Владимир ПЛОТНИКОВ (Самара)

Британская Венеция

«Английские» главы (фрагменты) из романа «Московит и язовит»

 

От автора: Конечно, обидно, что многотомный роман не выходит хотя бы по частям, как было принято в прежние времена. Это бы дало ему шанс предварять последовавшие одно за другим события (и по времени, и по анализу их исторических корней): украинский майдан-2014, замятня-2015 с Турцией, встреча-2016 Папы с Патриархом…
И даже не потому обидно, что, при хорошем тираже и, соответственно, упреждающем резонансе, это бы придало актуальности книге. Важнее, что это хоть бы малость способствовало более глубокому проникновению читателя в суть происходящего.
К сожалению, первые 2 тома вышли минимальным тиражом в журнале «Русское эхо» (2014-15), а в 2016-м - отдельными иллюстрированными книжками за счет автора (по 100 экз.).
Между тем, случилось вот и «нежданное обострение» с Лондоном, на который веками молились наши интеллектуалы-западники и олигархи-бандиты. Однако так ли уж нежданно грянуло все это? Ан нет, подноготная-то – там же, в 16 веке.
Предлагаю подборку «английских глав» о том, как создавался британский шпионско-имперский монстр, изначально направленный на тактический обман Ивана Грозного и стратегическое сокрушение тысячелетней России.

От редакции: фрагменты романа уже публиковались на сайте "РП" здесь, здесь и здесь.

Мы поздравляем Владимира Ивановича Плотникова с 55-летием, желаем здоровья, удачи и вдохновения!
Также мы желаем писателю найти спонсора для издания этого поистине грандиозного исторического труда.

 

«Мавр» королевы Англии

Джон Ди потеребил подснеженную бороду, на ладонь «спрыгнули» три зёрнышка кунжута. Надо бы расчесать. Только не здесь. Даже ему, величайшему колдуну, в этом кабинете было не по себе. А кое-кто не без оснований полагал, что это самое зловещее место в Европе. После казематов инквизиции и московских застенков.

Попадая сюда, Ди всякий раз приходил в замешательство. Его бросало то в жар, то в холод. Мелкая дрожь сменялась ознобом, озноб - онемением. И было с чего. Хотя бы с того, что в кабинете четыре двери, плюс исполненное под дверь ростовое зеркало в зелёной яшме. Поэтому никто никогда не угадает, откуда явится хозяин. Кроме Ди - автора этих «эффектов». Уж он-то знал, что хозяин прячется за высокой кафедрой у камина. Просто его не видно.

Тем более, вряд ли кто-то скажет точно, сколько у сэра Фрэнсиса резиденций. Одних официальных числилось три: роскошный приёмный покой государственного секретаря в Уайтхолле; поскромнее в Виндзорском замке - для дипломатических встреч; личный особнячок в Бэрн-Эльмс с конюшней для «почтовых скакунов». Плюс несколько городских кабинетов – для совсем уж непубличных визитов, как вот этот... 

Уже битый час Джон Ди потел и киснул над недельным гороскопом королеве Елизавете. Сложность заключалась в том, что политический элемент прогноза должен быть согласован с правилами астрологии и, при этом, они бы не противоречили текущим планам лорда Уолсингема, хозяина этого кабинета. В свою очередь, и королева, женщина практичная и проницательная, не должна догадаться, что кто-то смеет «корректировать» её «звёздную лоцию».

Ди уставился в зеркало. Высокий рост, сухое тело, свекольный халат с распашными от локтя рукавами, стёртый румянец под маслиновой скуфейкой, траурная кромка обкусанных серных ногтей, исцелованная ожогами правая ладонь. Всё то же и всё тот же, что и двадцать лет назад. Ну, разве только волос оплыл сырной плесенью.

Но вот в зеркале слева…

Джон Ди дёрнулся. Над кафедрой справа… возникло тёмное лицо в угольной, с проседью, бородке. Непроницаемо тусклый взгляд. Глуховатый голос без оттенков. Замкнутый, колючий, скрытный нрав, вся страсть которого крутится на цинковых кончиках вздёрнутых усов. Это и есть сэр Фрэнсис, лорд Уолсингем.

Пуританин до мозга костей. Прозвище «мавр королевы». Дело не в слишком смуглой для северянина коже, а в ещё более тёмных делах, которые вёл он, точно тарантул, раскинувший щупальца во все концы Европы. И щупальца эти настолько клейки, что раз угодив на их присоску, - ты обречён болтаться так до конца своих дней.

Крошечной секирой разрубив слипшиеся в поленницу свиные свечи, сэр Фрэнсис поднёс две к алой ящерке камина. Запалив, водрузил на кафедру. В зазеркалье страшно полыхнули зарницы. Глубоко запавшие глаза оснастились линзами, два волчьих огонька вгрызлись в пергамент.

Кафедру плотно обступали приземистые тумбы и шкафчики, на них танцующие тени щупали и обшаривали древние и новейшие манускрипты, свитки, книги, карточки и таблицы, письма и расписки, атласы и карты. Чуть выше зловеще вспыхивали, тайно подмигивали и устало гасли золочёные часы и бронзовый глобус.

На посторонний взгляд, полнейший хаос без малейшего намёка на систему. Однако хозяин кабинета за минуту мог извлечь дюжину разнородных документов, а за вторую сложить из них радужную и гармоническую в своей связности мозаику. Он - и никто более другой в мире.

Ди бросал резкие косые взгляды, и память слепляла из обрывков досье на того, про кого все знали много меньше, чем он, казалось бы, знал обо всех и каждом. Но опять же менее всего это касалось лично Ди. Что ни говори, астрологом быть удобнее, чем профаном. И если не достанет знания, мы сумеем прочесть по лицу...

* * *

Минувший год был для Ди самым удачным. Начать с того, что сэр Хэмфри Гилберт1 передал ему право владения на все области, открытые им в Новом Свете к северу от тридцатой параллели. А это весьма значительная доля Северного американского континента. В ответ Ди начертал план создания великой империи с центром в Лондоне, где научно доказывалось, что путь к империи суждено проторить Хэмфри Гилберту, храброму корабелу и брату не менее отчаянного Уолтера Рэйли2 .

Своим имперским планом Ди окончательно покорил королеву и министров, что официально упрочило славу и привилегии штатного астролога Её величества, королевского Двора, а неофициально – и государственного секретаря Уолсингема. Притом что магия с гороскопами последнего волновали куда меньше, чем склонности Ди к тайнописи и криптографии. Стоит ли удивляться, что очень скоро Ди повис на крючке главного шпиона королевства, подёргивая гирлянду собственных «крючков» со всеми теми дурачками, что повелись на его «магические» штучки.

Клубок «кукольных ниточек» госсекретаря Уолсингема был сложен, прочен и перепутан так, что, сказав на ночь «Меня обошла участь сия», ты рисковал проснуться, связанный по рукам и ногам. И даже лучший ученик Ди – поэт Филип Сидней3 – женившись на дочке сэра Фрэнсиса Франциске, тотчас попал в сферу влияния тестя.

* * *

Пока Ди бросал на патрона косые взгляды, тот не удостоил его даже движением зрачка. Ему этого и не требовалось: зная биографию, лорд видел мага не хуже, чем тот Вселенную через свои магические кристаллы.

Не первый уже год в столе Уолсингема пылится кипа проектов колдуна: «расчёт исходного меридиана в Гринвиче»; «макет ходячего железного существа»; чертежи навигационных приборов, увеличительных стёкол, приближающих трубок и даже сатанинского зеркала, чья концентрированная энергия мощнее, чем у Архимеда в Сиракузах, когда он поджаривал римский флот… Да как-то вот всё руки не доходят. И дойдут ли?

В сущности, если отбросить все эти мистические фокусы, вполне нормальный человек. В меру корыстен, не в меру честолюбив. И это хорошо: значит, ему, как и последнему бродяге, нужны лишь косточка и поводок. Ведь что такое человек? Самое беспомощное животное, потому что полно слабостей, не свойственных ничтожнейшей из тварей. И для правителя всего важнее умение это животное прикормить, чтобы потом взнуздать - раз, но навсегда. Прикормка и поводок. Вот и весь секрет политики. 

В мире реально существует и плодотворно действует системный и бессистемный, с виду совершенно неорганизованный, даже хаотичный, но всеобщий заговор интеллектуалов. И, прежде всего, в дурманной области Непонятного, рассуждал сэр Фрэнсис. Участники этого заговора живут и кормятся во всех слоях общества и разных странах. Они делятся на верующих и безбожников, белых и цветных, католиков и протестантов, знать и чернь, фанатиков и гуманистов, грамотеев и невеж, поэтов и палачей… Но все, так или иначе, присягнули нашей идее Тени. А Тень – это таинственная власть незримых поводырей. Одни присягнули откровенно - Мамоне и власти. Другие, на словах, и во имя смирения - Богу.

Первые всё делают сознательно и по жёсткому тарифу. Вторые – совершенно искренне, простодушно и бескорыстно, с оправдательными оговорками, а потому безотчётно - на свой страх и риск. Единит же всех то, что косточку им протягивает рука поводыря…

И у каждого участника «негласной конвенции» есть свой персональный пунктик. Назовём его «эзотерика», «алхимия», «мистика», «магия» - в общем, Непонятное. Все хотят приобщиться к Непонятному или хотя бы казаться допущенными в круг Тени. Непонятное быстро овладевает и намертво спутывает всех и каждого. Одних - как смертельных врагов. Других - как душевных союзников, приятелей, стольников. Но всех роднит и скручивает одно – они не могут друг без друга, без жертвенно-вампирической крови ради пустой интеллектуальной болтовни, которую они называют научной дискуссией, публичной или эпистолярной, тет-а-тет или на расстоянии, заочной и даже отложенной во времени дуэли. Сообразно статусам крепчают титулы: Непонятное теперь величается Непостижимым, а там рукой подать и до Недостижимого. 

Зазнайки взыскуют хвалы и аплодисментов. Сквалыги рубятся за кафедры и гонорары. Чудаков вполне устроят лекции и книги. Идиоты тоскуют по шишкам и синякам. Сутяг пьянит дух азарта и спора. Убогих влечёт в утлую келью с алхимическими флюидами продвинутого адепта. Безумным подавай мистический экстаз и тогу просветлённого пророка. Самые же дурные, ошибочно приписав эзотерику своему вампиризму, пускают кровь или всходят на эшафот… Тут всякий сыщет своих тамплиеров.

Мы же заплатим каждому по мере его. Кому-то – чином и титулом. Кому-то - тёплым креслом и как бы признанием избранных. Кому-то – плотной связкой регалий и лавровых венков. Есть и такие, которым подавай посмертный ореол мученика, павшего от рук заклятого врага.

Устроим!

* * *

За одной из дверей шаркнуло. Уолсингем проскользнул в тёмную, тесную, почти слившуюся со стеной нишу. Хитрый «глазок» конструкции Ди позволял обозреть всю приёмную - келью без стульев и скамей с одиноким окошком под потолком. У внешней двери в полумраке на вечном посту Крис, бесцветный секретарь-привратник, человек-фильтр, сквозь который невозможно просочиться.

Чуть ближе громоздкая фигура, ну-ка, ну-ка – да это же старый знакомец. Черты не разглядеть, но «голову на отсечение», это Генри Кэри. Первый барон Гансден, близкий родич королевы Елизаветы, сейчас он, словно бедный родственник, неприкаянно топчется и неуклюже прячет под полой корзину с… весьма блескучим подношением. Нелепый тип. В пьяном виде подловлен на крамоле. И теперь его серебро «скрасит нужды секретной службы». Мера радикальная, но вынужденная.

Августейшая родственница барона, Елизавета I Тюдор, известна своей скупостью, особенно, в части финансирования разведывательного ведомства. Их величество как-то странно убеждены, что мы все обязаны укреплять интересы государства за свой счёт. Ну, раз так, отчего бы не воспользоваться карманом дурака из королевской семьи? Ведь на пользу же империи! О своём кармане лорд Уолсингем не пёкся, он был чистый фанатик великой Тени, что властвует Светом.

Кажется, там кто-то ещё. Ба, да это ж Банистер, личный хирург Её величества. Весьма задиристый тип. Только куда же подевался весь его гонор? Ах, вот оно что: доктора назвали шарлатаном за его знаменитую «панацею» - присыпку из египетских мумий 4. Это ведь уму непостижимо, сколько лет почивал сей выскочка на лаврах «трупного рецепта»! Снискав кредит доверия в высшем свете, он пользовал даже членов королевской фамилии. Правду говоря, сам Уолсингем, которого недоброжелатели считали чем-то промежуточным между крокодилом и скорпионом, никогда не одобрял варварские методы Банистера и ни разу не прибегнул к чудо-порошку из молотых мумий. В силу природного консерватизма, из всех лекарств сэр Фрэнсис признавал лишь мази и настои своей бабушки. Что и отличало его от королевы, которая вот уже 18 лет после перенесённой оспы омолаживается «целебной смесью из жира неостывших трупов, скипидара и пчелиного воска».

Характерно, что покуда Банистер вытапливал жир из «свеженьких», у него всё шло как по маслу. Но слава и деньги развращают. Банистер не был исключением. Словно тщеславный молокосос, ринулся он за экзотическими эликсирами. «Мумия фараона и жреца – панацея из вечной материи». Уолсингем хорошо помнил все эти восторги уличных газет. Так вам свежатинки захотелось, профессор?! Тогда не плачь.

Буквально, вчера Уолсингему донесли, как от притирания мумийной пылью у купца Московской компании развилась гангрена. И теперь великий медик мечтает о том, как бы замять скандал. А кто лучше всех умеет закляпить рот, чем тот, о ком  говорят: «Не приведи Боже узреть острие кинжала Уолсингема, но нет иглы, которая сшивает тайну лучше, чем это острие». Если она того заслуживает, добавим мы.

Вот к чему приводит влечение к заморским ересям! Что ж, впредь будешь умнее, господин королевский хирург. Правда, это тебе отольётся не меньше, чем в сто золотых для пользы короны в лице её тайного филиала. Пока же покукуйте на пару с бароном. От спеси нет средства лучше, чем подвесить дурака.

Кстати, у меня им встречаться не стоит - Банистеру и Ди.

Иди, Ди…

* * *

Опасный, сильный человек. В мире таких наперечёт.

Великий астролог Ди знал биографии сильных мира сего. Властители. Воители. Мыслители. Художники… Яркие жесты, крутые замыслы, громкие подвиги. И всё это стократ раздуто записными трубадурами.

У сэра Фрэнсиса методы другие: тихо, скромно, незаметно. Самое звонкое у него - пара титулов и должностей. Но никто при всём желании не услышит про конкретные дела, а в делах не разглядит чего-то из ряда вон. Скупо. Сухо. Серо. Наверное, именно так работали египетские мумии доктора Банистера при жизни, когда их называли «мессир иерофант», что у египтян означало «верховный жрец».

