц и добрых страниц для добрых сердец. Май 1986 г. София».

В том году 10 мая Болгария отмечала 110-летие со дня Апрельского восстания против турок. Журналисты «Антени» решили сделать для русских писателей праздничный подарок: они нагрянули в санаторий Хисаря, пригласив с собой Ансамбль болгарской старинной музыки «Ортодокс». Валентин Григорьевич уже был знаком с этим музыкальным коллективом, подарившем писателю в один из прежних его приездов пластинку со своими записями. Распутин оставил в книжице Ансамбля, как всегда, необычный отзыв:

«Когда я слушаю вас, а слушаю я вас с пластинки часто, я не только лучше слышу людей и мир, я начинаю хорошо слышать себя. Чтобы так воздействовать на человека, нужно быть идеальным звуком и словом, идеальным призывом. Спасибо и спасибо! В. Распутин».

Валентина Григорьевича постоянно приглашали на Праздник славянской письменности и культуры в Болгарию. Но не всегда он мог поехать туда. Однажды, не имея возможности откликнуться на просьбу организаторов торжества, писатель продиктовал им по телефону свое приветствие. И вновь – не затертые, а освещенные братским чувством слова:

«Через годы, преодолев теперешние испытания и недоразумения, мы будем вспоминать не искусителей раздора, а этот праздник, который помог нам остаться братьями, коими и сотворила нас природа. К тому времени разольется он широко и соберет под свои звуки и свое слово многих и многих, но мы будем вспоминать его в трудном истоке, когда только еще начинал он обходить славянские отчины, сзывая нас на общие труды. Валентин Распутин. Иркутск».

В 1989 году Валентин Григорьевич встречал праздничную дату 24 мая в Киеве. Оттуда Распутин отправил поздравление редакции журнала «Антени», на страницах которого к тому времени была напечатана в переводе В.Сарандевой его повесть «Вниз и вверх по течению»:

«Читателям «Антени» на этот раз из Киева с праздника славянской письменности и славянских культур в день Кирилла и Мефодия – с уверенностью в нашей славянской соединенности. Валентин Распутин».

* * *

В Болгарии и сейчас убеждаешься в том, что мнение Распутина, не раз звучавшее здесь, не забылось, с ним согласны многие. Разделяются его коллегами–побратимами и те чувства, которые он выражал в письмах и автографах, хранимых зарубежными друзьями. Ну, разве могли бывшие сотрудники журнала «Младеж», первыми в своей стране напечатавшие когда-то рассказ Распутина «Рудольфио», выбросить из архива, а не выставить на обозрение в действующем доныне Российско-болгарском культурном центре его позднюю, через двадцать лет благодарно звучавшую, запись в редакционной тетради:

«Все случайное и дурное проходит, вечны только добро, истина и дружба. Верится, что болгарская молодежь знает это и умом, и сердцем и чувствует это кожей. Июнь 1991 г. Вал. Распутин».

Мог ли он не посоветовать читателям-единомышленникам другого издания, привечавшего его, не ступать на кривые пути по чуждым указателям:

«Не изменяйте себе и своей стране, своему доброму и славному духу, дорогие читатели «Антени», и не позволяйте это делать своему любимому журналу. 1991 г. Вал. Распутин».

И могла ли Калина Канева забыть свои встречи с писателем во время её приездов в Москву уже после резкого похолодания прежних теплых отношений двух стран – ни она, ни Валентин Григорьевич не изменили настроя своей души. Прочтите два автографа, бережно хранящиеся в доме Каневых. На книге, включающей повести «Прощание с Матерой» и «Пожар»:

«Дорогой Калине во время пожара с настроением пусть и невесёлым, как при любом огне, но всё же не безнадёжном: и огонь бывает очистительным. Построим на пожарище, надо надеяться, более светлый дом. В. Распутин, март 1990».

Вторая книга – беседы писателя с журналистом Виктором Кожемяко «Последний срок: диалоги о России». Автограф Валентина Григорьевича печальный, как и сам сборник, и тревожно предупреждающий: «Калине Каневой – свои российские картинки. Чтение тяжелое, будьте осторожны. В. Распутин, декабрь 06». Эти слова могли прозвучать пугающе, но, слава Богу, рядом стоял эпиграф, который напоминал: «Мы все на этой земле, при любых должностях и званиях, временны. Вечна Родина. Вот из чего должен исходить истинный патриот. В. Распутин».

И в этом был подлинный Распутин, ценимый и в Болгарии, и в любой другой стране мира.

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"
Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную