ХОЖДЕНИЕ ПО ВОДАМ
По воде как посуху пойду,
Задевая по пути звезду,
Что в полночном море отразилась.
Господи, а если пропаду?

Взгляд теряет звезды и луну.
Шаг ныряет в шумную волну.
Маловерный, что ж я усомнился?!
Только усомнился — и тону.

Мысль, как камень, падает до дна,
Чтобы стала жизни глубина
Постижима страннику по водам —
Как она темна и холодна!

Как темны подводные края,
Где скользит упрямая змея —
Мысль моя, как проходить по водам
До небесной тайны бытия.

***
Где сладкий дым Отечества? Лишь гарь.
Разбой уже не спишешь на погоду.
И что-то должен русскому народу
Сказать неправославный государь.

И упростились нравы и словарь,
И новую предчувствую угоду
Крикливой черни.
Прочно входят в моду
Бродвейский сленг, японский календарь.

И познаю, внимая пестрым дням,
Бездолицы, безладицы,
укрепы,
Что надо возводить страну, как храм,
Испытывая благодать и трепет.

И гарь вдыхаю.– Драгоценный пепел
Разносит ветер по материкам.

***
Днем или, может, порою полночной
Сердце поймет, что болит к непогоде,
Что разыграется ветер восточный –
Ветер Господень.

Ветер придет из далекой пустыни
И занесет родники и колодцы,
Горькие речи и храмы гордыни.
Кто же спасется?

Кто же привязанный к родине милой,
К жизни своих гаражей и домишек,
Выкрикнув, выдохнув «Боже! Помилуй!»,
Будет услышан?

* * *
Пророки читают молитвы,
Твердят покаянный канон,
Им зримы грядущие битвы,
Печали последних времен.

Поэты - не очень серьезны,
Не дал им Господь глубины,
Вглядевшись в высокие звезды,
Заметят лишь - зимы морозны,
И души людей холодны.

* * *
Темный воздух метелей и смут,
Не хватает здоровья и солнца.
Но привыкли все — как-то живут.
Почему только мне не живется?

Чтоб забыть свой нерадостный труд
И тоски благозвучное имя,
Люди водку старательно пьют.
Почему же не пьется мне с ними?

Вот живу на седьмом этаже,
В небогатой отдельной квартире.
Выпью водки — но скучно душе
В этом быстро хмелеющем мире.

***
Луговые цветы завтра выбросят в печь,
Но Господь не скупится для них на одежды.
А тебя извели о достатке надежды
И о хлебе насущном высокая речь.

И на воронов взглянешь – не сеют, не жнут
И на черные дни не имеют хранилищ,
И Господь их питает.
А ты не осилишь
Жребий птицы – крылатый обыденный труд.

* * *
Преподобне Антоние Сийский,
О предивный помощниче наш,
Жизнь уходит с просторов российских,
Остаются — печаль и пейзаж.

Вдаль — дороги, как судьбы, разбиты,
Вдоль — деревни, пусты и черны…
Помяни наши митрополиты,
Удрученный народ помяни.

Умираем в похмелье тяжелом
Среди самых великих полей.
Ты стоишь перед Божьим престолом,
Помолись своим чудным глаголом
И любовью блаженной согрей.

***
Видимо, лирику близок Пилат –
Вот прокуратор умыл свои руки,
И провожает сочувственный взгляд
Божьего Сына на крестные муки.

Жаль человека ему, не Христа,
И ничему он не верит на свете.
- Что же есть истина? - Только мечта.
Истины нет – его сердце ответит.

Власть ощущает и горечь утрат.
Истины нет - только сны и разлуки.
И провожает сочувственный взгляд
Божьего Сына на крестные муки

Так и поэт – снова ищет деталь,
Передает преходящность земного.
Истины нет – только дождь и печаль,
И ощущение власти над словом.

***
Подумал: ничего я не успел.
Зима сжимает сердце или старость?
И столько светлых безнадежных дел
В моих черновиках еще осталось.
Проходит жизнь –
и не берет в расчет
Неторопливость русского поэта.
Пусть ничего меня уже не ждет,
А я вот жду – еще наступит лето.
А я вот жду…
Прости, Господь, раба,
Что ропщет на погоду и усталость.
И понимает, что его судьба
Не началась.
И все же состоялась.

***
Сердце верит, не устанет –
Гонит прочь
Время темных испытаний –
Эту ночь,

Одиночество и ветер,
Трепет сна…
И приходит на рассвете
Тишина.