…50 лет, но выглядит старше. Потому что ещё вопрос: а спит ли он хоть три часа в сутки? Сегодня точно не спал, чему свидетельством синяки под глазами.

Ди ошибся: Уолсингем спал, но к утру у него разыгрался приступ каменной болезни.

…Вот уже 9 лет министр иностранных дел. Лорд, член Тайного королевского совета. А, возможно, первый кукловод Тайного Совета.

И биография у него такая же – тихая и незаметная…

* * *

…Сын юриста, Фрэнсис Уолсингем получает блестящее образование: Кембридж, коллегия адвокатов, Падуанский университет.

…Вдохновясь интригами тайных агентов и шпионов Венеции, Флоренции, Генуи, Ватикана, молодой юрист с головой погружается в интеллектуальный серпентарий Томмазо Макиавелли. Новичок в политике, он запросто знакомится с «начинающими» иезуитами. И уже скоро свивает гнёздышко осведомителей в Падуе. Урокам власти учится у самых хитроумных теоретиков и царедворцев. Свободно входит в доверие к итальянцам, за что отдельное спасибо смуглой коже.

…По возвращении в Англию долгих 8 лет довольствуется местом  сельского сквайра. А потом в одночасье предлагает короне такие услуги, что в том же 1568 году назначается доверенным лицом лорда Сесила5 . Признанный мастер закулисной игры, Сесил не может остаться равнодушным к принципу новичка: «Нет ничего более угрожающего, чем  безопасность».

…Лорд Сесил не ошибся: 36-летний Уолсингем обнаруживает такой талант к агентурной работе, что в считанные месяцы обзаводится сетью шпионов и доносчиков. Искусно recruit (англ. - вербуя) свежих, он перевербовывает и опытных вражеских эмиссаров. А лорд-мэр Лондона еженедельно вручает Уолсингему перечень всех квартирующих иностранцев.

…«Не будь негодяев, честные люди вряд ли бы сумели узнать что-либо о злоумышлениях против себя», - этой фразой Уолсингем оправдывает любые средства для достижения целей. Очень скоро его боится весь Лондон. А при Дворе стараются держаться подальше. Даже щепетильная королева прощает начальнику тайной службы жёсткость и бескомпромиссность суждений. И как знать, не в крови ли причина её снисходительности, ведь Уолсингем состоит в родстве с Марией Болейн, старшей сестрой матушки Елизаветы.

…В 1570-м уезжает на три года послом в Париж, где становится свидетелем интриг при дворе самой Екатерины Медичи, «Макиавелли в юбке». Отлично усвоив её «Варфоломеевский семинар», делает соответствующий вывод: «В политике не бывает ничего недозволенного, потому что, если ты вращаешься среди мерзавцев (а кто ещё имеет шанс выжить в нечистотах?), то и самых праведных целей можно достичь только руками самых низких нечестивцев».

…Покидая Париж, 40-летний посол оставляет при дворе Валуа и среди англо-ирландских эмигрантов целую россыпь «грибов».

* * *

…Вернувшись в Лондон, по настоянию лорда Дадли 6, берётся  нейтрализовать козни испанского короля Филиппа II. И лорд Сесил с облегчением сваливает на преемника «сизифову глыбу» своих обязанностей, к которым незаметно прилипают совершенно новые: международные дела, дипломатическая корреспонденция, борьба с пиратами, контроль над торговлей и строительством, обуздание взяточничества...

Отныне всё это входит во внешний круг забот министра. А ведь есть и внутренние: безопасность трона и страны, работа с секретной информацией и агентурной сетью на всех этапах: от вербовки и перевербовки, слежки и провокации, дезинформации и шантажа до организации диверсий и покушений, личных допросов и персонального участия в пытках...

…Опасаясь заговора католиков, Уолсингем неустанно следит за Марией Шотландской. В отличие от незаконнорожденной Елизаветы, у этой энергичной правнучки Генриха VII есть законное право на английский трон. Во всяком случае, так считают проклятые католики во главе с папой римским. Все эти годы узница наглухо изолирована в Шеффиллдском замке.

* * *

Прошло 13 лет. И что же мы видим?

«Нет ничего более угрожающего, чем безопасность». Приняв «шпионское наследие» лорда Сесиля, Уолсингем значительно приумножил и усовершенствовал «секретную службу» Её величества. Для ослабления Испании он активно поддерживал корсаров, преуспевших, в свою очередь, по части грабежей и истребления испанского флота – «самой большой угрозы для безопасности Англии». Снабжаемые точными планами передвижения испанских судов, которые добыла служба Уолсингема, Дрэйк, Гилберт, Рэйли, Хоукинс и Таггарт7 били без промаха...

И вот тут-то сэру Фрэнсису никак не обойтись без Джона Ди. А тебе, Джон, – без сэра Фрэнсиса. Вы же оба помешались на общей идее Британской империи, где никогда не заходит Солнце.

* * *

Ди поймал себя на том, что слишком долго и откровенно сверлит затылок шефа. Когда-то ненавистный. Когда-то…

Это и было хуже всего: ты давно уже перестал ловить себя на том, как тебе стыдно, что ты, великий маг и учёный, вынужден прислуживать какому-то мутному типу в его беспросветных играх и кознях.

* * *

Стыдно?!

Да не более чем всем творческим гениям королевства: Ройстону, Марло, Сиднею… Каждый из них играет ту же роль, и все они давно посажены на поводок Уолсингема.

С косточкой в зубах…

Стыдно?!

Пожалуй, уже нет.

Брр, зябко, однако…

 

Сэр Фрэнсис и Фрэнсис сэр

Вернувшись к кафедре, Уолсингем так и не удостоил Ди взгляда. Было бы за что. Гороскоп для королевы или хоть для нищего – это просто тьфу, за это даже платить стыдно, не говоря про то, чтобы требовать за него деньги. Да и пресловутый план колониальной империи не ахти какая вершина мысли. Вполне себе рядовая утопия, которую, если кто и реализует, то уж никак не магические фантазёры типа королевского астролога, а конкретные ребята одного пошиба с Рэйли, Дрэйком – ну и самим Уолсингемом.

Работая в режиме повышенной скудости, сэр Фрэнсис не относил скупость к числу пороков. Нормальный и оправданный подход для ведомства, столь же скрытного, сколь бедного, чтоб его директор мог себе позволить платить за информацию слишком дорого.

Раскрутить на деньги королеву? Скорее бык родит антилопу. Вот и приходилось экономить, буквально, на всём, находя параллельные источники, зачастую, невещественные. Допустим, шантаж. А что? Не в пример честнее взятки или разврата. Да и человека куда проще ловить тёпленьким на мзде, а ещё лучше на чьём-нибудь теле.  И очень скоро богатейший компромат на всё и вся стал жирным каналом пополнения ведомственной казны.

Пожалуй, во всём мире, не осталось такого рода занятий, которым бы погнушался сэр Френсис при поиске «своего человека». Армия и флот, королевский двор и купеческая контора, тюрьма и подворотня, овчарня и скотобойня, семинария и университет, сцена и литература... И неважно где: в Мадриде или Антверпене, Риме или Константинополе, Стокгольме или Москве, в рыбацкой деревушке или на удалённом маяке. Везде у лорда Уолсингема были осведомители.

Но больше всего министр полагался на дипломатов. Совершенно особый род существ, чью логику, иной раз, не понимал даже он. Да и как понять: блестящие обладатели титулов, замков и состояний, эти безумцы не щадя сил бьются за далёкую, но полную риска должность in the middle of nowhere8 . Впрочем, шут бы с ними - был бы спрос, а уж сэр Фрэнсис заставит «счастливчика» долго ещё «благодарить» родное государство за оказанную честь. И ни разу ещё он не ошибся: королевские ставленники при заморских миссиях платили сторицей. Те же послы при турецком султане на свой страх и риск ссужали деньгами толковых туземных политиков, особенно в беспокойных провинциях, лишь бы последующая деятельность «протеже» отвечала интересам английской короны. И лишь в редких случаях, когда требовалось инвестировать восстание и заговор, к делу нехотя подключался лорд Сесил – казначей Её величества.

* * *

Манко звякнул колокольчик. Уолсингем впервые глянул на Ди. Этого оказалось достаточно, чтобы понятливый маг упорхнул в левую дверь, пропустив парочку, которая легко бы могла разыграть комическую пантомиму, если бы не зловещее выражение лиц.

Первый был худ и высок, без единой мышцы, весь из жил. Несмотря на моложавый вид и должный возраст, он был почти плешив, а где не лыс, то сед, как лунь. Фрэнсис Миллс, незаменимый личный секретарь шефа секретной службы. Несравненным талантом Миллса была систематизация донесений. Сегодня, к примеру, он чётко рассортировал дюжину сводок от французских агентов, почти столько же из княжеств Германии, три из Голландии, четыре из Испании. Не говоря про веер итальянских avvissi: из Английского колледжа в Риме (чёртово логово иезуитов из числа оппозиционеров Елизаветы, подготовленных папистами для диверсий в Англии), из Феррары, из Кремоны, из Савойи...

Непреходящая ценность Миллса состояла в том, что он в одиночку мог бы заменить целое министерство в более состоятельной стране.

Ровно двумя головами ниже, из-под локтя Миллса, выглядывало настороженное молодое личико, хотя это, наверное, тот самый случай, когда слово «морда» не напрашивается, а стучится. Всё в оспенных рытвинах, багровое мясо с парой желтоватых расплывчатых «угольков» обрамлялось огненно-рыжей, будто ни разу не чёсанной шевелюрой. Чуть сгорбленный, подслеповатый коротышка, но в кругах посвящённых имя его, Томас Фелиппес, внушало страх, почтение и зависть. Второй секретарь Уолсингема и первый секретарь Миллса.

Без всякого Тритемия9 , этой азбуки шифровальщиков, лишь раз прослушав «приватный курс» Джона Ди, бывший чипсайдский «карманник» обнаружил феноменальные способности к языкознанию, криптографии и с той поры служил, как пёс - на слух и нюх. Меньше чем за пару лет Фелиппес настолько усовершенствовал свои природные навыки, что стал корифеем службы. А попрактиковавшись на континенте в качестве курьера, по возвращении заменил «штат» тайнописцев.

Фелиппесу было «раз плюнуть» воспроизвести по памяти герб или подделать документ любой сложности на любом языке. Не нарушив печати, бывший трущобный парнишка с лёгкостью вскрывал письма и, не оставляя следов, запаковывал их обратно. Кажется, не было такого шифра, ключа к которому он бы не подобрал за считанные часы.

* * *

Уолсингем смерил их взглядом. Миллс как всегда хранит монументальность. Фелиппес крысоват, но уверен в себе. И это, Уолсингем знал точно, будит в более опытном Миллсе ревность. Ещё пара лет, и дворовый выскочка, вчерашний «эй, малый, как тебя, ах да – Том» станет образцом благочиния и гражданской доблести. «Профессор без диплома» с уже обозначившейся залысиной.

- Что у вас?

Шеф, не мигая, уставился на подручных.

- Много чего, - взяв слово по праву старшинства, Миллс говорил степенно, с норовистой глушинкой: - Самое интересное из Италии.

- Там скучно не бывает, - зевнул Уолсингем.

- На этот раз почти все на один сюжет, с одним и тем же героем.

- Вот как? – сэр Фрэнсис приподнял левую бровь, что означало край удивления. – Перевод?

- Частью перевод, частью – шифр. Но Том управился, - Миллс ножевым взглядом пырнул коротышку.

- Том у нас молодчина, - министр взял на себя труд щёлкнуть по сальной прядке рыжака. – Продолжайте. 

- Я уже отредактировал, - с лёгким поклоном долговязый секретарь Миллс протянул широкий, как втрое увеличенная карточка, лист.

Уолсингем доверял интуиции работников. Уже сам факт, что они не поленились переписать иностранные депеши, свидетельствовал о важности информации. Но, даже доверяя, он всегда проверял. И после обязательно перепроверит всё. А сейчас время поджимало, впереди – отчёт для королевы.

Первое сообщение гласило: «Общее мнение (кардинальской комиссии, - пояснение Миллса) состоит в том, что в Московии ничего сделать не получится и посла (иезуитского монаха Поссевино, - Миллс), как ни странно, отправляют для того, чтобы потом сказать, что дело сделано (сиречь  объявить на весь мир, что  Московит подчинился Святому Престолу, - Миллс). Так пишет Теодорио Паницца, врач кардинала Луиджи Эсте, 4 марта 1581-го».

Уолсингем громко хмыкнул - знак искреннего любопытства. Ещё бы, идейный враг англиканской церкви решил укрепить свой шаткий авторитет, заручившись фальшивой «поддержкой» того, кого Англия много лет муштровала на роль своего влиятельного союзника, а потом колониального сатрапа. Ивана Московита.

«Даже провались миссия Поссевино, уже сама попытка установить контакт главного католика с главным схизматиком –  плюс в актив обоих. А нам - жирный минус», - лихорадочно тикало в голове Уолсингема, при этом ни единый мускул на его лице не дрогнул.

В самом деле, иезуитская ниточка способна вытянуть такие торговые завязочки из богатой Италии, прежде всего Венеции, такими маршрутами - старыми нашими, и новейшими чужими, - что ущерб короне будет неисчислим. И тогда в прах рассыплются тридцатилетние усилия, положенные экспедицией Ченслера10 . Нет, господа. Вы, конечно, простите, но у нас совсем другие планы.

Зрачки взяли ниже:

«Посольство Московита в Рим – есть посольство самого варварского народа из всех, доныне открытых»…

- Далее нет ничего путного, одни насмешки. Это кто у нас так пишет? Это так пишет кремонский епископ Чезаре Спеччани – римские глаза и уши миланского архиепископа Карло Борромео. Воистину осиротел папский престол на здравые умы, - вздохнул Уолсингем.

- И второй информатор архиепископа Миланского кардинал Джезуальди не далеко ушёл. Герцогу Савойскому доложено, что «Московит» — «соболиный царь». На этом всё. Мы решили не множить этой… - опуская напрашивающееся слово, прокомментировал Миллс.

- Так могут отзываться либо глупцы, либо равнодушные, - отозвался Уолсингем. – Что там дальше?

- Вы правы, сэр, дальше - занятнее. Их сиятельства герцоги Медичи, Гонзага и де Эсте, с точностью до наоборот, обнаруживают ревностное желание привлечь внимание русского посла, - ещё раз поклонился Миллс. – Вот Ораджио Урбани, флорентийский посланник в Ферраре, докладывает своим адресатам, в их числе и великому герцогу Тосканскому, что Альфонсо II, герцог де Эсте, делает всё возможное, чтобы на обратном пути заманить к себе русского посла Исаака Томаса Заверингена. Чтобы понравиться Московиту, герцог заочно расхваливает идею христианской лиги против турка и прочих еретиков.

