Николай КОНОВСКОЙ, Светлана ВЬЮГИНА
|
Умирают мои старики, Наверное, правильным будет стихотворение участника Великой Отечественной войны, получившего тяжёлое ранение, политработника, майора Бориса Слуцкого, чьи первые две строки вынесены в эпиграф, привести полностью, ибо оно в полной мере относится и к прошедшему войну от первого и до последнего выстрела корабельному минёру Михаилу Годенко: Умирают мои старики – Вы, прикрывшие грудью наш возраст Умирают мои старики, Угасают большие огни Великое фронтовое поколение победителей, не только одолевшее фашизм, но и оставившее бесценное художественное свидетельство о войне и о человеке на войне – лейтенантскую или шире – военную прозу. И не их вина, что в идеологическом окопе вместе с Юрием Бондаревым, Михаилом Годенко, Михаилом Лобановым оказалось слишком мало бойцов, готовых «пути заступать врагу». К великой беде, множество купилось на яковлевско-горбачёвские посулы и получило то, что и получило… Но раз речь у нас идёт о Михаиле Годенко, то, думаю, надо кратко обнародовать его биографию и «послужной список». Михаил Матвеевич Годенко родился в 1919 году в селе Новоспасовка (ныне Осипенко) Мариупольского уезда Екатеринославской области, а в 1930-е годы вместе с родителями переехал в город Беловодск Луганской области. Служил на Балтике с 1939 по 1946 год. Участвовал в знаменитом трагическом переходе кораблей из Таллина в Кронштадт в начале войны. Был ранен, тонул. Оборонял Ленинград в составе морской пехоты. Награждён правительственными наградами. Начал печататься в 1942 году. В 1951 году окончил Литературный институт имени А.М. Горького. Автор многих книг поэзии и прозы. Наиболее известные произведения – романы "Минное поле", "Вечный огонь", "Полоса отчуждения", поэма "За горами, за долами". Лауреат IV Всероссийской литературно-патриотической премии "Прохоровское поле" за роман "Минное поле", рассказывающий о героизме моряков-балтийцев, проявленном во время Великой Отечественной войны… Почему в рассказе о Михаиле Годенко особый смысловой и акцент я сделал на Мариуполе? – широко известна пушкинская цитата из его черновых заметок о «Графе Нулине»: «Бывают странные сближенья». Здесь сближенье глубинно-символическое: Мариуполь, давший жизнь Михаилу Годенко, после тяжёлых боёв вновь стал русским городом; жаль, Михаил Матвеевич не дожил три года до этого знаменательного события. «Запорожский казак», – как пишет он сам о себе, был глубоко ранен творящимся на Украине: «Что происходит на Украине? – честно говоря, я разогнал бы их всех. Для этого, между прочим, и большой силы не надо, достаточно экипажа одного такого корабля, на котором я служил. И разогнали бы всю их братию» – такой представлялась картина заслуженному воину в день его 98-летия. Однако, как мы можем видеть из глубины сегодняшнего дня, всё в реальности оказалось гораздо сложнее и неоднозначней. Большим подспорьем в моей работе о Михаиле Годенко явился его «Вахтенный журнал», написанный в форме дневниковых записей-размышлений, начатый в 1949 году. Так, в записи от 6 апреля 1997 года, фиксируя сообщение о смерти Владимира Солоухина, Годенко продолжает: «…для меня он просто Вовка, однокурсник по Литературному институту… А с нами Юра Бондарев, и Сеня Шуртаков, и Володя Тендряков, и Женя Винокуров, и Асадов. Да, на нашем курсе (заочно) учился и Володя Карпов…». Замечательная послевоенная литературная плеяда! Однако, время шло и никого не щадило. Один за другим стали уходить труженики, бойцы, русские и советские люди, выигравшие войну, но «покорные общему закону»: Шуртаков Семён Иванович (1918 – 2014) И это лишь не все перечисленные из первого литературного ряда. Михаил Годенко был открыт и прям, что стоило ему многих служебных неприятностей; совершенно лишён всякой рисовки и позы. Так, на вопрос корреспондента о том, какие он испытывал ощущения, идя в атаку, он ответил, что дело доходило до потери сознания, – ведь ты бежишь на штык одного, другого, третьего противника; бывает, ты выстрелил в четвёртого или сбил прикладом его в таком горячечном состоянии. Сам он, по его словам, во время штыковых боёв терял сознание, одним словом, испытывал что-то нечеловеческое… Примерно такое же ощущение в описании боя и у Михаила Лобанова – совершенное погружение сознания в иной мир, в иную реальность. Михаил Матвеевич признавался, что характер имел неуживчивый, всё время не ладил с начальством, это продолжалось и после войны. Командир на корабле прямо ему говорил: – ну, что ты? – тебе больше всех надо? Что ты везде и всюду лезешь и правду свою доказываешь? Но ничего не мог с собой поделать корабельный минёр Михаил Годенко, такой уж он имел казацкий характер… О чём бы ни писал наш автор – о море, о войне и людях на войне, о малороссийской деревне, где родился и вырос – описываемый предмет он знал досконально. На вопрос о его творческом методе, Годенко ответил, что никаких методов он не признаёт и считает, что в этом вопросе надо придерживаться одного правила: писать правду, не лукавить, или как говорят у них на Украине, «пиши – як було».