Тишина – и сразу дорог
Каждый слог.
Что ж я плачу, как ребенок?!
Это Бог.

***
Тоску позовешь – больше нет друзей,
И с нею начнешь кутеж.
Вот наглая гостья. Водки налей –
И душу вынь да положь.

Судьбу ей подай, а не общий хмель,
Не хочет меньшей цены.
Расстелет – разделит с тобой постель
И станет тревожить сны.

И будет твердить до скончанья дней,
Что Бог далек и суров,
А с нею ты нарожаешь детей
И набормочешь стихов.

***
Деревня Вешки смотрит телевизор,
Крутой американский боевик.
Сбивает на экране грузовик
Сенатора.
Гадает экспертиза.

И нет улик. Но есть звезда стриптиза.
И челюсти акулы. И тайник
В гробу раджи. И призрак. Женский крик!
Убийца-робот прыгает с карниза.

И напрягает зрение и нюх
Рябой упырь. И рокер стриты рушит.
И за измену босс девицу душит

И прячет тело в ящик для подушек.
Деревня Вешки затаила дух.
Былин не помнит. Не поет частушек.

ПОСЛЕДНИЙ МОНАХ
Монах,
творящий неустанную молитву,
вероятно, не ведает,
что он-то и есть главная угроза
будущему.

Но только по его молитвам —
некоторые души волнуются,
начинают прозревать
мерзость запустения,
говорить о конце света.

Какой еще «конец света»,
«фанатики» и «фашисты»,
когда надо покупать
телевизоры и гамбургеры,
пить колу
за процветание и новый порядок?..

Это всё молитва последнего монаха,
она неустанно колеблет
этот мир и эту безопасность,
как ни колдуй
по социологическим опросам.

Да воскреснет Бог
и расточатся врази Его!

* * *
                   Н. Кузьмину
От русской Непрядвы остался ручей
И ропот стиха или бреда.
По этому поводу водки не пей,
В незваных гостях не обедай,
Заслуженных гениев не матери,
Мы сами свое заслужили,
Ревнивой стилистики пономари
В нетрезвой лирической силе.
Мы всех обличили до самого дна
Беспечной души и стакана.
И нету Непрядвы — неправда одна
В народных мечтах и туманах.
От русской победы остался музей,
Словарь и привычки пехоты.
По этому поводу водки не пей
До патриотической рвоты.
В незваных гостях не растрачивай дни
И светлую душу поэта.

И русскую Родину не хорони,
Пока есть стихи и ракеты.

***
Порой нет ничего милей –
Идти по кладбищу, взирая,
Как приняла земля сырая
И незнакомых, и друзей.

Иных столетий имена
Увидишь на могильных плитах.
Как много навсегда забытых!
Как многозначна тишина!

Умолкли скорби и расчет,
И только редко крикнет птица,
Да время строгое страницу
В урочный час перевернет.

И я прочту, какой пустяк
Тревоги и земные блага,
И что кладбищенская влага
И состоит из этих благ.

ОТЪЕЗД ИЗ РОССИИ
От недостойного труда,
Душевных смут и ран
Ты уезжаешь навсегда —
И собран чемодан.

Шумит российский алкоголь,
Зато с похмелья — в храм.
Такую вздорную юдоль
Ты оставляешь нам.

Всё это нам — и сон равнин,
И вой шальной пурги,
Полузабытый сельский тын,
Дороги, дураки,

Хандра и грязь, и вечный шиш
Общественных идей.
А ностальгия, говоришь,
Для пьяниц и бомжей…

ВАРТИМЕЙ
Его сжимала темнота,
Но он предчувствовал дорогу,
Предчувствовал, что слепота
И приведет однажды к Богу,

Что в долгожданные шаги
Преображается терпенье.
О, Сын Давидов, помоги!
Как высока цена прозренья!

Так почему же темный час
И скорбь, что сердце одолела,
Не открывают наших глаз,
Не знают смысла и предела?!

Как тяжела такая суть!
Но прозреваем понемногу,
Что темный час — смиренный путь,
Ведущий нас навстречу Богу.

* * *
Ты говоришь, что ты — народ,
Его мечта и суть,
А я — нечаянный просчет,
Недуг, обратный путь.

Я говорю, что я — народ,
Его ревнивый взгляд,
Что это я иду вперед,
А ты идешь назад.

Пока мы спорим от души,
Рвем разум пополам,
Народ торопится, спешит
Привычно по делам —

Построить дом, посеять рожь
Иль отыскать алмаз.
И — слава Богу! — не похож
Ни на кого из нас.