В том числе, протестантов, невесело хмыкнул Уолсингем.

- Однако, всё это жёлуди. Копнём дубовые корешки...

По его знаку, ссутулясь ещё сильнее, Фелиппес выбрал новый лист.

- Записка «Sopra l’ambasaria del Mosco» - «О посольстве Московита», - прочитал лорд Уолсингем.

«Надо обязательно воспользоваться случаем и отправить человека в Московию. Возможно, её правитель не сразу согласится с идеей слияния греческого схизмата с римским догматом. Тогда задача папского легата – сделать так, чтобы царь отрядил с ним в Рим наиболее сведущего в богословии, чтобы видел разницу. Потому как давить на Московита вредно, то и лучше изучить нравы и святыни русских, чтобы как можно тоньше подойти к проповеди католичества, не задевая чувств верующих. Во всём как можно больше такта - просите у Московита только такого человека, какого он и его народ считают благочестивым. «Кто хорошо начал, сделал половину дела» (это по латыни), потому как было бы слишком самонадеянно полагать, что, едва лишь увидев представителя папы Римского, царь русских в один миг отвергнет вековую веру предков. Для пользы начала будет довольно, если контакты хотя бы завяжутся, и правитель Московии отправит в Рим новое посольство. Жалеть на это денег никак нельзя».

Далее анонимный автор перечислял траты, на которые не поскупился папа Евгений IV при организации Флорентийского собора, некогда призванного помирить католическую и греческую церкви. Папа вволю кормил и поил участников, оплатил морской транспорт туда - обратно и не жалел для греков золотых дукатов.

* * *

За дверью что-то стукнуло, Уолсингем прильнул к смотровому отверстию. Приёмную пополнили два новичка. Один был высок, кряжист и расфуфырен, как попугай. Лицо известное – Иероним Горсей. Лет десять уже вертится при дворах королей, а вкуса ни на пенни. Купец, он, и есть купец.

Второй был юн, строен, не то чтобы наряден, но держался с врождённым изяществом. Длинные волосы обрамляет не легкомысленная беретка, а высокая узкобортная шляпа во вкусе солидных джентльменов.

Обернувшись к Миллсу, глава тайной службы скривился: кто?

Ответил не он, а, впервые за утро, Фелиппес.

- Молодой человек из хорошей семьи. При Дворе новичок, но больших способностей, - лисья речь лилась фальцетом. - Возможно, это тот, кто нам нужен для систематизации.

Сэр Фрэнсис сразу понял. Пребывая в перманентном поиске сметливых шифровальщиков, он изобретал оптимальную схему никому не доступной систематизации секретного архива. На своём веку Уолсингем повидал много архивов, и от каждого позаимствовал что-нибудь для собственной картотеки.

На миг лорд прикрыл глаза: «Зовите».

Вошедший был примерно одного с ним роста. И с двух шагов лицо уже не казалось юным. Кожа и румянец выдавали самое начало третьего десятка. Лишь глаза были не то, чтобы взрослыми, в них неуловимо посвечивала ранняя умудрённость.

- Вы знаете, кто я? – Уолсингем смерил «мудрого юношу» самым загадочным своим взглядом: чернильное жерло в молочном тумане.

- Как и я сэр Фрэнсис.

Без запятых, но мягко и с поклоном.

Уолсингем напрягся, туман кристаллизовался в корку льда. Непонятно! Во взгляде и манерах визави не было насмешки, напротив: почтительное ожидание. Но и что-то ещё – если не уравнивающее с тобой, то уж точно не уничижающее себя. Так равняет? Или всего лишь: «как и я, сэр, - Фрэнсис»?

Припугнуть что ли?

- Вы также племянник коменданта Тауэра, - опередил молодой наглец.

Вот это уже начало. Такого начала на моей памяти, пожалуй, и не было, отметил сэр Фрэнсис. Лёд растаял, не оставив капели.

- Разве это тот сан, с которого принято начинать? – не спросил, а вырезал кинжалом госсекретарь с кроткой усмешкой, впотьмах такой не разглядеть.

- Если по степени пиетета, а им человеку служит страх, то да.

Даёт, однако! И поди пойми тут: насмех или всерьёз?

- Остальное вам, тем более, известно.

- Да, и чем оно выше, тем больше внушает уважения, - с каждым словом голова юноши клонилась всё ниже.

Ловко выкручивается! Этакий элегантно обставленный, вкрадчивый нахрап! Удал не по годам.

- Далеко пойдёте, молодой человек, - похвалил Уолсингем и, когда тот чуть-чуть зарделся, сморгнул: - Если я не позову дядюшку Эдмунда.

Кровь мигом отхлынула от гладеньких щёк.

Ага! Пуля в яблочко!

 

Ад и небо политика

Пуля в яблочко!

- Аднумдэ укшюдяд увозоп ен ай илсе, - с лёгким хрипом, но без промедления выдал визитёр.

Тайный министр смешался, сломал брови. Признак то ли горнего удивления, то ли адского гнева.

Старину Миллса била мелкая дрожь.

Нимало ни смутясь, юный нахал приложил к груди руку, после чего взял с конторки чистую карточку, перо и размашисто начертал: «dnumde elIcnu llac i fi». Часть букв была странно деформирована.

Королевский министр, госсекретарь и член тайного совета трижды моргнул. Недобрый признак. Зубы монументального Миллса копировали нарастающий цокот копыт, а шейное всхолмие Фелиппеса напоминало прибой. Парни чётко сознавали: отвечать за «юное дарование», в первую голову, его открывателям.

И только «юный старичок», не теряясь, поднёс бумажку к серебряному бокалу справа от канделябра. В пузатом «зеркале» отразилось хромко, но вполне читаемо: «If I call uncle Edmund»11 .

- Фокусы старика да Винчи, - догадался королевский министр.

Вслух. А про себя аж зацокал: «Реакция «перевёртыш», свойство прирождённого конспиратора. А ещё смелость или наглость, но под таким пряным соусом. Наличие совести и смелости в виду начальства – два редких качества агента. У этого, как минимум, есть второе. А без первого как-нибудь обойдёмся».

- Недурно, сэр…

- Фрэнсис, с вашего позволения, сэр.

Щелчок пальцев отослал секретарей за дверь.

* * *

Они долго стояли друг против друга, и Уолсингем с удовлетворением отметил, что взгляд юноши твёрд, но без признаков хамства.

- Скажите, сэр Фрэнсис, по жизни вас ведёт что: мысль или воля? -  резко спросил Уолсингем.

- Свет мысли человека благодатен, но его слишком часто насилует воля физики, - не задумываясь, отчеканил тот.

- А стали бы вы сотрудничать с тем, кто имеет иную веру или живёт в стане врага? – переварив, продолжил визави.

- Смотря в чём. Но отчего бы и нет? Если «икс» не против нас, то уже с нами.

- Вот как? – член Тайного совета с любопытством разглядывал уникума. – Этак вы и границы отвергнете?

- Как и любые степени честолюбия, - чуть улыбнулся молодой человек.

- Выражайтесь яснее.

– Извольте, сэр. Пункт «А». Самая примитивная ступень честолюбия замыкается в своём отечестве. Если вы захотите большего, то распространите интерес на всё человечество. И это уже пункт «Б». Но для этого ещё лучше поставить себе на службу всю Природу. Пункт «В», ради которого я бы заменил кинжал на жезл герольда, неся девиз перемирия в толпу столько, сколько понадобится, пока та не поумнеет до того, чтоб не размахивать кулаком, но побеждать в споре.

Уолсингем снисходительно слушал, но «жерла» его медленно расширялись. Всё это начинало казаться не только дерзким и не столько странным, сколько интересным, обещая находку или даже, чем чёрт не шутит, открытие.

* * *

В голове помутилось. Он вдруг с ужасом представил, что бы стало с Англией, не будь Узкого моря12 .

Нас ненавидят все, но вперёд других – Испания.  Филипп II настолько могуч, что одним зевком герцога Альбы проглотил Португалию – европейскую державу посерьёзней Дании и Швеции, со вторым в мире флотом и огромными заморскими колониями. А это значит: ресурсы Лиссабона теперь пополнили колоссальную мадридскую прорву. Уже третий год Испания готовит десант в Англию, план его детально разработал ещё победоносный адмирал Хуан Австрийский. И не будь Узкого моря, от Лондона давно бы остались развалины… Англию бы уничтожили!

За сколько?

Испанцы… ну эти бы за неделю, не считая мелких стычек на болотах. Польше на то же понадобилось бы недели три. В месяц, и это край, уложится потрёпанная гугенотами Франция. Хотя и впрочем… Есть, пожалуй, одна нейтральная нам держава – Турция. И ещё одна не первый год напрашивается на дружбу – Московия. А ведь… если наш флот женить на русской орде… Чёрт возьми, а ведь… в словах этого юнца есть глубина, и она проницаема…

В мозгу выстраивались прямые и колечки, сплетавшиеся в цепочки. Цепочки в рисунки.

Вот красный ирис, как меч с разводами.

Вот золотой лев с мечом.

А вот кровавый крест13 .

Флоренция, Венеция, Генуя.

Три маски политической мозаики Европы.

В молодости он жил в увитой цветами Падуе, но владела им падуанская юриспруденция, а пленяла флорентийская политическая теория в лице Макиавелли. Флорентинцы издавна пытаются влиять на Англию. Не теоретически, - материально. Достаточно вспомнить католический заговор против королевы, что лет 10 назад финансировал флорентийский банкир Ридольфи.

Поэтому уже здесь, в Англии, Уолсингем переключился на практику расчётливых венецианцев. Именно в эти минуты рандеву с юным вундеркиндом «венецианская шпага» вдруг нырнула в «генуэзский яд», и никто, никто не умер. Ибо в Англии хватало и «львов», и «крестиков» и «ирисов».

Венецианцы импонировали Уолсингему чёткостью намерений: везде и всем навяжем свою волю, чтобы, в конечном счёте, победить всех и усилить Светлейшую Республику Венецию. Принцип патриотизма в глобальном масштабе.

Генуэзцы абсолютно беспринципны. Если Венеция, а за ней и Англия, опираются, пусть цинично, но безоговорочно, на собственные институты власти для достижения собственных же интересов, то генуэзцы всеядны. Вместо армий они делают ставку на «безродные деньги», поэтому мировая сеть банкиров-ростовщиков и торговцев-купцов для них родней каких-либо государственных принципов, границ, интересов и даже Бога. Генуэзские выходцы не раз пытались навязать свои воззрения некоторым английским политикам, но их с гневом отвергли практически все и, первым, сам Уолсингем.

А некоторое время спустя он вдруг с удивлением обнаружил, что генуэзская отрава нашла благодарный сосуд в лице английских торговых и финансовых компаний. И это не удивительно. Уж таково оно, подлое сословие купцов и толстосумов. Кровососущих не волнует судьба кормящего тела, лишь - собственная утроба. Не родина, но бизнес.

* * *

- Что-что? – Уолсингем встряхнулся. - Повторите-ка, и покороче.

- Низший уровень потребностей - отечество, средний – человечество, высший - Вселенная.

- Всевышний, - поправил нестрого старый педант.

- Если Вселенной… если Всевышнему безразлично отечество, Они могут ускорить его конец, - без сбоя подтвердил юноша.

- Или, если оперировать вашими категориями: то всего лишь прикончить  уровень потребностей, ограниченный интересами столь глупого отечества, не так ли? – усмехнулся лорд.

- Или всего лишь увеличить потребности умного отечества, приблизив его к совершенству…

Уолсингем уже не слушал, хотя и слышал.

…Англия – одна, тут… Венеция - везде… Генуя – со всеми и, одновременно, против всех, чтоб - над всеми… И если мы выстроим отношения и связи так, что мир просядет под нашими чреслами, то, в самом деле, что такое какие-то Габсбурги? И что такое мрачный Мадрид? Тем более, растленный Париж? Миром правит Лондон. Весь мир – колония Англии… Подумать только, как удачно всё сходится: географические приобретения Гилберта, Дрэйка и Рэйли, проект Британской империи Джона Ди, и вот, пожалуйста, не признающая границ стратегия покорения Вселенной от «анонима» под кодовым номером «Фрэнсис сэр»... Карты ложатся, будто по указке свыше... Но разве такое так просто случается? Хотя и впрочем… Всякая встреча предопределена...

- Это почти универсальный код, - неожиданно для себя изрёк сэр Фрэнсис.

- Код и пароль – то, что требуется для перехода с одного уровня на другой…

*        *        *

Далее пошёл разговор профессионалов, то есть на таком «птичьем языке» и с таким восторженным со-пониманием, что из всего этого можно было извлечь лишь несколько членораздельных фраз.

- Каждый, кто занимается системой, должен для начала хотя бы сформулировать принципы. У вас есть принципы кодирования?

- Я ещё не разработал, но уже, как мне кажется, изобрёл систему. Она будет простой, средней и повышенной сложности, сэр. Но принципы её, надеюсь, вы сами в этом убедитесь, достаточно просты, универсальны и, поскольку это импонирует Вселен… Всевышнему, троичны. Шифр должен быть первое: немудрёным и несложным в применении, э-э-э…

Молодой человек остановился и потряс перед грудью перевёрнутыми ладонями с пухлыми, розовыми пальчиками.

- Лёгким! – скорректировал лорд.

- Совершенно точно! Именно лёгким. Второе непременное качество шифра, – ладони юноши «панцирем» сплелись на сердце, – надёжность и устойчивость перед дешифровщиком. Третий принцип: шифр должен не казаться шифром, - и он приблизил к глазам рогатку из пальцев, - лишнее подозрение лишь привлекает лишнее внимание.

- Сэр Фрэнсис, мне определённо нравится Код вашей мысли, - в тоне Уолсингема скорее «сквозило тепло, чем теплел сквозняк» - именно так он характеризовал себя в минуты позитива.

Отреагировав свойски на букву «к», юный сэр Фрэнсис как-то нервно подмигнул. Старый сэр Фрэнсис ответил тем же. Контакт был установлен. И вся дальнейшая беседа состояла лишь из череды странных междометий.

- Тра-та-та-чирик-чирик… Ну, а, положим, если берётся секретное сообщение особой сложности, сэр, чир-чир?

И это министр!

- Фьюить, фьюить… Совершенно не важно, сэр, какая сложность. Чирик-чирик… В любом случае для нас важнее правильно выбрать метод кодировки. Мы должны прописать канон, который бы определил на века, какой букве алфавита будет в точности соответствовать тот или иной комплект знаков. После этого останется придумать сообщение и зашифровать его… Чирик-чирик…

А это уже гость министра.

