"Наша жизнь еще не стала нами..."

24 июня 2023 года исполнилось бы 55 лет прекрасному поэту, сыну моему и другу – Арсению Конецкому.  Который скончался семь лет назад… Это День его Светлой Памяти.
Все, кто читал его стихи, независимо от возраста и взглядов, -  удивлялись  их художественной многомерности и глубине…  Арсений родился в високосном, 1968 году, когда один за другим  умерли  мои родители. Впитав с материнским молоком всю горечь прощания, сын стал моим спасением, творческим озарением и «колыбельной тайной»…   А сам  сделался чутким наследником генетических и солнечных бурь и социальных катастроф… Он дни и ночи читал, уйдя с головой в многотысячную фамильную библиотеку…
Но в 16 лет случилась беда: после укуса клеща он перенес тяжелый менинго-энцефалит… Однако, через пару лет, отказавшись от отсрочки, он добровольно - путем преодоления отслужил в артиллерийских войсках (1986-1988). Затем, пройдя конкурсный отбор, уехал учиться в Москву… Так случилось, что годы распада страны – стали его стремительно возмужавшей поэзией, бурной литинститутской юностью и трудной любовью… Поэма «Порог» - написана в Москве, в двадцатилетнем возрасте, а последующие молодые стихи  – с   масштабной   горечью  - пронзили рухнувшие  эпохи и вечные времена…
Поэт ушел в мир иной в 47 лет – не  подытожив  свои литературные труды…. Мне удалось по крупицам собрать и подготовить к изданию объемную книгу его  избранных стихотворений (500 стр.). Она несколько лет – ждет своего часа.  Но пару дней назад редактор сообщил, что книга Арсения Конецкого в этом году увидит свет… Дай-то Бог!
                                                                                                                                                             Любовь ЛАДЕЙЩИКОВА

 

Краткая творческо-биографическая справка.
Арсений Юрьевич Конецкий (24.06.1968 – 03.05.2016) – известный русский поэт. Член Союза писателей России с 1993 года.  Был самым юным, двадцатилетним участником последнего, IX Всесоюзного Совещания молодых писателей в Москве(1989) . Он  самый первый Лауреат Всероссийской Есенинской премии (1996).  Автор семи поэтических книг. Родился в Свердловске (Екатеринбурге)  в семье профессиональных поэтов. Еще учась в школе, сотрудничал с газетой «На смену!». Отказавшись от отсрочки (в 16 лет перенес клещевой энцефалит), отслужил в артиллерийских войсках. После службы в Армии поступил на очное отделение Литературного института и остался в Москве. Создал и возглавил поэтический центр «Композиция» в ЦДРИ. Одновременно был соруководителем «Клуба одного стихотворения» в ЦДЛ…  На разломные 90-е годы XX века пришелся пик его молодости,  стремительного прозрения и творческого взлета. Именно в этот период критика нарекла его «лидером квазимистического реализма».
Стихи Арсения Конецкого с интересом печатали многие столичные журналы, альманахи и центральные газеты. Он писал и прозу, занимался литературными переводами.  Полтора десятилетия сотрудничал с «Мосфильмом»  как профессиональный сценарист. Имя вошло в справочники и энциклопедии. Обладая высокой поэтической энергетикой и всесторонней эрудицией  вкупе с обостренной совестью, – Арсений Конецкий жил напряженной духовной жизнью, неся в себе тяжкое бремя вины за несовершенство мира и грехи всего человечества…  Глубокое погружение в философию и мифологию сделало его поэзию многомерной, свободно вторгающейся в иные времена и миры. Его творчество – новаторский сплав философской живописи с живым движением истории.

 

Арсений КОНЕЦКИЙ (1968-2016)

ЕВРАЗИЯ
Подземный гул копыт, что дальний гром
В лоскутный дым бродячих поселений
Обряжена весна. Степным костром
Чуть теплятся огни ночных молений.

Сухой грозою полон край земли,
И воздух – слюдяным свеченьем стали,
И высоко из медленной пыли
Вокруг костра слепые тени встали.

Забыто солнце в руслах древних рек,
Го яблоневый свет идет с востока,
И мы храним в тяжелых складках век
Запретный плод заоблачного ока.

У наших жен протяжны имена
И нежен взгляд с янтарной поволокой,
И кажется, что в нем отражена
Ржаная память полночи глубокой.

И шелковая ниточка вдоль рук,
И мятный сквознячок при поцелуе,
Когда тела изогнуты, как лук,
И колокольца колобродят в сбруе.

Когда восторг перетекает в ночь,
И кровь перенимает звон цикады,
Когда…Светает…Некому помочь
Ворочать нам державные громады.