* * *
Их нет уже, а мне поверить трудно…
Характеры упрямы и резки,
Искали песню зло и беспробудно
До безысходной гробовой тоски.

Но неудачно выбрали концовку,
Перетянули слабую струну.
Искали песню, а нашли веревку,
Нашли себе последнюю жену,

Что приняла и проповедь, и ругань
На здешние угрюмые места —
И обняла последняя подруга…
Сошли во тьму со своего креста.

А я их знал, и горько удивился:
Как увлекает помраченный пыл;
Что до сих пор за них не помолился,
Так по душам и не поговорил.

***
Рассуждали об интиме,
В этом деле все сильны.
Вдруг сказал Владимир Тимин:
«Две достаточно жены
Для поэта, в брачном плане
Две — вот так! Как ни крути,
Хватит. Мы ж не мусульмане,
Православные почти».

Те, кому необходимо
Много жен на стороне,
Заворчали: «Как же, Тимин,
Двух достаточно вполне?!

От тебя не ожидали
Мы подобной чепухи.
Как бы мы тогда писали
Гениальные стихи?!»

Но еще неумолимей
И решительней на вид
Говорил Владимир Тимин:
«Две — и хватит. И лимит.
Мы же с вами не собаки,
Чтоб иметь по сто подруг.
Первая — в законном браке,
А вторая — все вокруг.

Все, которые бывали
К нашим чувствам не глухи,
Чтоб мы как-то сочиняли
Гениальные стихи.

Надо быть скромней в интиме
Все-таки не двадцать лет!»—
Говорил Владимир Тимин,
Очень опытный поэт.

* В.Тимин - народный поэт Республик Коми

* * *
Кто-то тайно приказы изрек,
Кто-то свел в напряжении скулы,
Чья-то мысль, словно пуля, мелькнула —
И я выбран, как верный залог.

Эй, поэт, затаись между строк
И смотри в автоматное дуло! —
Гаркнет резко исчадье аула,
Палец свой положив на курок..

Я — заложник столетней беды,
Мне в лицо она весело дышит…
Праздный мир с одобреньем услышит,

Что меня, приложив все труды,
Обменяли на сумку с гашишем
И на остров Курильской гряды.

* * *
                    А. Пашневу
Если вдруг доживем до расстрела,
То поставят, товарищ, к стене
Нас не за стихотворное дело,
Нет, оно не в смертельной цене.

Мир давно не боится поэта,
И высокое слово певца
Он убьет, словно муху, газетой,
Пожалеет на это свинца.

Для чего сразу высшая мера?
Водка справится.
И нищета…
Но страшит его русская вера,
Наше исповеданье Христа.

В ней преграда его грандиозным
Измененьям умов и сердец.
И фанатикам религиозным
Уготован жестокий конец.

Вновь гулять романтической злобе,
Как метели, в родимом краю…
Если только Господь нас сподобит,
Пострадаем за веру свою.

А солдатикам трудолюбивым
Всё равно, кто поэт, кто бандит —
Не узреть им, как ангел счастливый
За спасенной душой прилетит.

***
Господи, Лазарь, которого любишь Ты, болен,
Жизнь его оставляет, и это совсем не хандра…
Даруй ему, исцеление – на все лишь Твоя воля.
Он говорить не может и встать не может с одра.

Как не отчаяться, Господи! Что же Ты нас оставил?!
Умер в Вифании Лазарь. И мы умрем вместе с ним.
Как нам понять и поверить, что это не к смерти, а к славе?
Что же Ты медлишь, Господи, любящим сердцем Твоим?

СУХАРИ
Ни грез не чаяла, ни слез,
Когда от русских стуж
В свои края ее увез
Американский муж.

Чего не жить? — Создать уют,
Порядок и покой,
Да только хлеб не продают —
Пшеничный и ржаной.

Чего не жить? — Принять уклад
И негритянский блюз.
Но хлеб — то странно сладковат,
То кисловат на вкус.

Как тошно, мамочка! И соль
Не солона совсем.
И мама шлет ей бандероль
В далекий Сан-Хосе…

Глядит на маленький пакет
И знает, что внутри —
Не сувенир, не амулет —
Простые сухари.

Их потрясти — они шуршат,
Обернутые в бязь!
И умиляется душа —
И ощущает связь

Со снежной родиной — и слух
Вновь услаждает свой.
И перехватывает дух —
Как пахнет хлеб ржаной!