- И как же его расшифрует получатель, цвирк-цвирк? Ваше здоровье, сэр.

«Птичью трель» разбавил пьянительный плеск. Это из серебряного кувшина пролилась первая за утро струйка кларета.

- Благодарю, сэр… А так же! Всё просто. Ведь, придумав способ упрятывать новости, мы как бы сразу же задаём алгоритм, согласно которому символам сокрытого предложения отвечают определённые буквы алфавита… А-А… Б-Б… Позвольте перо…

Теперь в «птичий хор» вкрался бумажный шорох.

Две головы склонились под канделябром, едва не срастаясь макушками. Знак приобщения - редкая и счастливая минута, когда чопорные церемонии пасуют перед человеческой прямотой.

- И вот вам искомый текст, ха-ха!

- Отлично!

Хлопок по плечу…

* * *

Поняв, что дал лишку, Уолсингем нахмурился и подплеснул критики:

- Но, конечно, всё это пока ещё слишком громоздко и сложно. Нужна доработка. Не согласны? Ну как же. Вот в чём у вас главная идея? Что всякая буква сообщения должна заменять группу из пяти символов «A» или «Б», так? 

- Ну а чем плохо? В силу последовательного… э-э… то есть последовательности из пяти двоичных символов шифровальщик будет способен закодировать 25 равно 32 (25=32) символа. И заметьте, в чём преимущество: открывается воистину простор для комбинаций, то есть способов кодирования.

- Да, это полезно, я же не спорю. Просто, и вы согласитесь… ваше здоровье… - Дзиньк! - Есть некие погрешности. – Бульк-бульк! - Согласитесь, что шифр только тогда выглядит безупречным, когда и конечный текст кажется осмысленным… я ясно выражаюсь?.. Благодарю… когда окончательный текст читается, как ясная фраза, а не абракадабра из случайно подогнанных символов. А у вас это пока и присутствует, то есть отсутствует. Некий, но огрех, ведь так?

- Безусловно, сэр, и над этим мне предстоит ещё думать и думать. Сделать фразу осмысленной, незаметной и не будящей подозрений – в этом весь фокус. И это не фокус да Винчи.

- Не отчаивайтесь. У вас всё когда-нибудь получится. Ваше полное имя, сэр?

- Фрэнсис. Фрэнсис Бэкон...

* * *

Ни о чём. Слишком молод, чтоб попасться на заметку. Хотя и впрочем… Не из тех ли Бэконов, чей папаша, Николас Бэкон, был лордом-хранителем Большой государственной печати, а дядя по матушке, - у министра вдруг расширились зрачки, – лорд  Бёрли?

Сесил! Ну-ка, ну-ка. Ну, да, ну, конечно же… Бёрли, в самом деле, пару раз небрежно упоминал о бедном родственнике. Дескать, папаша умер, оставив сыну сущие гроши. Парень, кажется, отучился в Кембридже. Но потом выпал из поля зрения, ибо попал в свиту нашего посла в Париже.

Вот и выходит, что он, как и все, кто не дурак, бежал от нашего академического тривиума: риторика, логика, грамматика. Ну да, вот и Джон Ди не раз при мне твердил королеве, что: «Наша система образования слишком тривиальна и схоластична для того, чтобы соответствовать мировой империи. И так будет до тех пор, пока мы к гуманитарному тривиуму не добавим  математический квадривиум: арифметику, геометрию, астрономию и гармонику, - неустанно втолковывал мастер Ди. - Пока этого не произойдёт, мы вынуждены работать здесь незримо – в невидимом колледже».

Или взять Падуанский университет – «опальный факультет» Болонского, приютивший беглецов, что порвали с болонским ректоратом.  В Падуе всё было продумано до мелочей, учащиеся разбиты на земляческие группы: итальянцы с итальянцами, англичане с англичанами. Французы с французами, поляки с поляками. Но главное – это профили. Universitas Iuristarum учит гражданскому и каноническому праву, плюс богословию, а Universitas Artistarum - астрономии, диалектике, философии, грамматике, медицине и риторике. И этот Бэкон, стало быть, тоже учился там, за Узким морем. Хотя и впрочем, тот ли это Бэкон? Да неважно, мы в любом случае извлечём урок на будущее: в колледжах стоит покопаться и раскинуть сеточку. А малый, чую, далеко пойдет…

* * *

- Не стану лукавить, наше знакомство доставило мне целых три минуты наслаждения.

- Надеюсь, что не заблуждения. Обожествлять заблуждение – худшее из зол.

- Да вы, как я погляжу, мыслитель.

- Всего лишь думающий актёр, - улыбка актёра слишком приторна. - Философия и наука – это просцениум и мизансцена публичных подмостков. Равно как и жизнь идолов.

- Идолов?

- Ну, да, - юный Фрэнсис выжидающе смотрел на старого. - Идолы – те же заблуждения. Всё дело в масштабе природного характера и условиях полученного образования.

Юный философ начал возбуждённо мерить диагонали кабинета.

- Низшая личность – он же Идол племени - живёт по обычаю и не признаёт анализа. Фактически животный уровень. Затем идёт Идол пещеры – это уже, когда природные недостатки сдобрены приобретенными способностями. Ещё крупнее Идол рынка – это, когда все твои заблуждения - производные неоднозначности толкований, а если короче, – языка. Погрешности языка, в конечном счёте, отражаются на общей дефектности сознания. Но это пустяки, потому что высшее заблуждение исходит только от Идола театра – это, когда есть мысль, сформированная определённой школой. И школа Падуи сильно отличается от нашей кембриджской традиции. Об этом я могу уверенно сказать как начинающий, но думающий правовед. Чего уж говорить о законченных: даже Аристотель кончил тем, что разошёлся с учителем своим Платоном. Мне же, боюсь, вообще, никогда не сойтись с Аристотелем притом, что ему фанатически привержены итальянцы и, вообще, господа схоласты. И…

Но в этом месте Уолсингем поднял руку и сщелил левый глаз.

Свеча потухла. И парень сдулся на полуслове.

- Фелиппес, проводите, мистера Бэкона.

* * *

…Пожалуй, отныне я имею основание дополнить свой титул званием «племянник коменданта Тауэра». А юный агент Фрэнсис заслуживает честной и безобманной клички «Свинина», прошептал Уолсингем, как только дверь за молодым дарованием закрылась.

И тотчас в мозгу открылась ниша, откуда накатило такое!

От хлынувших перспектив захватывало дух и щемило сердце. Все эти годы и ты, и Сесиль, и ваши агенты лихорадочно, но тщетно силились сделать так, чтобы Англия элементарно выжила, чисто физически уцелев в борьбе с Габсбургами и Ватиканом. И вдруг всего-то несколько странноватых слов молодого нахала, а в голове выстукивает сверхразумный код…

Традиционно сумрачный взгляд Уолсингема на туманные перспективы Англии и Европы как будто обретал кристальную ясность, космическую широту  и уносился к звёздам.

Это что же получается, сэр Фрэнсис, по-вашему, маленькая Англия способна одолеть гигантскую Испанию и идти своим путём?

Конечно, сэр Фрэнсис… А что нам Испания? И что нам Европа? Англия – это Космос, в котором - Всё.

Хотя и впрочем…

Уолсингем нервно почесал под усом: брр, вкрадчиво-наглый голос Фрэнсиса Бэкона внятно отдавался в ушах. Как будто бы всё здесь выдавало его незримое присутствие. Взгляд скользнул по бумажке с «леонардовской» абракадаброй: «Если я не позову дядюшку Эдмунда».

Хм, чем не пароль для моих наушников? Пожалуй, эта «Свинина»  способна систематизировать всё, а не только карточки. Но, боюсь, что когда-нибудь он зашифрует Вселенную, если, конечно, Та из упрямства не позволит ему раскодировать свой смысл.

При любом раскладе, такие нам пригодятся в Парламенте. Попросим Фелиппеса навести справки.

Так-то, господа итальянцы… И лорд пригладил вольнодумно танцующую стрелку левого уса.

 

 

У Московита сильный флот?!

Лорд Уолсингем трижды уже принимал Иеронима Горсея14 . И вот визит за номером 4. А ведь сэр Фрэнсис был не из тех чиновников, к которым влечёт, как к девке, и тянет, как к пинте. Что лишь подтверждало давний вывод: член Московской компании на редкость алчен и честолюбив. Впрочем, его можно понять: королева виделась с «пока ещё не сэром» Горсеем и даже обещала наградить за службу в Московии. Обещанного три года ждут. А прошло от силы три месяца. Впрочем, не для того зван…

Динькнул колокольчик. «Дупло» заткнула пористая свёкла.

-  Том, передайте мистеру Ди, что пора. И подготовьте Горсея.

Фелиппес кивнул, «свёкла» исчезла. Минуту спустя дверь вторично скрипнула. Лик лорда скис.

В кабинет, озираясь и кланяясь, вкрался коренастый мужлан в морковном камзоле. Несмотря на крутость форм, его ножки, вывернутые ниже колен, смотрелись жидковато, подгибаясь и семеня. С порога, не обнаружив хозяина, Иероним Горсей раззявил рот и потерялся сам. В минуту изошёл он пятнами, приобщившими щекастое лицо к масти камзола. Министр отметил, как исхудал купец с последней встречи. Да-да, в этой Московии даже британцы обрастают жиром. Не лондонская кухня.

Минута, другая… на третью дверь раскрылась. Без скрипа. Выдал сквознячок. Купец вздрогнул, вжал голову в плечи, словно боясь, что её отрубят.

Тайный министр вошёл с тыла, холодно кивнув, осведомился о причинах визита. Купец сам просил аудиенции, но удостоился не лучшей из резиденций. Входят и водят – разные вещи. А сюда, скорее, водят. На допрос. 

И полилось как из ведра. Чего не отнять, речь у торгаша поставлена недурно. Годы послом при дворе Московита – дар, что не проходит даром. О, почти экспромт! Вот это да, Уолсингем с ужасом вдруг осознал, что его мысль не поспевает за треском купеческого языка.

В какие-нибудь две минуты Горсей не только впихнул весь кошмар своего положения в лондонской конторе Московской компании, членом которой он был вот уж лет десять, но и доказал, что трижды заслуживают виселицы, как минимум, двое из её руководителей - олдерменов города Лондона. И в первую голову, то есть шею, сэр Роуленд Гейворд15 , 9 лет представляющий интересы компании в  Парламенте, а во вторую - сэр Кастомер Смит, владелец такой толстой шеи, что её выдержит разве что корабельный канат сэра Фрэнсиса Дрэйка...

И всё же, вопреки словесным хлябям, подлизнувшим все возможные (от взятки) и совершенно невообразимые (до подделки королевской печати) огрехи человечества, сэр Фрэнсис был невозмутим как Сфинкс. Не хуже Горсея он знал, что помянутые господа, дай им волю, распространят на своего начётчика шлейф грязи вдвое, по числу языков, длинней и гуще. Уж так водится в нынешнем обществе.

И хотя ему было крайне неприятно потакать этакой дубине, но Горсей обзавелся в Москве связями, гораздо более вещественными, чем языки лондонских олдерменов. Именно поэтому лично для себя министр давно решил, что ставит на Иеронима Горсея, ради чего, без капли сомнения, пожертвует Роулендом, даже если придётся выкинуть зажравшегося богатея из Парламента. Само собой, не сразу, а как следует потомив и хорошенько разогрев нашего купчишку. Чтоб знал и место, и патрона. Притом, что даже теперь лакейский раж Горсея свирепее борзой, вцепившейся в косулю.

* * *

На третьей минуте кляузной трескотни Уолсингем поморщился и резко осадил:

- А всё ли ты доложил мне после приезда из Москвы, как оно есть?

Рот говоруна заворонел пещерой, потом сомкнулся, и понеслось:

- Да как же, батюшка, государь… э… сэр?

Вот они, плоды пребывания в стране рабов!

- Я же три раза докладывал.

- А не твоя забота, сколько и кому. Ну!

Путаясь и сбиваясь с перепугу, Горсей завёл старую песню, и с каждой минутой трезвонил всё ровней и вдохновенней. Сэр Фрэнсис был доволен. Во-первых, это давало ему возможность, сопоставив с уже слышанным, уточнить степень правды. Во-вторых, ни упуская ни слова из рассказа, он мог спокойно рассуждать о своём. При этом некоторые прежние детали радовали свежими ассоциациями, а там рукой подать до искомых решений.

- Мой визит в Московию был связан с ужасной оказией. Русский царь ожидал ответа на свои письма из Лондона и сообщения от посла Даниила Сильвестра16 , когда Богу стало угодно проявить свою волю, чтоб ваш покорный слуга заменил всех дурных послов, - повествовал Горсей. – И случилось так, что, когда Сильвестр с письмами королевы прибыл к гавани Святого Николая, а потом в Collmogorod (Холмогоры), где он готовился и снаряжался на царскую аудиенцию, то портной принёс ему новый жёлтый атласный жакет (или зипун). И поднялся портной в верхнюю комнату на Английский двор. Но едва успел он спуститься вниз, как наверх влетела шаровая молния и убила Сильвестра насмерть, войдя в правую сторону тела, она пронзила тело до ворота. Молния убила также его мальчика и собаку, что были рядом, спалила мебель, письма, дом — всё сгорело дотла. Царь Иван был этим сильно поражен и сказал: «Да будет воля божья!». Однако он был сильно разгневан и был раздосадован, потому что переживал не лучшие времена. Его враги — поляки, шведы и крымцы — с трёх сторон напали на его страну. Король Стефан Баторий угрожал ему, что скоро посетит его в городе Москве. Иван Васильевич быстро приготовился, но всё равно ему недоставало пороха, свинца, селитры и серы. Не зная, откуда их получить, так как Нарва была закрыта, он понял, что остаётся только Англия. Но существовала немаленькая трудность: как можно доставить его письма королеве, когда его владения окружены и все проходы закрыты? И тогда царь сделал единственно мудрое решение. Он послал за мной и сказал, что окажет мне честь, доверив значительное и секретное послание к ее величеству королеве Англии, ибо он слыхал, что я умею говорить по-русски, по-польски и по-голландски. Но прежде, чем довериться мне, он учинил мне великую проверку, задавая самые сложные вопросы. Но, в конечном счете, мои скорые ответы привели его в полный восторг, и он сказал: вот единственный человек, который достоин секретной и знатной миссии в Лондон к её величеству королеве.  Единственное, что его смутило, это один донос. Его соглядатаи доложили, что я видел его флот…

* * *

 «Флот. Русский флот. Если может быть беда бедовее, чем победы русских в Ливонии, то это русский флот, - отметил про себя Уолсингем, - но, отдадим должное, говорит складно, вот только причём тут Сильвестр?»... 