О «ВАХТЕННОМ ЖУРНАЛЕ» МИХАИЛА ГОДЕНКО В книге «Полоса отчуждения» (Москва, 2011, издательский дом «Вече») – «Вахтенный журнал» – самое большое по объёму из произведений, вошедших в книгу. Помнится, один мой старый и искушённый в жизни и литературе наставник говорил, что собрания сочинений надо читать «с конца», с писем и дневников классиков, – там многие ключи к разгадкам их жизни и творчества. Так что же такое «Вахтенный журнал» на флоте? Открываем «Пограничный словарь» и читаем: Вахтенный журнал – основной официальный документ, предназначенный для записи событий, связанных с жизнью корабля… По истечении года вахтенный журнал сдаётся в архив навечно как имеющий юридическую силу документ. Война, море, человеческий и воинский долг, следование по жизни и в литературе путём правды – всё это навсегда въелось в него как жестокая морская соль и непреложный закон бытия, иначе бы откуда такое признание: вся моя жизнь – вахта, все мои книги – вахтенные журналы. Мы же, в свою очередь, будем надеяться, что книги Михаила Матвеевича избегнут пыльной архивной судьбы. Лев Толстой (есть дневниковая запись) считал дневники не ребячеством, а беседой с собой, «тем истинным, божественным собой, которое живёт в каждом человеке. Всё время этот Я спал, и мне не с кем было беседовать». .Журнал был начат, как уже было отмечено 2.8.49, а уже 13.8.49 Михаил Годенко (что значит молодость!.. Буйство глаз и половодье чувств): записывает: «Впервые в Крыму. Прилетел в Симферополь из Одессы. В полдень был в Алуште. Искал Дину. Не нашёл. Вечер и ночь были очень тоскливы. 11-го с утра – нашёл! И потом до 20-го – всё как в тумане. Кроме любви, ничего не помню». «Кроме любви, ничего не помню», – да это блестящая поэтическая находка! – ведь не просто же так Годенко поступил в Литинститут как поэт в семинар безукоризненного мастера стиха Павла Антокольского (широко известна его поэма о погибшем в войну сыне «Сын»). Нет возможности процитировать и проанализировать каждую дневниковую запись писателя, но мимо этой (9 марта 1953) пройти нельзя: «Схоронили Иосифа Виссарионовича. Почему-то не верится. Неужели так сразу оборвалась его жизнь? Я никогда не привыкал к этой мысли, не представлял себе, что будем жить без него. А надо, надо теперь привыкать и мириться с этим.» Возможно, смерть Сталина, державшего железной рукой государство, и явилась той скрытой рубежной чертой, за которой видимые и невидимые «прорабы» осторожно приступили к своей долгожданной «перестройке», носившей поначалу имя «оттепели». А вот ещё одно событие (от 18 марта 54 года), ставшее надолго русской болью: «Говорят, украинцы щедро наделены юмором. Действительно, так. Буквально в тот же день, когда передали Указ о передаче Украине Крыма (в честь 300-летия воссоединения) Микола Осипенко сообщил кем-то пущенную шутку: «Говорят, к 400-летию и Кавказ отдадут Украине». Михаил Годенко умел ценить талант и в других; так в записи от 22 июня 1977 года он говорит: «Когда я думаю о том, что талант – это общенародное достояние, я первую голову вспоминаю Распутина, Бондарева, Астафьева, Носова, Абрамова, Залыгина, Белова.» Но