И как сказать дымящейся стерне,
Растерзанной железным лихолетьем,
Что вскрикивают всадники во сне
И молятся о времени последнем?

Что даже там, где бурая тайга
Распластана, как шкура росомахи,
И где кружит в зените пустельга,
Нам не избыть младенческие страхи.

Младенческие страхи тишины
И судороги вдовьего проклятья,
Когда ущербный мерзлый ком луны
Обугленные разорвет объятья.

Но тем из нас, кто перейдет рассвет
И в руслах древних рек расплещет воды,
Хмельная память перебьет хребет
Во имя непрощающей свободы…
1993

КОЛОС
Наша жизнь еще не стала нами.
Но: листая вечер – на века! –
Я бегу упрямыми губами
Из терновника черновика.

Здесь слепые черные стрекозы,
Радуясь, роясь и мельтеша,
Восхищают в небо паровозы
Из железной ряби камыша.

Здесь трава шуршит зверьем и гадом,
Не вплетая в строки пустоцвет,
Здесь блуждает соловьиным садом
Обрученный с временем поэт.

Но пока мелькает шмель-отшельник
В норках перламутровых цветков.
Но пока пернатый пьет бездельник
Звездный холод одурью глотков,

Наша жизнь перетекает в голос,
В медное нашептыванье губ,
И растит в себе тот вечный колос,
Что хранит тоску нездешних труб.

Но судьбы неведомы угрозы
И строка несбыточна, пока
Не взлетели черные стрекозы
Из терновника черновика…
1994

ЛАКРИМОЗА
Долгий воздух продрогшего дня –
На излом розоват и морозен:
Зачарованно смотрит в меня
Молодая раскосая осень.

Там, где ветреной горной тропой
Обрываются черные кроны,
Ходит время безумной толпой,
Над которой кружатся вороны.

В шоколадные гнездышки снов
Заглянуть остается до срока,
Чтоб увидеть зачатие слов
В одичалом угрюмстве порока,

Чтобы не засыпать по ночам
На сутулых коленях восторга,
И не верить дорожным речам
Про запретные прелести торга…

Примири мое тело с собой!
Дай кромешную оторопь стану,
Не постигшему истины той,
От которой страдать не устану!

Дай же мне донести до тебя
Спелый воздух стремительных ссадин,
Одичавшее время дробя
У подножия сомкнутых впадин!

Чтобы вновь различить вдалеке
Пыльный склон сиротливого рая.
И уснуть у тебя на руке,
Бестолковую жизнь выбирая…
1993

МЯТЕЖНАЯ ОСЕНЬ
Настоенный на злом преодоленьи
Пернатый воздух под кривым крылом,
И горизонта всполохи оленьи,
И тление подземки за углом.

Все выдает пустую сердцевину
Стального неба, вросшего в тоску,
Навстречу ночи выгнувшего спину,
Готового к внезапному прыжку.

И повинуясь сгорбленному бреду,
Я вывожу проклятья на песке:
Мне незачем прикармливать победу
Зернистой кровью, ссохшейся в руке.

И я взрываю затвердевший голос
На тысячи затверженных частиц,
И чувствую, что небо раскололось
Под тяжестью обрушившихся птиц,

Но нет огня, чтобы расквитаться с ложью,
И подпереть душой небесный кров,
И я вбираю с нежностью и дрожью
Растерянную родины любовь…
1993

ОЧЕВИДЦЫ
Кровоточит осень и саднит
Ноющим дождливым бормотаньем,
И ключом вращающимся длит
Скуку заводным воспоминаньем.

В воздухе кислит от нечистот,
Из кремля доносится осанна.
От ворот уж лучше поворот,
Кровожадна осень и обманна.

Но толпа смыкается кольцом
С пьяною угрюмостью урода,
И холуй с бревенчатым лицом
Что-то врёт от имени народа.

На губах слоится шелуха,
Осыпая мстительные речи,
И в благословлении греха
Слышен залп карающей картечи.

Мужики в метро молотят вздор
С похорон в гнездо спешит ворона,
И расстрелян танками в упор
Площадной вертеп синедриона.

Но в бесстрастной книге бытия
Есть еще свободные страницы,
И восстанут из небытия
Тени черных дней, как очевидцы.
1993

ПРИЗРАКИ
Бесшумной птицы грифельный овал
Царапал ночь помарками в диктанте,
Луна такой была, что я читал
Не зажигая свет, терцины Данте.

Три пробило, терновник цвел в окне
Какими-то багровыми огнями,
И восставало прошлое во мне
Раскаивающимися тенями.