- …И тогда я признался, что видел. Но соврал, что никого не подкупал, а случайно ехал по делам через Вологду, а уж там невозможно было скрыть такой большой флот с европейскими барками. Но, говорю от сердца: в тот миг меня едва не хватил удар, ибо ради устранения очевидца царь бы не побрезговал и посохом в горло. Он же подумал и мирно вопросил:

— Какой изменник тебе их показал?

Господь меня и вразуми:

— Что ты, государь. Слава твоих кораблей такова, что люди стекались посмотреть на них в праздник, а я как раз был поблизости. И вот тогда, смешавшись с толпой, без всякой задней мысли явился я на берег полюбоваться на их замечательные украшения и необыкновенные размеры.

— А что означают твои слова «замечательные украшения»? – грозно посмотрел на меня царь Иван, а мало в мире людей, которые без дрожи перенесут взгляд тирана, от которого падают в обморок близкие вельможи и бесстрашные воеводы. Но ваш покорный слуга и на этот раз не подвёл:

— Я говорю о тех скульптурах львов, драконов, орлов, слонов и единорогов, которые так искусно сделаны, богато разукрашены золотом, серебром и диковинными цветами.

— Хитрый малый, хвалит искусство своих же соотечественников, - рассмеялся царь в сторону своего любимца Родиона Биркина, потом подмигнул другому фавориту Богдану Бельскому. - Однако, молодец, что не врёшь. Все правильно, ты, кажется, успел хорошо их рассмотреть; сколько их?

— Ваше величество, я видел около двадцати.

* * *

Уолсингем вздрогнул и поёжился.

А ведь это не первая попытка царя создать свой флот. Сперва была нарвская верфь, отвоеванная русскими в 1558 году. Корабелам из Вологды и Холмогор помогал наш мастер Джон Каттерлинг. Корабли были построены, но не пришлись тирану по вкусу. О, чёрный бес, он раскусил всё, чего бы не смог никто другой, лишённый опыта морской навигации! А он так и сказал: дрова. И был прав: судёнышки с изъяном: в море с нами лучше на таких не сходиться. Но и не прав: какой дурак радеет об укреплении чужого? Мы и не радели! И никогда ни о ком не станем радеть, кроме Лондона.

Короче говоря, подумав, царь счёл более выгодным нанять каперов во главе с датчанином Карстеном Роде. И угадал, дьявол побери: в лучшие дни флотилия царских корсаров насчитывала 17 кораблей. Роде действовал настолько удачно, что его победы стали угрозой для нас...

Лорда Уолсингема вдруг продрало влажно и сухо, студёно и жарко.

Теперь никто никогда не узнает, как была провёрнута великолепная операция по ликвидации русского каперского флота, после которой Роде оказался в датской тюрьме, а потом загадочно пропал. Образцовая акция имела один минус –  бесследно исчез и первый сподвижник Роде – Дитрихс.

А в 1569 году царь в Нижнем Новгороде построил барк «Томас Бонавентура», который при участии дюжины англичан сплавал в Персию. Перед этим наш инженер Хэмфри Локк руководил строительством вологодского кремля – тайной резиденции Ивана на случай междоусобной войны. В новую крепость были свезены триста пушек. Но что такое кремль и пушки? Тьфу! Вологодская эскадра – вот, пожалуй, наиболее выдающийся из секретных проектов царя, потому что даже активно работавший там Локк ничего не знал про неё. Хитроумный шпион Локк строил кремль и не видел, как у него под боком рубят огромный флот!

Невероятно! Московит незаметно построил 20 кораблей на случай бегства из страны. Про планы побега знали все. В порядке вещей. Любой монарх на случай свержения страхуется у соседей. Московит не стал исключением и попросил прибежища у королевы.

И мы давно догадывались, что у него должны быть корабли. Но никто, никто не знал, где расположен и насколько силён этот флот. А ведь этот деятель никогда ничего не делает просто так. И то, что нашему купцу позволили пересчитать корабли, - есть чёткий знак. Русские любят надувать щёки и демонстрировать силу, даже когда её нет.

Размышляя, сэр Фрэнсис не упустил ни слова из рассказа Горсея…

* * *

— …Ваше величество, я видел около двадцати, - ответил я царю.

— Скоро ты увидишь их сорок, и не хуже, чем те. Я доволен тобой, что не стал юлить, - неожиданно похвалил Иван Васильевич. - Значит, на тебя можно положиться. Разрешаю тебе, не сомневаясь, рассказать многое об этом в чужих краях. Правда, ты бы ещё больше изумился, узнай, какие бесценные сокровища украшают эти судна изнутри. Но правду ли говорят, что королева, моя сестра, имеет лучший флот в мире?

— Это так, ваше величество.

— И велика ли разница между её и моим?

— Британские корабли обладают парусной силой и огневой мощностью. Они много раз испытаны в шторм, и можно уверенно сказать, как умело пробиваются они через великий океан и бурные моря.

— А как устроены?

— Исключительно искусно. У них острый киль, а не плоское дно, их обшивка настолько толста, что её не пробьёт и пушечное ядро. Равных нашему флоту нет в мире.

- Что ещё?

— Каждый английский корабль оснащён большой пушкой и имеет, помимо, сорок медных орудий большого калибра, плюс ядра, ружья и порох, цепные ядра, копья и оружие для защиты, плюс зажигательные факелы, огневые снаряды. Экипаж каждого такого судна состоит из тысячи моряков и солдат, не считая капитанов и мелких командиров для несения службы и управления кораблём. На палубе у нас царит строгая дисциплина, ежедневно отправляется богослужение. Королевские корабли снабжены всеми необходимыми продуктами: есть пиво, хлеб, говядина, рыба, свинина, горох, масло, сыр, уксус, овсяная мука, водка, топливо, вода и другие припасы. Есть хитрые и удобные снасти, такелаж, мачты, пять-шесть больших развёрнутых парусов, плюс флаги, драгоценные шёлковые хоругви, украшенные вензелем и гербом королевы. Наш флот всегда приветствуют корабли других стран. Имеются также барабаны, трубы, бубны, свистки и другие инструменты для военных сигналов и знаков неприятелю. Наш флот способен атаковать самого могучего противника и принять бой с самыми сильными морскими городами и укреплениями, какие только есть. А для союзников её величества наши корабли — сильные и верные в помощи и охране. Таковы, ваше, государь-батюшка, величество, вид и устройство любого из победоносных кораблей королевского флота её величества.

* * *

- И ты вот так запросто рассказал всё это страшному московскому тирану, от взгляда которого падают в обморок близкие вельможи и бесстрашные воеводы?

Уолсингем иронически прищурился.

Горсей – тоже. И, довольно бесстрашно, честно признать.

- Признаюсь, я имел смелость и набрался духу дать русскому государю столь длинное описание потому, что он часто кивал головой, поглядывая на стоявших рядом приближенных, не выражая, впрочем, какого-либо одобрения или восхищения, - пояснил Горсей. – А следует сказать, что, когда царь не во гневе, то имеет весьма приятную наружность. Он очень высок, крепко сложен и силён. И к кому благоволит, тот не может остановиться от радости, что сделал такому великому властителю приятно. Да и как не сделать, если близ царя, где бы ни пребывал, всегда рядом расквартирован полк стрельцов в боевой готовности. А с ним десяток пушек, которые перевозятся четверками сильных коней. А эти особо обученные стрельцы и бомбардиры беспрерывно отрабатывают всевозможные вводные упражнения по защите государя на случай нападения. Но это не весь наш разговор…

— …Сколько же у королевы таких кораблей, как ты описал? – поинтересовался Московит.

— Сорок, ваше величество.

— Это хороший королевский флот, как ты его назвал. И он, в самом деле, может доставить к союзнику сорок тысяч воинов?

* * *

 «Сорок? Втрое меньше. И всемеро меньше, чем нужно для войны с Испанией. Но блеф, порой, сильнее пушек»…

 

Когда история пахнет водкой

Если Уолсингем чего и боялся, то только странных снов, где всемогущество Испании целовалось с изоляцией Англии – такой же одинокой, как её королева-девственница.

К несчастью, Англию и Елизавету ненавидят все. Ненавидят за дерзость корсаров, за заговоры против католиков, за поддержку гёзов в Нидерландах и гугенотов во Франции.

Если бы не Узкое море… Не будь Ла-Манша, англичан бы просто смыли и порвали в клочья, стёрли в пыль и сожрали с потрохами все эти бессчётные «друзья»: хищные испанцы с покорными португальцами, обглоданные сифилисом французы с чопорными итальянцами, пьяные немцы и увёртливые датчане, свирепые инквизиторы и улыбчивые иезуиты.

Лишь с нами не дружит никто.

* * *

Горсей продолжал:

- …И он, в самом деле, может доставить к союзнику сорок тысяч воинов? – удивился московский государь.

Я подтвердил. После этого царь велел мне хранить всё мной виденное в секрете и ежедневно быть наготове отправиться, а пока по его приказу начало делаться всё необходимое для моего отъезда. Он приказал своему тайному секретарю Елизару Вылузгину (secreat secreatarie Еlizar Willusgen) составить с моих слов описание королевского флота, а я не поскупился подарить ему искусно сделанный кораблик, оснащённый всеми развёрнутыми парусами и всеми положенными снастями, подаренный мне мистером Джоном Чаппелем из Любека. Когда письма и наказы царя были готовы, он и Савелий Фролов (Savelle Frollove), главный государственный секретарь (chief secretarie оf estate), спрятали их в тайном дне деревянной фляги, стоившей не более трёх пенсов, заполнили её водкой, подвесили её под гриву моей лошади, меня снабдили четырьмястами венгерских золотых дукатов, которые зашили в обувь и моё старое платье.

- Я не стану рассказывать тебе секретные вещи, потому что ты должен проходить страны, воюющие с нами, — продолжал царь, — если ты попадешь в руки наших врагов, они могут заставить тебя выдать тайну. То, что нужно передать королеве, моей любезной сестре, содержится во фляге, и, когда ты прибудешь в безопасное место, её можно будет открыть. Теперь и всегда оставайся верным и честным, а моей наградой будет добро тебе и почёт.

Я пал ниц, поклонился в ноги, на душе у меня было беспокойно — предстояли неизбежные опасности и беды. И, действительно, путь мой домой был опасен и долог. Однако Бог помог, и вот я здесь. По прибытии из  Гамбурга в Англию, я был удостоен приёма и имел беседу по милостивой протекции лорда-казначея Сесила и, вашей, сэр Фрэнсис, а также при достойной поддержке со стороны лорда Лестера и особенно сэра Эдварда Горсея17 , чью любовь и поддержку я особенно чувствовал, как моего доброго друга и родственника. Накануне приёма я открыл мою флягу с водкой, вынул и надушил, как мог, письма и наставления царя и дал вам, ваша милость, после чего вы разрешили показать их её величеству. Однако королева почувствовала запах водки, когда я вручал бумаги, пришлось раскрыть причину этого, к удовольствию её величества. Я был удостоен похвалы её величества, которая приказала зачислить меня в число своих телохранителей, подарила свой портрет и удостоила поцеловать её руку. Московская торговая компания устроила мне хороший приём и дарила подарки. Все эти недели после высочайшего визита я молчал, ибо был предупреждён приказом её величества не разглашать ни под каким видом секретные наставления царя перед отъездом. Остальное вы знаете.

* * *

Последние слова Горсей произнёс едва не навзрыд и, сдерживая слёзы умиления, склонил глаза долу. Когда он сморгнул, то увидел затылок министра.

- Да, хитрый малый, - молвил затылок без малейшей охоты поворачиваться. - В прошлом докладе не было ничего про Сильвестра. Путаетесь, сэр, - лорд внезапно перешёл на «вы». – В беседе со мной не надо привирать. В мемуарах – ради Бога, но до них надо бы дожить.

Затылок обернулся лицом, а лицо явило милость уж, было,  начавшему икать и всхлипывать купцу:

- Довольно, Горсей, довольно, говорю. Я вами доволен. В прошлую встречу я велел Вам промолчать про флот царя, да у её величества и не было времени. Сегодня королева ждёт нас, вам осталось ждать лишь моего знака, после чего немедленно доложите ей про корабли в Вологде. Прошу лишь, во время доклада Её величеству следите за собой, особенно, за языком. Для этого не упускайте из виду мои глаза.

* * *

 «Итак, что мы имеем? – размышлял Уолсингем, проводив купца-агента в правую дверь. – Ведь вот же, вот же где-то рядом витает некая мысль, очень полезная… Но в чём её польза? Разберём по порядку».

Первое, русский царь имеет проблемы на ливонском театре и просит помощи у нашего заклятого врага – папы римского.

Второе, папа римский, а с ним и «католический меч № 1» - испанский король - мечтает уничтожить нас, но готов мириться с Московитом. Да и чего бы ни мириться с тем, кого не знает, и зря?!

Третье, Московит терпеть не может «католический меч № 2» в лице польского короля Батория, зато традиционно протягивает руку нам.

Правда и то, что как раз сейчас, когда забрезжило перемирие с Польшей, царь имеет куда меньше нужды в нас, нежели мы в нём.

Таким образом…

если миссия гонца русских в Рим увенчается успехом

…и папский посол прибудет в Москву, чтобы стать миротворцем между Москвой и Краковом, то

…Москве станет по боку какой-то Лондон! А вместе с ним и английское оружие, порох и селитра.

…По крайней мере, Московит успел резко ограничить привилегии лондонских купцов, зато с готовностью принимает наших конкурентов из Голландии, Германии, Франции. И после того, как русских лишили «нарвского плаванья», суда этих стервятников ринулись в Холмогоры.

Это уже в-четвёртых...

… Московит завидовал нашему флоту, теперь же, как мы знаем, он добился самого страшного – построил свой флот, который ни в коем случае не должен выйти в море.

Загнём пятый палец.

Ну, и последнее: царь давно не просит руки Елизаветы. На что, кажется, имеется веский резон: он снова женат, но, к нашей удаче, судя по всему, не очень-то счастлив.

* * *

Стоп! А вот этот пункт следует сделать поворотным. В нынешней ситуации нам не остаётся ничего иного, кроме как связать Москву с Лондоном узами брака или, да-да, хотя бы иллюзией его. В своём секретном, пропитанном водкой письме Иван Васильевич просит королеву прислать ему доброго лекаря, взамен казнённого Бомелия. Наш добрый лондонский доктор для московского двора - это уже добрая старая традиция.

В голове лорда выуживалась сложная цепочка.

Сентябрь 1557 года - первое русское посольство привезло из Лондона в Москву делегацию искусных мастеров и учёных. Среди них был медик Ральф Стэндиш, которому царь пожаловал соболью шубу и положил хорошее жалованье. Десять лет спустя Елизавета уважила просьбу Ивана, направив ему в услужение доктора из итальянцев Арнульфа Линдсея, автора серьёзных опусов не только по  медицине, но и по математике, при этом не менее искусного специалиста по снадобьям на основе змеиного яда, некоторых трав и минералов.