Чего не жить? — Учить словарь
И улиц, и сердец.
И медленно сосать сухарь,
Как в детстве леденец.

АЛКАШ
Открой, братишка, что-то я продрог.
Холодный ветер. Да и климат влажный.
Открой свой бронированный ларек,
Я умираю над ручьем от жажды.

Каким ручьем? Так говорил Вийон.
Французский бомж. Похмельная цитата.
А, может, не ручей, а Тихий Дон? —
Где русский брат не пожалеет брата.

Один торгует пивом и вином,
Другой от них с утра невзвидит света,
От жажды умирая над ручьем,
По версии французского поэта..

Я говорю, конечно, невпопад,
Стараюсь быть своим. Родным. Любезным.
А денег нет —
Но разве ты не брат?!
Ты понимаешь русские болезни.

Как получилось, не возьму и в толк,
Как вышло, что в постыдной круговерти
Я должен всем?!
И не отдать мне долг.
Не расплатиться и до самой смерти.

Ты помоги.
Без шуток. Без обид.
Все помогают — как прожить иначе?
Во мне душа бессмертная болит.
Бессмертная! А это что-то значит.

И боль ее переполняет плоть
Мучительной и безутешной скорбью.
Прости меня…
Прости меня, Господь!
Я оскорблял Твой образ и подобье.

Сам выбирал дороги и пути,
И те мечты, что никогда не сбылись.
И я Тебя молю, долги прости
Тем, кто долги простил —
Воздай за милость.

Прости и скупость.
Ты всё можешь, Бог.
Душа горит — и значит, виновата.
Прости нам бронированный ларек,
Где русский брат
не пожалеет брата.

* * *
Утро вошло,
Я глаза разжимаю от сна,
Освобождаюсь
От темных вечерних страстей
И не грущу,
Ибо утро — и дышит весна.
Только не стало
Великой Отчизны моей.

Чтo мне слова,
Что не выпита чаша до дна,
Споры идей
Беспокойного мира вещей?!
Дышит весна,
Я глаза разжимаю от сна.
Не о чем спорить
Не стало Отчизны моей.

Не о чем спорить
И всуе терзать имена —
Опровергать,
Кто герой, кто кумир, кто злодей.
Тает великое прошлое.
Это весна.
Утро. Мудрею.
Не стало Отчизны моей.

* * *
Живет душа моя на войне,
Военный твердит мотив.
А люди думают, я вполне
Терпим и миролюбив,

И будто любому привету рад,
И пьяных драк не люблю.
А я хочу купить автомат,
И кажется, что куплю.

На тихом складе среди корыт,
Кастрюль последних систем
Предложат мины и динамит,
И новенький АКМ.

Держу в руке я желанный ствол,
Душа живет на войне,
И сознаю вдруг, что зря пришел,
Что мне не сойтись в цене.

В комплекте штык. Удобен приклад.
И цвет спокоен и мил.
Но я, прости меня, тихий склад,
Денег не накопил.

И вижу — нервы напряжены,
И чувствую жесткий тон,
Можно легко схлопотать войны
Со всех четырех сторон.

Неосторожно среди корыт,
Кастрюль последних систем
Не взять ни мины, ни динамит,
Ни новенький АКМ.

На тихом складе не верят в долг,
Здесь платят и головой.
Зачем мне снился гвардейский полк
И снился неравный бой?

Зачем я слушаю черный мат,
Горячих юношей злю?
Зачем хотел купить автомат?!
И кажется, что куплю.

* * *
Прочтут стихи, что ничего не значат,
И некролог.
И кто-то нерешительно заплачет
В цветной платок

И, вытирая чувственные слезы
И сняв берет,
Начнет рассказ высокопарной прозой,
Что жил поэт.

Я это «жил» услышу, напрягая
Посмертный слух.
И я воскликну, что душа — живая,
Что жив мой дух.

Что вижу вас — всех, кто пришел проститься, —
Простить меня.
Но зря, друзья, унылы ваши лица,
Не умер я.

Не умер я, поверь мне, брат мой лирик,
Что я живой!
Поверь мне, завсегдатай поликлиник
И сын пивной.

Оставим несчастливые глаголы —
Слова, слова…
Я вижу вас! — воротники, подолы
И рукава.

Я вижу вас! — носы, усы, бородки,
Разрезы глаз
И складки губ. Как явственно и четко
Я вижу вас!

И так милы мне чувственные слезы,
И мил сюжет,
Изложенный высокопарной прозой,
Что жил поэт.