его любимым писателем, перед которым он преклонялся, всё же был Михаил Шолохов. «Век шествовал своим путём железным», многое – и в людях, и в стране –менялось необратимо, и Михаил Годенко, прошедший войну и не раз бывавший на волосок от смерти, – а на войне, как известно, атеистов нету, – в жажде душевного утешения и благодарности Богу за всё обращал свои мысленные взоры к небу (запись от 5 июня 1980 года): «Благодарю, Всевышний, за свою судьбу (я не знаю, кого ещё благодарить!) она была неповторимой. Мои друзья, мои враги – всё это моё и больше ничьё. И я бы не хотел другого. И друзья, и враги оказались и людьми, и писателями крупными, достойными. Я могу хвалиться и теми, и другими».. Между тем, уходили «лихие» ельцинские времена, приходили неведомые, нулевые. Но русская культура подвергалась информационному удушению, расчеловечение «электората» проходило без сбоев, как по-писаному. Под «демократический» каток попала и русская литература. Об этом свидетельство Михаила Годенко (6 сентября 2000г): «Надя привезла из Московского Союза писателей вышедшую у них книжку воспоминаний «Лобное место». Выпущена к моему 80-летию…Книжка безгонорарная, всего 150 экземпляров тиража. Ужас! Когда-то издавался по 100, 200 тысяч, даже миллион – два миллиона экземпляров («Роман-газета»), а сегодня всего 150 штук – вот что такое перестройка и реформы, свобода и демократия!..» Да, дорогой Михаил Матвеевич, все мы, русские писатели вдоволь и «всласть» на своей шкуре испытали перестройку и реформы, свободу и демократию! И всё же, имея перед глазами нынешнюю, предапокалиптическую картину мира, хочется закончить свою часть размышлений о Михаиле Годенко не на унылой ноте, а на христианской жизнеутверждающей (запись от 18 октября 1990г): «С ночи идёт мелкий снег. Первый снег. На земле тает. На листьях деревьев и траве – белеет. Покров!.. Мой праздник. Я родился 14-го. Моя матерь-заступница Пресвятая Дева Мария…Но я же атеист! Неверующий!.. Так ли это?.. Мой Бог – во мне. Я верю во всё доброе, святое. Совесть, честность, сострадание, долг. Моя идеология не расходится с заповедями Христа. Я очень верующий. Если нет Веры – зачем жить?» Данная запись – словно подтверждение слов святого о том, что спасение человека находится между отчаянием и надеждой. И достигший такого понимания неслучайности своей единственной жизни и хранящего её небесного Покрова, Михаил Годенко делает запись от 7 апреля 2005 года: «Скоро Всевышний скажет: отдать концы! И я отправлюсь в бесконечное плавание»… Хотелось бы своё краткое слово закончить строками из стихотворения Михаила Годенко «Россия»: России суждена судьба –
МОИ БОГИ, МОИ ПЕДАГОГИ Михаил Матвеевич Годенко двадцать пять лет был бессменным заместителем Юрия Бондарева в приёмной комиссии СП России. (А потом ещё двадцать пять, до самой смерти, её бессменным и самым уважаемым рецензентом!) Он вёл заседания, как мне показалось вначале легко, играючи, с шутками-прибаутками. Но эта атмосфера доброжелательности, как я поняла позже, помогала ему(и всей приёмной комиссии!) решать спорные вопросы твёрдо, но справедливо и деликатно.