Три призрака шагнули из меня,
Три лепестка волшебного бутона,
Покачиваясь странно и звеня,
Взошли сквозь холод железобетона.

Я исчезал, перетекая в них,
Я истлевал, зерну уподобляясь,
И вот меня, вмещенного в троих,
Окликнул голос, множась и кривляясь.

Мы оглянулись, но была пуста
Дорога под пустыми небесами,
Мы оглянулись, но была пуста
Ночь, опрокинутая перед нами.

Один пошел на запад. На восток
Пошел другой. И сел на камень третий,
И каждый знал, что неминуем срок,
Сойдясь во мгле, шагнуть в костёр столетий…
1993

РАЗБЕГ
Тем и вечен оскал золотого огня,
Проходящего сферы любви,
Что мгновенья считаем с зачатия дня,
Наводящего ужас в крови.

Есть в пульсациях жизни животная связь,
Тронный Хронос и ток хромосом,
Уводящие нас в безвременную вязь,
Где ременный разбег – невесом.

Невесёлая участь гончарной Земли –
Сдвинуть стрелки на круги своя,
Чтоб пришли на сквозняк маяка корабли,
И прошла сквозь иголку швея,

Чтобы намертво сшитые наши тела
Затянуть в жернова шестерён,
Но живою любовь всё ж остаться смогла
В погребальной купели времён...
 19.10.1994

РОЖДЕСТВО
В пылающий свиток поэма грядущего свита,
Но я не ищу ни хвалы, ни хулы, ни совета:
Меня не отыщет небесная хмурая свита.
Сцепление слова. Сцепление снега.
                                                  Сцепление света.

Я лишь очевидец великого таинства снега:
Здесь мертвая птаха свистит, как стрела печенега,
Здесь в сумерках в небе разлита разбойная нега.
Сцепление света. Сцепление слова.
                         Сцепление снега.

Здесь в вольном разбеге сшибается конная лава,
И рыбарь Симон ожидает обильного лова.
Вот так и проходит земная метельная слава:
Сцепление снега. Сцепление света.
                              Сцепление слова. 
1992

ТАБОР
Я страсти твоей самозванец:
И взмах одичавших ресниц,
И этот пугливый румянец
Я выбрал из тысячи лиц.

Пускай над безумием торга
В зените кружит пустельга,
Но смята в ладонях восторга
Одежд кружевная фольга.

И, тонкое чувствуя рядом
Дыхание, вспомню с трудом,
Кто я, и откуда я родом,
И где мой блуждающий дом?

Шепча перелетную тайну,
Губами к запястью прильну
И ниткой коралловой стану,
Вдоль пальцев плеская волну.

И пальцев взволнованный табор,
Кочуя к двуострию гор,
Свободным твой сделает выбор,
Коварный ведя разговор.

И древних кочевий приметы
Проявятся из темноты:
В бездомные эти рассветы
Мне будешь отчизною – ты…
1993

ТРЕПЕТ
Проросшие из сумрака соитий
До серебристой дрожи вдоль спины,
По солнечным сплетениям событий
Листвою наши тени сочтены.

Мы сцеплены такою страшной силой,
Что не разъять ни тел, ни голосов,
И что нам сплетни вечности постылой,
Когда закрыто время на засов?

Когда, столетья обращая в пепел,
Коротким жженьем вывернута ночь,
И зерна отдаляются от плевел,
И головокруженье рвется прочь.

Мы так вросли с тобой друг в друга оба,
Что трепет мой пьянит твои сосцы,
И кровью родникового озноба
Разорвано дыхание пыльцы.

Ты помнишь: в день, когда погибла Троя,
Нас рассмешило рвение мужей,
Когда герой преследовал героя,
И солнце блекло в кружеве стрижей.

И что войска и предсказанья Феба,
Когда твой запах бьется у виска,
И ни цари, и ни посланцы неба
Не властны  тронуть даже волоска?..
1993

 

РЕКВИЕМ ДЛЯ БРОНИРОВАННОЙ ФЛЕЙТЫ
1
Когда отгуляет февраль, я прожитого не верну: 
Тринадцатый месяц – печаль от нас отделяет весну.
Тринадцатый месяц – печаль высмеивает календарь,
И вкопана в сумерки даль, и клен не бормочет тропарь.

Мне словом дарована власть заклясть тебя музыкой вновь,
Увидеть, коснуться, украсть и страстью упрочить любовь.
За там, за полоской ничто, за черной порочной чертой
Проточные тени авто текут по столице пустой.