Касаюсь плеч и трогаю за руки,
И в этот час
Осознаю всю трогательность муки,
Что вижу вас.

Осознаю, никто мне не ответит,
Вздохнув: «Привет!» —
Когда я рядом с вами, словно ветер.
И словно свет.

* * *
Припомню вновь приветливые лица
Веселых одноклассников моих…
Один в психиатрической больнице
Пытается понять свободный стих.

Чтоб не тревожить строгих санитаров,
Бубнит верлибры небу и стене
И верует, что обладает даром
Скрывать созвучья в уходящем дне.

Второй в тюрьме, глядит через решетки
На Божий мир любви, беды и слез,
Где умирает от паленой водки
Ранимый русский искренний вопрос.

И привыкает к паханам и нарам,
И к снам туберкулезной духоты,
И верует, что обладает даром
Плевать на все с тюремной высоты.

Другой на подоконник встал —
Влюбиться
Хотел в родную спящую страну.
И сделал шаг навстречу вольным птицам
В растерянного неба глубину.

Упал на тротуар, но от удара
Никто не вздрогнул в хмуром городке…
А веровал, что обладает даром
Перекурить печаль на сквозняке.

Четвертый сгинул в кишлаках Афгана:
Восточный муж, имеющий трех жен,
Внимательный читатель сур Корана,
Ему отрезал голову ножом.

Росла чинара, блеяла отара,
Его «калаш» сгодился на калым…
А веровал, что обладает даром
Домой вернуться к матери живым.

А пятый — дьякон, учит мир молиться
И сильно пьет за ближних и родных,
Припомнив вновь приветливые лица
Веселых одноклассников моих.

И выпью я, раз не звучит кифара,
И нет в душе спокойного угла,
И кажется, что все проходит даром —
Напрасны наши думы и дела.

Мы исчезаем… Остается смута.
Ее бы словом дружеским унять.
Но, встретившись случайно, почему-то
Стараемся друг друга не узнать

* * *
Родимый город, как мне надоели
Твои кварталы и твои углы,
Твои неутомимые метели
И черный воздух заполярной мглы.

И ты меня не любишь, но прославишь,
Я знаю, что на северном ветру
Однажды ты мне памятник поставишь,
Когда я от красот твоих умру.

Сочтёшь, что будет юношам полезно
И моего лица узнать черты,
Мой дар отметишь... Как это любезно!
Жаль, не от сердца,
Так... от суеты.

***
Свежа осенняя прохлада.
И краски осени свежи!
Но смысл дождя и листопада
В преображении души.

Приму я узкую дорогу
И поздней осени порыв,
Что надо подниматься к Богу,
Любовь и дождь соединив,

И слышать в невысоком слоге
Иной покой небесных лир,
И видеть, пребывая в Боге,
Себя и весь осенний мир.

В ПРОКУРАТУРЕ
Я весь седой и многогрешный –
Юн старший следователь, он
Ведет допрос, чтоб потерпевшим
Признать меня.
Таков закон.

Рассказывает без запинки,
Предав словам суровый вид:
Мой сын единственный,
Мой Димка
На Пулковском шоссе убит.

Привычны горестные были
Для умирающей Руси:
Клауфелином отравили
И выбросили из такси.

И он замерз.
Скупые вздохи
Кто может слышать в темный год?!
Замерз от февраля эпохи
Всепобеждающих свобод.

И ни молитва, ни дубленка
Не помогли его спасти,
И Богородицы иконка
С ним замерзала на груди.

Какую вытерпел он муку
Не перескажет протокол!
И ангел взял его за руку
В селенья вечные повел.

А мне произносить с запинкой
Слова кафизм и панихид.
Мой сын единственный,
Мой Димка
На Пулковском шоссе убит.

Нет больше никаких вопросов,
И прокурор, совсем юнец,
Мне говорит, что я философ,
Я не философ, я отец.

Ах, следователь мой неспешный,
Ты не поймешь, как я скорблю…
Я потерпевший, потерпевший.
Я потерплю.

***
Помолись обо мне, сынок,
Расскажи про иной покой,
Я от скорби совсем продрог,
Помолись обо мне, родной.

Я с утра разгоняю тьму,
Из души выметаю сор.
Я живу еще потому,
Что с тобой веду разговор.

Снова плачу. И плачет мать.
Поминальный едим обед.
Расскажи, как нам с ней понять,
Что тебя с нами больше нет.