САМ ГОДЕНКО ТРИ РАЗА ВСТУПАЛ!... По своим служебным обязанностям я должна была делать выписки из протокола приёмной комиссии, и после слова «верно» свою фамилию прописывать. Понятное дело, принятые литераторы звонили, слова хорошие говорили. А вот когда приходили или звонили отклонённые, приходилось эту мучительную новость для литератора озвучивать, бывало эмоции зашкаливали. Особенно тяжело было, если в Москву отклоненные приезжали. Я уже и валериану, корвалол и кое-что покрепче держала для них на работе. Надо же как-то успокаивать непринятых… Я пожаловалась Годенко, что я потом убийцей себя чувствую, в ответ он мне разрешил говорить, что, мол, и сам Годенко в Московской писательской организации вступал 3 раза! Всё поправимо! И Друнину Юлию только со второго раза приняли в Литинститут… Дело ведь житейское. Сегодня не вступил – завтра с новой книжкой стал известен, всех изумил. Правда, я немного перегнула палку, и говорить стала всем, что семь раз вступал один из начальников приёмной. И действовало! КАК ПОСЛЕ СМЕРТИ ПАПЫ-ФРОНТОВИКА ПРИЁМНАЯ СТАЛА МОЕЙ ЗАЩИТОЙ А придумал всё Михаил Годенко. Дело было так. Через полгода моей работы в приёмной у меня умирает папа .В буквальном смысле слова у меня на руках. Это было для меня первое огромное горе. Всё потом я мерила этой потерей…На первой же комиссии меня попросили о папе рассказать. Узнав, что отец был на войне с первого до последнего дня, фронтовики из приёмной во главе с Годенко, во всяком случае те, с кем я на тот момент подружилась (Лобанов,Шуртаков, Ладонщиков, Кочетков) решили меня поддержать. Михаил Лобанов и Виктор Кочетков взялись за отповедь моим обидчикам-критикам. А таких хватало . Семён Шуртаков пообещал привозить из книжной писательской лавки книги для моего сынишки. Книги в ту пору были в дефиците. Георгий Ладонщиков признался «группе поддержке», что я начала писать детские рассказы, и что он планирует меня опекать в творческих делах. Наши известные поэты Георгий Ладонщиков и Виктор Кочетков(пока я набирала опыт и сноровку) помогали писать(переписывать) объективки. Разумом я понимала, что не могут все как по команде ко мне перемениться, полюбить меня. Но эта их приязнь ( участие-сотрудничество) работала!!! И в ответ я сама, не заметив как, полюбила работу в приёмной комиссии. Не считалась со временем, с объёмом работы, с небольшой зарплатой. Причину – что папа помог, а выходит, что так оно и есть – я узнала много позже, сама став бабушкой… Позже мои друзья рассказали, что они тогда напрямую спросили у Годенко: - Миша, а твоя роль в поддержке дочери фронтовика? - Руководящая и направляющая, - невозмутимо и остроумно ответствовал мой непосредственный начальник под общий гомерический хохот.
ПЕРВАЯ ЗАЩИТА А заседание приёмной комиссии проходило обычно так. Я, собрав бюллетени для тайного голосования, садилась и сама их пересчитывала. А потом передавала в президиум, то есть Годенко. Причём меня поторапливали, мол, быстрей-быстрей, и привычно уже делали замечания по поводу впечатанных фамилий и инициалов. Неожиданно один из членов приёмной комиссии , вполне заслуженный писатель Я., с которым я ухитрилась накануне горячо поспорить, встал и отчётливо проговаривая каждое слово, заявил: - Что-то не так с подсчётом голосов. Мне кажется, наш консультант или ошибся или смухлевал. Сказать, что на меня столбняк напал – это мало. Я вспыхнула от обиды: я искренне считала себя образцом служебной исполнительности. Сейчас-то вижу, что была я самым обычным человеком, но тогда вспыльчивость признаюсь, молнией ударила в голову: - В таком случае считайте сами. И вывалила все бюллетени этому товарищу на стол, за которым тот сидел. Пауза длилась секунды три, а мне показалось, что вечность. Годенко я поставила, казалось бы, в безвыходное положение. Кто