Постой, непочивший лихач, четыре квартала в покой
Промчи, перенянчи, проплачь меня полуночной Москвой!
Меня полуночной страной, подвешенной вниз головой,
Смешай с беспризорной листвой, смешай с проржавевшей травой! 

2
В углу проходного кафе, шальной колесницы вблизи,
Восславит аутодафе фонарь на костре жалюзи.
И – будет октябрь на двоих и берег, и прорезь моста,
И вздрогнет в объятьях моих сгустившаяся пустота.

Как страшно поверить живым, за этой полоской ничто,
Что выбритым и молодым ты сел здесь когда-то в авто,
За там, за седьмою водой калинового киселя,
За черной увядшей грядой малинового кремля,

Где время расстреляно вспять пятнистою сворой огней,
Где в камни уложено спать безбожное братство теней.
Меня полуночной страной четыре эпохи проплачь –
Лубянкою и Моховой, лихач мой, стукач мой, палач!

Любовь моя, ты вдоль штыка всходила в октябрьской крови.
Но малая прядь у виска – ничто для вселенской любви,
Когда бронированный ад встает в изголовье кремля,
И в ужасе прячется сад за тлеющие тополя…
1993

 

ПОРОГ
(Поэма )

«Всякий, кто смотрит на женщину
с вожделением, уже прелюбодействовал
 с ней в сердце своем»
Матфей, 5, 28

Я бродил по гулким закоулкам
Без надежды обрести ночлег.
Вдруг из тьмы, как чертик из шкатулки,
Предо мною вырос человек.
Не представясь, не спросив о спичках,
Взял меня он за руку: «Пойдем!»
И на подскочившей электричке
Перенес – покорного  – в свой дом.
Долго снег сметал с широкой шляпы,
Долго цокал туфлей о порог,
Долго-долго крючковатой лапой
Ключ вставлял в невидимый замок.
В холле типовой многоэтажки,
Где из окон виден снежный лес,
Вдруг дохнуло холодом с небес,
По спине забегали мурашки, –
То хозяин, ангел или бес,
Двери отворил с усильем тяжким.
Вежливо подпер рукою двери.
Подтолкнул меня вперед: «Входи!»
А в прихожей мрачно, как в пещере,
А в прихожей пусто, как в груди
Из которой выломалось сердце,
Предвкушая тайну впереди,
Но хозяин повторил: «Входи!»,
Вспыхнул свет, и низенькие дверцы
Очутились на моем пути,
Но другие – с золотой скобою,
С тонкою причудливой резьбою...
В третий раз он приказал: «Входи!»

* * *
Свет неверный, плещущий, каминный,
Отрывал ряды томов старинных
От неразличимых грубых стен.
С потолка свисала паутина,
По углам метался писк мышиный
И часы, большие, с мордой львиной,
На лежак отбрасывая тень,
Полночь били...
«Вот и новый день!
В нем своим ты обзавелся домом!» –
Произнес таинственный знакомый,
В кресло сел, подбросив дров в камин:
«Пустота –рождает изобилье,
Тяготенье –насаждает крылья,
А плодов гниенье –свежесть вин.
Свет Звезды приносится из Мрака,
А в молчаньи...
                             Что за черт? однако,
Почему ты до сих пор стоишь?
Ну, садись же!..»
                             И ему покорный,
Сняв пальто, сел в кресло.
Плед узорный
На меня хвостом смахнула мышь.
«Да! Я рад, что ты не отказался!
Знай же, для тебя предназначался
Этот Дом и Книги, и Часы...
Я имею честь, – он смежил веки, –
Быть Хранителем Библиотеки
И еще...» – Затих. Потер усы. –
«Ну, да ладно... Это и не важно!
Что ж! Живи, читай, твори отважно!
Только помни все, что я сказал
И скажу... Помыслить даже страшно...
Приумолк. Обвел глазами зал.
И остановив взор на распятьи,
Так поведал:
                     «Древнее проклятье
Наложил на эти стены Рок –
И ни для утех, ни для зачатья
Не должна переступить порог
В Доме этом женщина иль дева,
Паче же – невеста иль жена, –
Иначе божественного гнева
На него обрушиться волна
И восстанет из земного чрева
Давний мой приятель, Сатана!»

* * *
Я очнулся только на рассвете.
Задремав в тепле, я не заметил,
Как ночной знакомец мой исчез.
За окном стонал безумный ветер,
Продираясь через зимний лес,
За окном мороз раскинул сети
И в его знобящие силки
Попадались птицы и зверьки,
В чьих глазах застыли сны о Лете.
 