Может, спустишься с высоты,
На минутку зайдешь домой?..
Я так верю, что слышишь ты.
Я так верю, что ты живой.

***
Ищешь чувственною дрожью,
Смотришь в мысленный чертеж –
Постигаешь правду Божью…
Только как ее поймешь?!

Что ни скажешь, будет ложью,
Промолчишь – и тоже ложь.
Постигаешь правду Божью…
Только как ее поймешь?!

Только Господу известно,
Почему удел такой –
Сын живет в стране небесной,
Я живу в стране земной.

Так легко смутить поэта,
Плачу я в земном краю,
Как понять мне благо это,
Правду Божью, скорбь мою.

***
Верую, Боже, что слышишь молитву мою,
Что же в ответ молчишь – не пойму причины.
Разве я камень прошу?! Разве прошу змею?!
Господи, я прошу, воскреси мне сына.

Ищущий, Господи, верую, что обрящет
Свет покаяния, истину и покой.
Вот пред Тобою я, верящий и просящий,
Дверь Твоей милости, снова молю, открой.

Как над сыном мертвым рыдала мать и вдова,
Помнишь? – сжалился Ты над её слезами.
Почему Ты молчишь? Какие нужны слова?
Разве змею прошу?! Или прошу камень?!

***
Всё сбудется, Марина,
И нет вернее строк:
И ты родишь мне сына.
Нас не оставил Бог.

Наш первый сын в могиле
Уснул до лучших дней,
Мы горя не забыли,
Но мы его сильней.

А возраст?! Да неведом
Душе его надлом –
И я в роддом приеду
С цветами и вином.

И я скажу негромко,
Но каждый слог ценя:
- Послушай, медсестрёнка,
Жена здесь у меня.

Ёе зовут Марина,
Сегодня вышел срок –
И родила мне сына.
Нас не оставил Бог.

***
Читаю рыжего поэта,
Который пел легко, как чиж,
И знал, что для любого света
Любой поэт немного рыж.

Имел он вредные привычки
И несколько гражданских жен,
Но не лежал в психиатричке
Дождливой жизнью оскорблен.

Бывал в милиции за драку,
Душой и телом от вина
Болел, но никогда не плакал,
Что жизнь скучна и не нужна.

Когда однажды стал известным
И модным, словно ерунда,
Сдавил судьбе своей и песне
Веревкой горло навсегда.

И кто-то скажет – мог иначе,
И написать бы сколько смог!
Не смог бы. Я о нем не плачу.
Я понимаю, мир жесток.

Читаю рыжие печали,
Стихов листаю тонкий том,
Он выбрал, чтоб его читали
И говорили бы о нем.

Что для него души спасенье?!
Неясный и натужный труд.
Ему важнее наше чтенье
И наш посмертный пересуд.

* * *
Сердце болит от шума,
Знобит от магнитной бури.
Можно о смерти подумать,
О милой литературе,

Что годы судьбы и света
Куда-то легко уносит,
О том, что в душе поэта
И в небе — поздняя осень.

На небе моем огромном
Сегодня темно и хмуро.
О чем остается помнить?
Что смерть — не литература.

* * *
Не желайте поэту стихов
В наше время глухое.
Пожелайте прощенья грехов
И покоя, покоя.

Чтоб не рухнул в холодный сугроб
От обиды и водки,
Помолитесь, чтоб тихо усоп —
Незлобивый и кроткий.

Хоть и весело жил, но тужил,
Унывал без причины.
Помолитесь, чтоб он заслужил
Христианской кончины.

Православно, по чину отпет —
Шел небесной дорогой.
И вздохнули бы: умер поэт,
Написал-то — немного.

* * *
Стынет воздух. Холод небывалый
Даже для полярных январей.
Побирашки греются в подвалах,
Обняли железо батарей.

Нет убогих на своей работе —
Ни у церкви, ни на рынке нет.
Некому сказать: «Зачем вы пьете?!»,
Подавая несколько монет.

Небывалый холод.
Поскорее
Поспешим вернуться в теплый дом.
Некого сегодня, фарисеи,
Поучать, что надо жить трудом.

* * *
Провинция пылко нелепа,
Но русские снятся ей сны.
И ближе здесь звезды и небо,
И люди, и чувство вины.

Несет свое честное бремя
Не слышная миру строка,
И медленней тянется время,
Поэтому жизнь коротка...

Из новых стихов
Из новых стихов
Из новых стихов
Из новых стихов
Из новых стихов
Из новых стихов
Из новых стихов
Из новых стихов
Из новых стихов