Тем же годом в Кремле обретались сразу два доктора, оба Ричарды - Рейнольдс и Ригерт.

Уж так бывает, что иногда для дела и хорошего врача не жалко.

Линдсея царь уважал, и всё бы ничего, если бы года через три бедняга не угорел при пожаре. И набежала тучка. Для кого как, конечно! Уже следующего кандидата в доктора, голландского шарлатана Бомелия, русскому послу Савину нарочно «порекомендовали» мы - в Англии. Притом что на тот момент Элизиус сидел в тюрьме. Так, прямиком из тюрьмы, да в Грановитую палату, где Бомелий втёрся в доверие к Ивану, 10 лет в фаворитах провихлялся, пока, вот же беда, не запекли на вертеле за колдовство, отравительство и предательство.

И Бог с ним, даже этот авантюрист успел порадовать Англию. Своим пророчеством Элизиус заронил в царе веру, что ему суждено присесть на лондонский трон.

Ага, вот она, мысль! А не сыграть ли нам на этой струнке долгонькую и тоненькую партию?

* * *

- Фелиппес!

Багровый тут как тут.

- Есть ли у нас доктора, знающие русский язык? И пускай это будет меньше медик, но больше толмач. 

- Одну минуту, сэр. С вашего позволения, сэр.

Спустя 63 удара сердца помощник вернулся с тонкой папкой подмышкой.

- Монтегю Скотт, сквайр, 26 лет…

- Не пойдёт, молод. В свои пятьдесят тиран больше склонен верить морщинам и уважить седину.

- Джеральд Гарди, 48 лет, доктор медицины, практикующий хирург, профессор пяти университетов, автор 53 публикаций и 7 трактатов. Русским не владеет.

- Отпадает, книжный червь вряд ли достаточно ловок. Да к тому же хирурги на дороге не валяются, чтобы их раздавать

- Джеймс Фрэншем, 37 лет, фармацевт, специалист по противоядиям, практиковался в Генуе и Флоренции.

- То, что надо! Только аптекарь есть аптекарь, а врач есть врач. 

- Роберт Якоби, якобы лейб-медик… друг Джона Ди.

- Ну не смешно ли? Можно подумать, в Лондоне найдётся учёный, который не был бы другом вездесущего господина Ди? Далее…

- Кембриджский Тринити колледж… Медицине обучался в Базеле. Лестных характеристик маловато, но это легко дописать… Nota bene*: второй год состоит личным врачом Её величества…

- Чистая правда. Услугами Якоби при Дворе не пренебрегают, хотя ему  куда как далеко до мистера Банистера. Свободен.

Коротышку как сдуло.

* * *

Однако ж, милая парочка: аптекарь Фрэншем и лейб-медик Якоби. При статусе московского лекаря кому как не Якоби быть лондонским «сватом»? Если королева-девственница не кандидатура, напишем и разыграем  пьесу подлиннее. Мы посылаем в Москву свата, сват предлагает даму, к даме едут на смотрины… Вот вам, минимум, полтора года. Сплошная тянучка, и никаких последствий. Стопроцентный выигрыш без капли затрат. Даже,  наоборот, за всё платит царь.

Насчёт невесты для Московита Уолсингем не прогадался. Условий ровно три. Порода. Непорочность. Монаршая кровь.

И как-то так, без зова, на память припорхала леди Мэри Гастингс.

Происхождение?

Пятая дочь Фрэнсиса Гастингса, второго графа Хантингдона. Двоюродные братья по материнской линии: Генри Стаффорд, первый барон Стаффорд, и Генри Рэдклифф, 2-й граф Сэссекс.

Возраст?

29 лет. На выданье определённо сопрела. И Джордж Гастингс, 4-й граф Хантингдон, буквально, одержим идеей поскорее сбагрить сестричку хоть к чёрту за пазуху. И Уолсингем почему-то был уверен, что королева благосклонно откликнется на просьбу дальнего своего родственника.

Внешность?

Ну, это дело пятое… Впрочем, памятливому министру не составило труда срисовать девицу Мэри двухлетней давности. Чопорно-тоскливая цаца. Ничем иным не примечательна, но сложена неплохо и довольно высока. Опять же на английский вкус. Русские любят подебелей…

Однако, пора. Их величество, наверное, заждались.

Стянув кабинетный камзол, министр моментально переоделся в парадный костюм, на который бы не польстился даже клерк средней руки. Но это был государственный секретарь Уолсингем, которого всегда отличали строгость и простота. Слишком строгая простота.

Единственным светским пятном был творожный ворот: стоячий, гофрированный, сплетённый из сотен «сот»…

 

Клавиши королевы

Казалось бы, ранняя весна, а королева покинула Уайтхолл. Это могло озадачить кого-угодно, кроме Уолсингема, который знал: в Уайтхолле, Виндзоре, Вестминстере появились крысы, много крыс…

И разве не логично, что её величество поспешило в холодное, но чистенькое Гринвичское предместье?

Тесными извилистыми улочками плоский экипаж вывез их на просторную дорожку. Ещё четверть часа на почтовых скакунах, и лесной пейзаж покромсали унылые зазубрины летней резиденции Тюдоров. Одна из башен сильно напоминала Тауэр...

Всё здесь выглядело запустело, кроме одного уютного помещения, так любимого королевой. «Гринвичская колыбель» Тюдоров! В ней увидел свет Генрих VIII, в ней родились и обе его наследницы: Мария и Елизавета.

Дворец под свой вкус строил ещё Генрих VII, а родоначальника династии отличала простота. Сто лет назад вообще жили скромнее, и нынешний Двор при всём желании бы не уместился здесь даже наполовину. Из-за этого приём в Гринвиче обходился минимумом церемоний, что весьма устраивало Уолсингема в отличие от чопорных придворных. И недолгая разлука пойдёт нам только на пользу, усмехнулся он, зная, как «любят» его в Лондоне. Тайный министр здорово раздражал всех своей независимостью и прямодушием. За глаза его звали «белой вороной чёрного покроя», а то и просто хамом.

Да вот пример. Всем, конечно, известно, что Её величество не терпит плохих известий, и дурным вестником неохота быть никому. Как результат, «горькая правда» добиралась до Её величества окольными путями. При Дворе даже выработался некий ритуал. Скверную новость сперва долго обсасывали в кулуарах, а уж когда слухи долетали до ушей Елизаветы, «крайнему» оставалось лишь «ответить на вопрос» её величества.

Этого правила держался даже всесильный Сесил, он всегда старательно дозировал негативную информацию. И только глава тайной службы резал правду-матку, как есть, ничуть не заботясь при этом о реакции Елизаветы. А ведь если королева-девственница сыпала уличными словечками, то уши свёртывались даже у тёртых конюхов и бывших морских джентльменов типа Фрэнсиса Дрэйка. Но опять же не лорда Уолсингема…

Привратник первым шепнул, что королеву окружают прислуга, фрейлины и ни одного министра. Лорд Бёрли в их числе. Прекрасно!

Отсутствие посетителей облегчало миссию Уолсингема.  Политика не музыка, лишних ушей не любит. Он был почему-то уверен, что Джон Ди справился со своим делом, и Иероним Горсей пригодится сполна со свежими русскими известиями. Главное - не испортить настроение Её величества, как это случилось с Горсеем в первую аудиенцию. Он тогда грубо сбился в дворцовом церемониале, отчего важный разговор, спланированный сэром Фрэнсисом, был скомкан, прерван и перенесён. Тем не менее, министр высоко ценил купца. Манеры манерами (да и как их в Московии не подпортить), но видно, что малый не промах, плюс прирождённый дипломат. И польза его, как посредника, покуда перевешивает некие финансовые «нестыковки» в русском филиале Московской торговой компании.

* * *

В приёмный кабинет шли выстуженной за зиму анфиладой, которую не согрел даже добротный фламандский драп. На дворе было зябко, мебели в «гринвичской колыбели» мало, и дворецкий позаботился задрапировать всё, что можно. Полы, стены, ступени, скамьи выстлали персидскими коврами, турецкими гобеленами и французскими мильфлёрами 18. А в промежутках – рифлёные миланские и туринские пилястры.

И только витражи с гербовыми виньетками полоскали весело глаз первым серебром разгулявшейся Темзы.

Итак, главное сейчас, чтобы никто не успел испортить Её величеству настроения. Вести дела «не в духе» - не в стиле Елизаветы. Поэтому министра искренне порадовал кулуарный наушник: «Её величество всё утро музицировали на спинете»*19

Отлично!

И вот приёмный зал. Он мал и скромен, но в нём есть всё: и вкус, и цвет… Пара картин, чуть больше портретов – и тона их идеально сочтены с бирюзово-лазоревой гаммой гобеленов. В центре строгий трон с мягкой зелёной подушечкой. Чего в избытке, так это бархатных пуфов и шёлковых сидушек.

Несмотря на свои пятьдесят, Елизавета подтянута, стройна. И пусть шепчутся, мол, стройна оттого лишь, что подтянута (корсетом), - люди-то верят глазам. А со вкусом у её величества всё в порядке. На самый взыскательный взгляд.

Сегодня на королеве шикарный простёганный жемчужными букашками жилет из лазурной тафты в золотых и серебряных узорах с крупными зёрнами алмазов и изумрудов по кайме. Серебряные нити высокого кружевного воротника переливаются в унисон сборчатой парчовой, в мелкую чешуйку, юбке с кринолином. В рыжих, взбитых к потолку волосах помигивают рубины и сапфиры. Кринолин – ещё, куда ни шло. Чего на дух не переваривал пуританин Уолсингем, так это турнюров – раздутых французских «задниц». В том числе за то, что их обожает «дылда» 20, как аттестовала королева Елизавета свою шотландскую узницу Марию. Что тоже чистая правда – редкий гвардеец дотянется до носа Стюарт.

* * *

Оставив Горсея за дверью, Уолсингем приблизился к королеве, с поклоном поцеловал её руку. Министру хватило быстрого взгляда, чтобы понять: Её величество в ударе. И, значит, мистер Ди недаром сжуёт свою горбушку.

Елизавета игриво зевнула. Дескать, «гуд бай, веселье; тоска зелёная пришла». Сэр Фрэнсис ценил юмор, но практически никогда не улыбался.

- Мой добрый Уолсингем, я надеюсь, вы не с дурными вестями?

Королева знала: «добрый Уолсингем» из той породы царедворцев, которые даже по подбору слов умеют прочитать настроение собеседника.

И он прочитал: Её величество настроена благосклонно, и можно смело заняться серьёзными вещами.

- Мы слышали, что наш юный лицедей закрутил интригу в римской пьесе.

Уолсингем заметил, как вытянулись лица фрейлин. Невежам не понять простых, чуть странных слов. Он же, напротив, понял всё. Королева имела в виду начало операции против «вернувшихся домой» иезуитов английской коллегии, выявленных в Риме умницей Энтони Мэнди.

Кстати, о Мэнди. Уже в 16 лет этот шотландский вундеркинд так гремел на лондонской сцене, что его талант перевоплощения не мог быть не замечен главой тайной службы королевы. Когда же выяснилось, что актёрский дар подкреплён недюжинным интеллектом, Уолсингем решил сокровище, пока не поздно, подобрать.

И в 1578 году 18-летний Мэнди отбывает на первые свои заморские «гастроли» - в Рим. Вот, правда, роль  которую он играет в вечном городе, оказывается не по зубам итальянским «коллегам» Уолсингема. На протяжении долгих месяцев Энтони Мэнди до того ловко изображает ревностного католика, что его зачисляют (под другим именем) в Английский колледж. Тот самый, где братья иезуиты готовят будущих «миссионеров». Тех, кому в скором времени предстоит устраивать заговоры и совершать перевороты, «дабы вернуть заблудшую нацию в лоно истинной веры, вытерев подошвы о задранный перед повергнутой «девственницы»».

Став первым учеником колледжа, Мэнди исправно оповещал лондонского шефа о «теоретических успехах» (замыслах наставников), прикладывая к ним «отчёты о практике» - шифрованные списки с фамилиями британцев-однокашников. 

На прошлой неделе артист вернулся домой, и ему тотчас поручили оперативную работу по розыску знакомцев из Английского колледжа.

Мэнди был не единственным ловкачом такого рода. Не менее тонкую работу вот уже год вёл на континенте «странствующий католический монах»  Джон Следд.

«По следу» опасных католиков-эмигрантов он проникал в среду неблагонадёжных англичан и, входя к ним в доверие, множил реестры потенциальных бунтовщиков и прочих «членов оппозиции».

- Я так полагаю, ваше величество, что автор пьесы задумал несколько актов. Первый сыгран и довольно удачно. Мне кажется, не позднее, чем через неделю, я представлю вам список всех персонажей и исполнителей. И буду бесконечно рад, если наш драматург, а ещё лучше вы, напишете громкий финал.

Королева засияла в унисон своей диадеме:

- Сэр Фрэнсис, вы не находите, что молодой человек заслуживает поощрения?

- Нахожу, мадам. И, на мой взгляд, не только рукоплесканий.

- Так позаботьтесь об этих ловких ладошках.

Вот теперь лорд Уолсингем мог спокойно приступить к главному.

***

- Ваше величество, мне, знаете ли, пришла на ум пара музыкальных тактов, которые вполне могут послужить лейтмотивом для следующей пьесы.

Королева быстро мигнула. Тайный министр избегает лишних ушей.

- Вы немного опоздали, сэр Фрэнсис. Мы всё утро развлекались одним оригинальным мотивчиком, который сэр Дэмон21 обещает превратить в шедевр. И сильно грустили, что вы не можете насладиться вместе с нами.

Фальшивый такт: при дворе трудно было найти человека, более чуждого развлечениям, чем Уолсингем. Но по долгу службы он просто обязан был разбираться в прекрасном: служители муз составляли интеллектуальный костяк его службы.

- Прошу, - она указала на наскоро перекрытый угол.

Там стоял любимый вёрджинел королевы. Елизавета виртуозно музицировала на клавишных, отчего, помимо Королевской капеллы, в каждом из дворцов к её услугам были стационарные спинеты, клавесины и мюзелары.

Однако для Гринвича было сделано исключение – только сюда она привозила вот этот миниатюрный «дорожный» вёрджинэл - изящный ящичек с драгоценными инкрустациями мандариново-каштановой гаммы. У музыкальной коробочки не было ножек, тем легче было её возить, пристроив на столик, буфет, сервант и даже высокий диван. В точности как здесь…

Крышку вёрджинэла устилали новенькие ноты со священными песнопениями Томаса Таллиса, джентльмена Королевской капеллы и изготовителя нот и нотной бумаги.