В глубине камина тлели угли...
Как все странно...
                                Кто он?..
                   Враг ли... Друг ли,
Кто он, мне не давший умереть,
Мне дарующий надежду снова,
Мне – не проронившему ни Слова! –
И, дай Бог, не проронить и впредь!
И дай Бог не расплескать до срока
Тот настой, что крепок и искрист.
Только – тайно!.. В бреде одиноком
Наполняя им бездонный лист!

Чья-то тень скользнула над порогом
И прервал мои раздумья свист
Крыльев, мне невидимых, но мощных.
И по стенам заметалась тень.
Пустота. Свист крыльев. Чья-то тень.
Только пустота и только тень.
И с тех пор вседенно и всеночно
В тьме Великой Ночи сгинул День:
Творчество и труд прозренья книжный,
Восходя с ступени на ступень,
Не выносят свет и грохот лишний –
Только пустота и только тень...

* * *
Так я жил, лишь полночью томимый,
Суета земли влачилась мимо
Светлого порога моего...
Светлого!.. Да! Ибо, тьму нашедший,
Я светло блуждал среди прошедших
Дней, в которых скорбь и торжество
В пламени слились неугасимом,
Том, что мы Историей зовем,
И душой, мятежной и ранимой,
Воскрешал в бреду за томом том.

Сто веков, толпясь, вошли в мой Дом
Поступью своей неукротимой.
Сто веков... И вьюгой за окном
Суета земли влачилась мимо,
Ничего не ведая о том,
Там, где жизни нить сплетают Парки,
Я читал свои стихи Петрарке.
При едва мерцающем огарке
Моцарт мне симфонии играл.
Блок и Гоголь речью вдохновенной
Наполняли разум мой смиренный,
Верой – дух…
                         И Врубель дерзновенный
Демона с меня нарисовал...

* * *
Но доселе, в Памяти блуждая,
В древних книгах и чужих веках,
И на звездах след свой оставляя,
Оставляя звездный свет в стихах, –
Взаперти сидел я, хоть запрета
На прогулки мне не налагал
Мой знакомец...
Что ж! В дорогу! В Лето!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но в глазах, отвыкнувших от света,
Словно бы низринулся обвал,
Расчертив блуждающий овал...
«Боже! Сколько трав, деревьев, света!
Отчего я их не замечал!» –
Так воскликнул я, забыв при этом,
Что пришлось бродить по переулкам
Без надежды обрести ночлег,
Что щетину брил шершавый снег,
Позабыл!..
                  И опьяненный солнцем,
Я у встречной девушки на донце
Бирюзовых глаз увидел свет,
Тот – далекий, несказанный, звездный.
Вспомнил о Проклятии...
                                           Но поздно! –
Улыбнулась: «Милый, столько лет
Я молюсь, с надеждой и тревогой,
Чтоб ты перестал быть только сном!»

За руку, смеясь, взяла: «Пойдем!»
Я шепнул себе: «Побойся Бога!»,
Но затмила разум поволока,
А она была так волоока,
Так доступна...
                       И перед порогом
Я схитрил: и на руках внес в Дом.

* * *
 «Как здесь грязно!» – паутину сбила
И мышей, мне милых, потравила,
Убрала с постели пыльный том.
Дальше?
            Дальше вспомню я едва ли...
Только запах губ. Ее глаза.
Только трепет тел. Ее глаза,
Что закрылись в миг, когда взлетали
В небеса . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Но в сладкий миг зачатья
Совершилось древнее проклятье:
Рухнул свод. Расплавилась постель.
Книги-птицы, замахав крылами,
Взвились в небо. И исторглось пламя
Из земного чрева. Дикий хмель
Перевил обугленные стены.
И неперенесшие измены,
Рукописи вспыхнули в углу.

* * *
Черный ветер разметал золу.

* * *
Нам обоим небо даровало
Жизнь.
              Но, Боже, как же это мало,
Если ты переступил Порог!
Я пришел к любимой – не узнала,
Позабыла... Было?.. Обсмеяла
Мой порыв ее коснуться ног.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И опять я, нищ и одинок,
Не простивший сам себе измены,
Вдаль бреду, раздумьями согбенный,
Мимо сорок сороков дорог,
И путям проезжим – поперёк,
По своей, одной во всей Вселенной,
И шепчу, что мне Знакомец рек:
              «Пустота –рождает изобилье,
               Тяготенье – насаждает крылья...»
                И еще: «Ты царь: живи один...»
Вот и все, что вынес я из Мрака,
Верный и бездомный, как собака,
К Истине бредущий паладин... 
1988

Наш канал
на
Яндекс-
Дзен

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Система Orphus Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"

Комментариев:

Вернуться на главную