я и кто этот известный переводчик и, кстати, тоже фронтовик?! К счастью, мы с ним не знали того, что старшими товарищами создана, говоря современным языком, «крыша» надо мной. Это просто для меня был урок, который я должна была решить или не решить. К счастью, я сделала правильные выводы из случившегося. Я подошла к Я., забрала, извинившись, ворох бюллетеней и передала его, этот ворох, в президиум. Но повторила, мол, больше считать не буду. Тут подключились Лобанов и Кочетков. Они меня поддержали: - Если бы усомнились в нашей честности, мы бы и не так ответили… И обидчик мой, Я., встал и извинился за недипломатичную формулировку замечания. Далее история развивалась так: Годенко , минуту посовещавшись с членами приёмной комиссии, объявил, что с этого момента будем выбирать двух членов приёмной комиссии –« в счётчики» По очереди члены приемной комиссии будут подсчитывать бюллетени: - Тот, кто считает в счётной комиссии, тот и подписывает протокол счётной комиссии. А мои бюллетени проверили. Всё я посчитала правильно. Но и Я. оказался молодцом, благодаря ему, мы свою внутреннюю работу срежиссировали в нужном грамотном смысле…
«НЕТ, ПАПА НЕ ПИЛ!» У меня был неудачный, как показалось вначале, опыт участия в совещании молодых писателей в «Мурзилке». Порекомендовал меня туда Союз писателей России по просьбе Михаила Годенко(и всей моей «группы поддержки», в первую очередь, Георгия Ладонщикова). Хотя у меня всего один рассказик был напечатан в «Мурзилке», но возраст подходил для совещания молодых. К тому же была написана стопка таких же небольших рассказов, которая ждала своего часа. Вот за них-то я и подверглась критике семинаристов. Вечером, возвращаясь домой в двадцатиградусный мороз, поплакала на улице, отморозила левую щёку. Казалось бы, мои драгоценные руководители Совещания - Михаил Коршунов и Станислав Романовский - помогли мне, включили в сборник лучших рассказов семинаристов и мой - «Вовка рисует машины», за который неожиданно получила большой гонорар. Но радость «писательства» ушла, как и вера в свои силы. Тем более трудно что-то на гора выдавать, когда рядом трудятся такие известные писатели, живые классики…. Я надолго потеряла интерес к творчеству. Помог случай и … Годенко. А дело было так. Мы с Николаем Дорошенко, уже известным писателем и членом приёмной комиссии, заключили пари, у кого лучше и убедительней получится рассказ о близких, видевших войну воочию. Через несколько дней наши рассказы – «Оно» Николая Дорошенко и мой «Нет, папа не пил!» появились на одной полосе газеты «Российский писатель». А победила дружба! - так говорят в таких случаях. Хвалили оба рассказа. Отклики были для меня, начинающего литератора, ошеломительными . Через несколько дней на заседании приёмной комиссии Михаил Матвеевич неожиданно для всех объявляет о моём успехе. И вдруг зачитывает рассказ и поздравляет меня с творческой удачей! Все захлопали. Я так растерялась. И обрадовалась, конечно. А Годенко ещё добавил, мол, нас не будет, тебя не будет, а рассказ будут включать в антологии рассказов о фронтовиках. Этими словами он с меня как пелену снял. Злой морок ушёл. Я снова стала писать и потихоньку издавать детские книжки и взрослые рассказы тоже стали иногда появляться…