Рядышком…  Ну-ка, ну-ка.

Министр сильно-сильно прищурился. «Old hall manuscript» («Рукопись старинного замка») - оригинал сборника одноголосых псалмов Мэрбека. Уолсингем удовлетворённо сглотнул: эта затасканная тетрадь была предметом его тайной гордости. Ведь это его людям после безуспешных поисков другими царедворцами удалось разыскать раритет, презентовав королеве в день её тезоименитства.

Но даже ему не удалось пока напасть на след опуса «Fitzwilliam Virginal Book», приписываемого Джону Данстейблу, мастеру полифонии прошлого столетия. Однако ищейки Фелиппеса гарантировали скорый успех...

* * *

Несмотря на бесспорный исполнительский дар, королева никогда не музицировала публично. Лишь единицы среди избранных могли насладиться августейшим искусством. Храня в памяти сотни мадригалов, псалмов и мотетов, чаще всего она играла «Аллеманду королевы» Уильяма Бёрда, ещё одного джентльмена Королевской капеллы.

Уолсингем холодно наблюдал, как тонкие нервные пальцы откинули крышку и заскользили по клавиатуре. Он проглотил тоскливый вздох: прежде, чем начать «обсуждение», ему, похоже, придётся проглотить весь опус. Что он и сделал, стоически дожидаясь конца пьесы, по ходу которой Её величество солировала недурно поставленным голосом. В финале лорд даже похлопал. Тремя пальцами.

Резко отстранясь от инструмента, королева посмотрела ему прямо в глаза:

- Мы теперь одни. Что вы хотели сказать, а мы услышать?

Уолсингем ещё раз взвесил, с чего начать, чтобы логично кончить.

- Ваше величество, я всегда полагал, что спускаться легче, чем восходить. Поэтому начну с далёких гор по имени Карпаты.

- Впервые слышим, - искренне удивилась королева.

- Если я скажу, что это где-то поблизости от бывшей резиденции польского короля Стефана…

- То мы скажем, что вспомнили, - улыбнулась королева; она, действительно, сегодня в духе.

- Я в этом не сомневался, как и в вашей безупречной красоте, но сегодня она подобна чистейшему аквамарину.

Зная, как королева любит тонкие дифирамбы, но при этом не терпит «белых ниток», король шпионов выбрал подходящее время. Елизавета согласна слушать и, главное, слушать долго! И её поощрительный кивок лишь доказывает это.

- Напомню, что в тех местах есть такое княжество Молдавия. И если для нас оно находится на самой периферии ваших интересов, то это совсем не так, если иметь в виду интересы наших противников.

Лёгким прикусом губы Елизавета изъявила любопытство. Уолсингем тотчас отметил «свежую» щёлочку на неровной белизне зубов. Ещё пара недель, и истончённая гнилушка вылетит. Увы, но факт: сильная воля королевы пасовала перед сладким, а за дамские слабости – сладости - отвечала её улыбка, то есть зубы.

- Эта маленькая территория является весьма лакомым куском, который много лет оспаривают султан и император. И с недавних пор на неё претендует король Стефан. Равно как на Валахию.

- Бывший князь Трансильвании неравнодушен к сопредельным землям. Мы его понимаем.

Уолсингем был восхищён: кто бы после этих слов сказал, что в начале беседы она даже «не слышала» про Карпаты?!

- Но мы не совсем понимаем, что интересного нашли там вы, сэр Фрэнсис?

 - Видите ли, мадам, в целом, нам не интересно излишнее усиление кого бы то ни было, в том числе Польши. Однако же и в Польше, как в любой другой стране, имеются силы, которые способны немножечко уравновесить её собственную силу в нашу пользу. Зачастую, такие силы сами не догадываются об этой своей способности. Поэтому нам так важно их вовремя подсечь, чтобы беспроблемно пристроить в фарватер вашего движения. Таковы, на мой несовершенный взгляд, канцлер Ян Замойский в Польше и герцог Кристоф Батори 22 в Трансильвании. Через этих людей мы могли бы укрепить наш авторитет в правящих слоях Молдавии, которые ориентируются на эти фигуры. Укрепляя наше влияние здесь и в других «спорных», - акцентировал Уолсингем, - областях, вы будете иметь там оплот против императора Рудольфа и, следовательно, его дяди Филиппа испанского.

- Но ведь Замойский – правая рука Батория. И он вряд ли заинтересован в ослаблении своего патрона, - королева задумчиво перебирала клавиши.

- Абсолютно точно. Ослабляя Габсбургов, мы ни в коем случае не должны переусилить Баториев. Потому что слишком сильный Баторий – это угроза Московиту, но и слишком сильный Московит – это угроза нам, не говоря про потери для наших финансов.

- Сделаем паузу, – сняв руки с клавиатуры, королева чуть подвинулась на бархатном сиденье. - Что за угрозы и потери?

- Вопрос, - Уолсингем внимательно изучил потолок, - крайне запутан, ваше величество.

- Ничего, на то и пауза, чтобы его распутать. Прошу вас.

- Что ж, государыня, попробуем. Нашим людям в Гродно, где с недавних пор находится центральная резиденция короля Польши, удалось раздобыть тайный план решения так называемого «Восточного вопроса», который разработали король, его канцлер и два ближних сподвижника, оба, кстати, русские. Один из них был в прежние годы доверенным лицом самого русского царя и знает все его слабости, как и преимущества.

- Кажется, я догадываюсь. Его имя, если не ошибаюсь, герцог Курбс.

Государственный секретарь тактично «не заметил», что королева, увлёкшись, сказала о себе в единственном числе. Добрый признак, означающий, что её величество искренне намерилось разобраться со столь занимательным вопросом. 

- Ваша проницательность солидарна вашей памяти, а ровни ей не знаю даже я, даром, что имею дело с самыми выдающимися агентами.

И не давая ей времени возразить:

- Если вы позволите, я разберу по тезисам секретный проект короля Батория.

Королева кивнула и невпопад тронула клавишу…

«Соль».

* * *

- В мире нет ничего оригинального. Даже новейший из планов зиждется на самой древней первооснове, которую я, применительно к ситуации, назвал бы «константинопольским вариантом». Осмелюсь напомнить вашему величеству, как четыре века назад венецианцы предложили католическим державам план сокрушения христианского, но погрязшего в схизме Константинополя. Долго причину искать не пришлось. Зачем? Всем же известно, что Византийская империя препятствует освобождению гроба Господня из рук неверных, - ничтожный саркастический промельк коснулся речи, но не лица министра. – Так Венеция руками крестоносцев решила освободить чужое пространство для усиления собственного могущества. И на какое-то время ей это удалось. Однако всё кануло в Лету, когда нынешние мореплаватели, покорив океаны и открыв новые морские пути, сделали Средиземное море лужей для внутреннего пользования. Венеция ровно за один год сделалась заштатным игроком. А раз так, то взоры самых пронырливых венецианцев стали искать новых путей. И нашли их в вашей державе, государыня. Англия в тысячу раз больше Венеции и, при этом, благодаря Узкому морю, наша страна неприступна и непотопляема.

- Пока да, - молвила королева. – И да хранит нас Господь.

- И впредь, и во веки веков, аминь, – тихо завершил министр. – Ну, а мы, со своей стороны,  используем опыт венецианцев, а также миланцев, падуанцев, флорентинцев и генуэзцев, но при этом сделаем свою игру, конечная цель которой – мировая империя.

- Вашими бы устами… - королева не договорила и грациозно пробежалась по клавишам левой.

- Однако вернёмся к  Восточному плану короля Стефана. Новый польский король задумал простой и гениальный ход, но на роль Константинополя назначил Москву. Ведь беря Москву, как крестоносцы в своё время взяли византийский Константинополь, он создаёт могучий плацдарм для покорения турецкого Константинополя и создания, таким образом, мировой империи, где будут властвовать уже не европейцы, а славяне. Очевидно, Рим после прошлогодних рейдов Стефана уяснил всю опасность таких планов. Лавируя между турецкой Сциллой и польской Харибдой, папа вознамерился создать противовес – католическую Лигу – и поставил на новую силу – русского царя. Это не досужая гипотеза, ваше величество. Не позднее как два часа назад я получил пакет донесений из Италии. И все, как один, пишут об одном: заигрывая с царём Иваном, папа Григорий готовит лучших своих дипломатов для миссии в Москву. Ради союза с Московией, папа готов обуздать воинственного Стефана и перенаправить энергию обоих восточных Сарданапалов против третьего - султана. Со своей стороны, глава русской миссии, очень опытный и опасный дипломат Исаак Томас Шеврихинг, мастерски обрабатывает всех на своём пути. Перед ним заигрывают герцоги и магнаты, папа ему откровенно благоволит, а вся Италия взбудоражена слухами, что её вот-вот оправославят, и Венеция готова примерить пальму первенства среди новых митрополий Московита

Королева встала, сделала полшага, снова присела. На её подтянутых щеках было неспокойно.

- Но у каждого, как мы знаем, свой план, и для того, чтобы разведать, как обстоят дела на Балканах, папа снарядил туда своих агентов. Один из них, молодой аббат, является помощником апостолического визитатора латинских Церквей в турецких землях по эту сторону Боспора. 

- Что за дикая идея? Разве порабощенный народ способен стать союзником Рима? – Елизавета скептически поджала губы. – Я имею в виду все эти племена, побеждённые османами: сербы, болгарцы, албанцы…

- В том-то и дело, что турок воевал их поодиночке, вместе же они представляют такую мощь, что, единовременно восстав, способны сокрушить власть султана. Даже численно общая армия покорённыхславян, а под султаном немало и других народов, превысит все турецкие войска. И в этом основная мысль плана, хотя для точных подсчётов нужны ещё экспедиции на Балканы. Но мы-то хорошо знаем, как сильны и храбры сербы, и как свободолюбивы и упрямы греки. А есть ещё, как мудро вы заметили, мадам, албанцы, болгары, фракийцы, черногорцы, македонцы. И каждый хочет пить свободно, гулять независимо и дышать вольно. А турки далеко не всесильны. Достаточно вспомнить, как упорно сопротивлялась султанам Родосская крепость.

- Или Никосия, - добавила Елизавета.

- Совершенно верно, ваше величество. Так вот, папские политики просчитали: все эти народы легко и разом восстанут, если их возглавит Москва. Русскому царю достаточно будет поставить под копьё ударную дружину и двинуться на юг, как к нему добровольно примкнут сотни тысяч повстанцев. А после перехода Дуная силы его удесятерятся. Сметая крепости и гарнизоны, славянская лава хлынет в Константинополь. Да и кто, простите, осмелится стать на пути этакой стихии? Обмельчавшее турецкое войско? И если такой поход случится, именно Молдавия послужит важнейшей перевалочной базой. А там, - Уолсингем безнадёжно махнул рукой и отскороговорил: - армада христианских галер в течение каких-нибудь трех дней овладеет Истанбулом. Недаром ещё Карл Великий завещал не трогать славян. Не думаю, что мы будем глупее его.

- А что же Польша? – повысив голос, королева так сильно ударила по клавише, что министр вздрогнул.

- А Польша остаётся сбоку. В альтернативном плане папы римского одна ставка – Москва...

- И что же остаётся? – нервно усмехнулась королева.

- Остаётся русский план. Всемилостивейше прошу прощения за вторжение.

Чуть хриплый голос от двери заставил обернуться.

 

У монархов большие уши

Чуть хриплый голос заставил обернуться.

Высокий человек в глянцевом кирпичного цвета камзоле без жабо покаянно сложил руки на груди.

- Сесиль, это вы, – с заметным облегчением усмехнулась королева, как всегда смягчая фамилию «самого полезного человека своей судьбы». – Мы так рады, вы всегда приходите в момент, когда сэр Фрэнсис, кажется, уже окончательно нас запугал.

Лорд Бёрли, второй государственный секретарь, королевский казначей и «мой ум», как звала его Елизавета, с комфортной улыбкой трижды поклонился.

- Извольте же, - сказала королева.

- Этот план имеет ставкой не Московию, но имеет ставку в Москве. Согласно доктрине царя Ивана, Москва – Третий Рим, который освободит пленённый второй Рим – Константинополь - и перевоспитает мёртвый Третий Рим с его вампирическим Ватиканом, - не переставая улыбаться, продолжал лорд-казначей. – Наши британские венецианцы не исключают такого поворота событий. А их правящие друзья в Республике подтверждают, что  русские уже щупают почву в Валахии и Молдавии, и большинство господарей неизменно симпатизирует царю Ивану, тем более, между Молдавией и Московией лежит почти русская прослойка в виде казаков – крайне мужественных и диких воинов типа янычар, но верховых.

- Боже мой, конные янычары. Кошмар, а не страна! – пробормотала королева.

- С той, позволю заметить, разницей, - поклонился Бёрли, - что конные янычары, то есть казаки, больше всех ненавидят султана и сильнее всех воодушевляются царём. А ещё есть лесные и водные казаки на больших реках Дон, Яик, Терек и Волга. Если их собрать в одну орду, то казаков с лихвою хватит, чтобы побить очень сильного неприятеля. К счастью для всех, собрать их никому пока не удалось.

- И мы, стало быть, остаёмся в стороне, – королева покачала головой.

- Если бы в стороне. 11 лет против вашего величества действует булла папы Пия V об  отлучении вашего величества от католичества, а ваших подданных от присяги королеве-еретичке, - решил напомнить о себе грубиян Уолсингем. - И никто дурацкую буллу не только не отменял. Напротив, действия против Англии всюду набирают силу, о чём говорят сообщения наших агентов.

* * *

Елизавета стиснула зубы, как и всякий раз, когда кто-то хотя бы намёком давал знать про эту гнусную буллу. Она знала её наизусть: «Мы объявляем указанную  Елизавету еретичкой и подстрекательницей еретиков, и те, кто является её приверженцами, также осуждаются и отделяются от  христианского  мира...  Мы  лишаем  указанную королеву её мнимых прав на королевство и всех остальных  прав... Мы запрещаем всем и каждому из её дворян повиновение её властям, её приказам или её законам». 

Ни один из подданных не решился ознакомить королеву с содержанием буллы, не говоря про то, чтобы вручить. Но Елизавета не зря так любила повторять: «У монархов большие уши, которым слышно всё: и рядом, и поодаль». О папском отлучении её чуть позже, но осведомили. Роль «громоотвода», как всегда, примерил Уолсингем. В итоге, все, кроме второго государственного секретаря, пребывали в неведении, что «еретичке» известен текст отлучения. Так и оставалось. И, в сущности, оказалось удобным для каждого, начиная с самой «отлучённой».

«Они думают, я не знаю. Я знаю то, о чём они ещё и не подумали. Теперь вот и Сесиль знает».

Сесил знал и то, что в прошлом году папа Григорий усилил санкции предшественника, заверив, что всякий, кто убьёт королеву-еретичку «с благочестивым намерением свершить божье дело, в грехе не повинен, а, напротив, заслуживает одобрения».

- Это какая-то травля, мировая облава на бедную Англию, - начала нерешительно Елизавета, но каждое слово лязгало всё жёстче, как набирающая скорость тяжёлая пехота. - И в таких условиях мы должны не просто действовать, но выиграть. Одни против всех.

- Поэтому, ваше величество, мы должны поступать безошибочно, - поддержал Уолсингем с молчаливого согласия патрона, который не хуже коллеги знал дела и планы, соавтором которых сам и был. - Особенно, в действиях с Москвой. И, следует признать, после экспедиции Ченслера, то есть вот уже четверть века, мы поступали правильно. Москва, признаем, тоже поступала с нами правильно, потому что иначе не могла. Русские покупали у нас дешёвое оружие, а мы, тем самым, быстро свели на нет влияние Ганзы, подорвав оружейный бизнес Германии. 

* * *

Королева улыбнулась, ей ли не помнить, как 20 лет назад она отклоняла протесты немецких городов, княжеств и даже самого императора, возмущённых незаконными поставками английского оружия Москве. Английская корона не может потакать контрабандистам, холодно прозвучало в ответ. А «шапка Мономаха» тем временем молча лупила английской дубиной врагов в Ливонии.

Тогда мы сделали крайним Ганзейский союз, искусно опорочив его перед императором. Обвинив Ганзу в незаконных поставках, Фердинанд I поставил крест на военной продукции для Москвы: «Под страхом уничтожения всех регалий, ленов и прав мы запрещаем всем подданным империи сноситься с русскими и доставлять им оружие и провиант».

Всё это привело лишь к росту цен на оружие, и тогда шведы, в обход Любека, стали сами поставлять оружие в Нарву. Их прежний король Эрик XIV был в большой дружбе с Иваном IV. И кто знает, как бы переменилась погода и карта Европы, если бы они действовали сообща. Но мудрые силы, и наши в числе первых, постарались утихомирить буйного Эрика, заменив его не более уравновешенным Юханом III, у которого был ровно один плюс – ненависть к Грозному Московиту.

И уже в 1566 году член Московской компании Антон Дженкинсон выпросил у царя монопольного права для английской торговли в бухте святого Николая. Потоки нашего товара хлынули с двух сторон: через устье Двины и через Нарву. А оттуда транзитом - в Персию! Увы, в последние годы Иван стал урезать привилегии гостей из Московской компании. И в его воле теперь перекрыть все пути на Ближний Восток, толковал Уолсингем. И мы, собственно, должны проявить свою волю так, чтобы его воли не стало вовсе.

Елизавета хорошо понимала, о чём речь и какова цена вопроса. За время 20-летней Ливонской войны Англия на одной лишь торговле оружием нажила колоссальный капитал. И вот именно теперь, когда мы намертво прилипли к этой соске, забрезжил союз папы и царя, после чего всё могло в одночасье рассыпаться. Понятно, в мире нет ничего вечного, и Нарвская фактория год от года увядала. А нынче шведы и вовсе стоят под стенами Нарвы. В таких условиях, если посольство Ватикана заставит Краков и Стокгольм заключить перемирие с Москвой, царь может, в конце концов, просто «плюнуть» на бесполезных английских «гостей». И военные заказы, приносящие головокружительные барыши, прикажут долго жить…

* * *

Лондон лихорадочно искал новые каналы. Сесил и Уолсингем не раз уже докладывали Елизавете о проектах венецианских эмигрантов, что под патронажем лорда Лестера наплодили коммерческих контор вдоль лондонской Темзы. На повестке дня - учреждение Левантийской торговой компании, курировать которую и рассчитывали английские венецианцы, имевшие многовековые «подвязки» в Истанбуле. Для этого имелись исключительно выгодные предпосылки сейчас, когда в султанском Серале правили сразу две родовитых венецианки и практически родственницы: султан-валиде Нурбану и любимая кадина Мурада III Сафийе. В связи с чем ценность венецианских связей и опыта невозможно переоценить. И новая компания обещала превратиться в могучий рычаг лондонского влияния на Османскую империю. Великолепный противовес Восточным планам Рима, Кракова и Москвы!

При этом для короны самое главное - не ссориться с царём, а, напротив, «намертво обаять» и «нежно поработить». Причём, так искусно, чтоб он и не заметил. Когда-то это удалось византийскому Константинополю, насадившему своих исповедников по всей Руси могучего короля Владимира. Удивительно, но Русь, в конечном счёте, переиграла всех. Византии нет в помине вот уже полтора века, а Москва стоит и мастерски перемалывает все чужеродные вливания к вящему посрамлению недругов и приращению собственной мощи. Это, конечно, феномен, который не только важно учитывать, но и жизненно необходимо изучать.

Но отчего бы, делая всё это с остротой и тонкостью «кинжала Уолсингема, не внедрить там «исповедников» лондонской выделки с их версией «правильной политики»? Или новые венецианцы из Англии хоть в чём-то уступят дважды им проигравшим византийцам Константинополя?

От столь головоломных и рискованных планов у Елизаветы дух захватывало, и кружилась голова. Едва ли не каждый день нёс новые неприятности и, соответственно, поправки. Вот как теперь. И что, позвольте спросить, нам делать с русскими, которые со дня на день прихлопнут «английскую лавочку» в Никольском устье?

В самом деле: что?

* * *

Она была не одинока. Взгляд лорда Бёрли являл воплощённый вопрос.

В подготовке таких вот минут и заключалось величайшее искусство Уолсингема: напряжение, достигнув контрапункта, сменяется быстрым мелодическим переломом и долгожданным отдохновением…

Юзом-юзом, сэр Фрэнсис с поклонами допятился до двери и впустил уже знакомого королеве и Сесилу, человека. Нарядного, но безвкусного. С пугливым надсадом: «как бы чего не напутать», - на толстых кривоватых ножках мужлан, не подымая глаз, сделал три робких шага, пугливо поклонился, а затем, вздрогнув, оглушительно затрещал суставами и рухнул на колено. Каждое его движение выдавало отъявленного невежу. Он честно зазубрил роль, но при этом не мог обойтись без суфлёра.

Преклонив колено, мужлан выпучил глаза на Уолсингема и, что-то вспомнив, сдёрнул берет. С тем же скрипом встав, сделал три шага, снова опустился на колено, встал, ещё три шага…

Королева закатила глаза от скуки: «Ну, давай же… хрен с церемониями». Если бы малый замешкался, звучный «хрен» не замедлил бы пройтись по его ушам. Но он «умер», не двигаясь, не мигая и только пунцово сияя ушами и щеками.

Кажется, пора.

- Мистер Горсей, извольте передать её величеству, что вы видели в Вологде и о чём вас попросил осведомить государь Московии…

Ага, так вот, где я видела эту брюкву, усмехнулась королева. Наш купец при царе Иване. А что, для Москвы в самый раз! По крайней мере, даже обычные английские купцы намного куртуазнее русских великих послов. Московиты ужасно неуклюжи.

Как ни странно, продолжающий полыхать Горсей выказал завидное красноречие и весьма живо передал все подробности встречи с царём, особенно, просьбу прислать корабли с военными припасами. На это государыня милостиво сообщила, что «данной затее сегодня благоволят даже звёзды».

Ни один мускул не дрогнул на лице Уолсингема, лишь сердце сладко затрепетало. Ему ли не знать, что за боги заправляют королевскими звёздами. Джон Ди добросовестно выполнил утренние наставления.

В итоге, Горсей был удостоен королевской милости весом в десять золотых соверенов и препровождён за дверь.

* * *

Уолсингем сиял: самое время рассказать о том, как удержать на лондонском крючке соскальзывающую Москву. Но прежде он осведомился, как давно её величество встречалось с Джорджем Гастингсом, 4-м графом Хантингдоном. Ответ: «Я уже и не помню, когда», - удовлетворил тайного министра. Теперь у него есть время и, главное, повод внушить Гастингсу, что это именно он в недавнем разговоре обронил фразу: «Мою раскрасавицу Мэри и за царя незазорно бы отдать, а она всё в девках кукует, ведь вот досада-то»...

Минуту спустя Уолсингем уже ткал новую паутину.

- Ваше величество, привязать Московита можно всяко. Допустим, вы слышали, как уже доложил этот купец: царь просит от нас доктора. Отчего бы не пожертвовать ему вашего личного врача… не хмурьтесь, ваше величество, личного врача… согласно рекомендательной бумаге. Поверьте, я не покушаюсь на 22 ваших дворовых врачей и хирургов. Возьмём, к примеру, доктора Якоби. Отличный специалист, кембриджский доктор медицины, правда, без патента на врачебную практику, но вы дадите ему отменную рекомендацию. А он ещё и астролог, то есть ближайший к их царственному телу, сердцу, печени и уму наш человек. Разве когда-нибудь медицина мешала нашим докторам быть доносчиками в оба конца: нам доносить про царя, а царю доносить нашу волю… посредством рецептов. Что до рецептов, то компанию доктору Якоби составит замечательный аптекарь, мастер по противоядиям.

- А что же Баторий? – нахмурилась королева.

- А что Баторий… Он нам не так интересен. Тот самый случай, когда старый медведь опаснее молодого льва.

И молодой лорд угодливо мигнул старому, который ответил обворожительной улыбкой..

- Кстати, ваше величество, у меня для вас свежая партитура… - «неожиданно» вспомнил Сесил и элегантным движением покрыл вёрджинал веером свеже-зеркалящих чернилами листов.

«Fitzwilliam Virginal Book».

Проклятье, подумал Уолсингем, старина Сесил опередил прощелыгу Фелиппеса… 

- До-о-о! – мощно ответил спинет. Крышка захлопнулась и снова открылась…

2014 год

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Хэмфри Гилберт (ок. 1537–1583) - английский офицер, мореход, автор проекта создания Лондонской академии и «Рассуждения об открытии нового Пути в Китай» (1576); получив в 1578 году патент на колонизацию Северной Америки, лично финансировал и водил морские экспедиции в Канаду, по возвращении из последней погиб.

2 Уолтер Рэйли (1552/1554 -1618) — одарённый литератор, блестящий придворный, мореход и патентованный корсар; кровный брат Хэмфри Гилберта; в 1584 году основал Виргинию – 1-ю английскую колонию в Новом Свете; во время заключения в Тауэр при Якове I (1603-1616) писал «Всемирную историю»; после неудачной экспедиции, снаряжённой на поиски Эльдорадо (река Ориноко, 1616), с подачи испанцев был казнён «по обвинению в измене».

3 Филип Сидней (1554–1586) – английский энциклопедист, сын ирландского наместника Генри Сиднея (1529–1586); автор образцовой лирики: «Королева мая» (1578), «Аркадия» (1580), цикла сонетов; после гибели стал воплощением рыцарских добродетелей.

4 Присыпка из египетских мумий – в книге «Мумии, каннибалы и вампиры» Ричарда Сагга утверждается, что до XVIII века члены английской королевской семьи и Двора не брезговали людоедством: для «лечения болезней» употребляли человеческое мясо, кости, кровь и кожу; в частности, представитель «трупной медицины» и личный хирург Елизаветы I Джон Банистер пропагандировал «чудо-порошок» из протёртых египетских мумий.

5 Уильям Сесил, 1-й барон Бёрли (1521- 1598) — могущественный и удачливый английский политик 2-й половины XVI века, государственный секретарь Англии в 1550-1553 и в 1558-1572 годы, премьер-министр при Елизавете I, лорд-казначей с 1572 года и, параллельно, второй госсекретарь (куратор Уолсингема).

6 Роберт Дадли, первый граф Лестер (1532–1588) – платоническая любовь Елизаветы I, королевский конюший, лорд-протектор Англии, покровитель Шекспира.

7 Дрэйк, Гилберт, Рэйли, Хоукинс и Таггарт – перечисляются наиболее успешные корсары и, в дальнейшем, морские офицеры Елизаветы I.

8 Inthemiddleofnowhere (англ.) – аналог русского «в тьмутаракани».

9 Иоганн Тритемий (1462-1516) - немецкий аббат-бенедиктинец, мистик, теолог, оккультист, изобретатель шифров, классик криптографии (труд «Стеганография») и наставник крупнейшего немецкого алхимика-универсала Генриха Корнелия Агриппы Неттесгеймского (1486-1535).

10 Ричард Ченслер (утонул в 1556) — английский капитан и, вероятно, тайный агент короля Эдуарда IV; в поисках морского пути через Северный Ледовитый океан на судне «Эдуард Бонавентура» доплыл до Белого моря, став основоположником торговых связей Англии с Россией.

11 If I call uncle Edmund (англ.) - Если я не позову дядюшку Эдмунда».

12 Узкое море - пролив Ла-Манш.   

13 Красный ирис, золотой лев, кровавый крест – гербы Флоренции, Венеции и Генуи.

14 Иероним (Джером) Горсей (умер после 1626) - английский купец и дипломат-самоучка, влиятельный член Московской торговой компании (действовала в 1551-1649) и самопровозглашённый её председатель в Москве; жил с перерывами в России (1573-1591), выполняя секретные дипломатические поручения английского и русского правительств; рыцарь с 1603, член Парламента (1592-1620), шериф Букингемского графства (1610); выше практически дословно воспроизведён фрагмент его «Записок о России».

15 Гейворд Роуленд (умер в 1593) - олдермен Лондона; в 1581 году был исключен из Парламента.

16 Даниил Сильвестр – английский посол в Москве 1-й половины 1570-х, предположительно убит молнией в 1576 году (т.е. Горсей путаетсяч в датах).        

17 Эдвард Горсей (умер в 1583) — член английского Тайного Совета при королеве Елизавете I, военачальник, посол в Нидерландах.

18 Мильфлёры – род шпалер (безворсных гобеленов), декорированных цветочными букетиками.

19 Спинет – клавишный музыкальный инструмент типа клавикорда наподобие мини-рояля; здесь же перечислены его разновидности.

20 Рост Марии Стюарт (1542-1587), шотландской королевы (1561-1567) и политической соперницы Елизаветы, достигал 180 см.

21 Вильям Дэмон (около 1540 - после 1600) – придворный органист Елизаветы; занимался переложением на 4 голоса мелодий псалмов, популярных среди протестантов; ниже перечисляются крупнейшие английские музыканты того времени.

22 Христофор Батори (1530-1581) – брат Стефана Батория, князь Трансильвании с 1576; когда Уолсингем произносит эти слова, князь доживает свои последние дни (умер 27 мая 1581).

 

Вверх

Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта
Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-"

Комментариев:

Вернуться на главную