НЕ БЕЗ ИНТРИГ Быть председателем приёмной комиссии, её замом ,её ответственным секретарём, консультантом – это не только подготовка и проведение заседаний, но и умение говорить «нет», когда вопрос встаёт о защите её членов, отстаивания их мнения, их решения, их голосования. Время от времени строгий и бессменный руководитель Годенко Михаил Матвеевич меня поучал: - Уроки будешь решать всю жизнь. Держись. И понимай, что сегодня тебе дарят цветы и благодарят, а завтра, когда ты уйдёшь, могут пройти и не поздороваться… Или: - Сдавай сдачу! Держи удар! Правильно тебе братья говорили, что надо сдавать сдачу. Даже если заведомо знаешь, что проиграешь. Я и своим дочкам это говорю, - миролюбиво смягчал поучения Годенко. И ещё: - Всегда будь на стороне вступающего! Ну, об этом мне и Юрий Васильевич Бондарев всегда говорил Летели года, менялись руководители приёмной комиссии. К счастью, все они, патриоты Союза писателей, болели за русское слово. Игорь Ляпин, Борис Романов ,Валерий Ганичев; нынешний председатель приёмной комиссии Николай Иванов досконально вникает в проблемы приёмной комиссии, старается присутствовать на каждом заседании, сам рецензирует, бережно относится к судьбам вступающих … И всё-таки долгие годы неизменным оставалось ядро приёмной комиссии, фронтовики, Михаил Лобанов, Семен Шуртаков, Виктор Кочетков, Михаил Годенко. Они уже стали последними… Многие удивлялись, как ты без особой поддержки и покровительства столько лет в строю, вместе с приёмной комиссией?! Но я-то уже знала, кто меня защищает. Невероятную историю рассказал мне ставший свидетелем острого спора в начальственном кабинете консультант Г. Две дамы, которым для какой-то надобности понадобилось моё место консультанта, просили заместителя председателя правления, писателя Л., «выкинуть» меня из приёмной комиссии. На это заявление, не лишённый таланта писатель Л., ответствовал: - Не могу! Пока не могу. Все фронтовики в приёмной за неё… На что взбешённая Р. выпалила: -Вот поздых.... (по- русски – умрут, пояснение моё), тогда? - Тогда и видно будет, - уклончиво ответил, вскоре ушедший на небо Л. Не стало и этих дам: одна была уволена, и отправилась вскоре к праотцам, всеми забытая; другая, как говорится, «надыбала» себе работёнку покруче и выгодней. А мои фронтовики жили ещё долго и счастливо, целых 20 лет после этого разговора. Да, мы все под крылом у Спасителя. И Его воля, а не злобных людишек. *** Прокомментировал эту историю схимонах Нестор, который написал, издал и привёз в СП свою книгу «Война и мiр, посвящённую СВО: - Спаситель сам решает, как защищать и спасать своих птенцов.
«А ПРОФЕССОР КУЗНЕЦОВ СКАЗАЛ…» Так Годенко иногда шутливо цитировал выступление Юрия Кузнецова на заседании. – А почему вы Поликарпыча профессором дразните, - как-то полюбопытствовала я у Михаила Матвеевича? - Я не дразню, он преподаёт в Литинституте. Знаешь, как его студенты слушают?! - Как? - Открыв рот…А ты сама-то читала кузнецовские стихи? Сильные, тебе понравятся… К тому же работаете вместе в приёмной. - Я читала. Читать-то читала. Но мне они показались сложными… Но всё изменил случай. После похорон папы мне на первом же заседании комиссии Михаил Матвеевич Годенко выразил соболезнование. После заседания по предложению старшей части комиссии решили моего папу помянуть. Я на просьбу Годенко рассказать о папе промямлила что-то: - Фронтовик, лошадей любил. Я у него была любимой дочкой…
Волнение мешало говорить. Моя разговорчивость куда-то улетучилась. Вдруг Юрий Поликарпович встал и ,обогнув стол (мы сидели друг против друга), подошёл ко мне и погладил по голове. Стало так тихо. Я заплакала и мне стало легче… Вот любимое (наше с Годенко) стихотворение Юрия Кузнецова, которые я и по сей день переписываю из блокнота в блокнот. ВОЗВРАЩЕНИЕ Мама, мама, война не вернёт… Словно машет из пыли рука, Всякий раз, когда мать его ждёт, — - Знаешь ли ты, - как-то заметил Годенко, - отец поэта, начальник разведки корпуса подполковник Поликарп Ефимович Кузнецов, погиб на Сапун-горе в 1944 году в битве за освобождение Севастополя(Юрию в ту пору было 3 года!)?! *** НАГРАДЫ И ПРЕМИИ МИХАИЛА МАТВЕЕВИЧА ГОДЕНКО: Орден Трудового Красного Знамени
Читайте также: Светлана Вьюгина, Николай Коновской: РАБОТАЙТЕ, БРАТЬЯ |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|
|||||
|
|
|||||
