Юрий Николаевич Щербаков
Юрий Николаевич Щербаков родился в 1956 году в семье военного. Его отец Николай Романович, пройдя всю Великую Отечественную, отдал более тридцати лет кадровой службе. Коренной астраханец. Его предки были в числе основателей станицы Замьяновской. Закончил Астраханский технический институт рыбной промышленности и хозяйства, работал судовым механиком на Дальнем Востоке, журналистом. В 1989 году был принят в Союз писателей СССР. Автор многих книг публицистики, прозы, стихотворений, переводов, выпущенных в издательствах «Советский писатель», «Молодая Гвардия», «Литературная газета», «Наш современник», «Литературная Россия», «Роман-газета», «Эксмо – Яуза», Нижне – Волжском и Дальневосточном, в Астрахани и Элисте. Публиковался во многих всесоюзных и всероссийских журналах, газетах и альманахах. Его произведения переведены на ряд языков народов России. Основатель и редактор газеты астраханских писателей «Родное слово». Собкор «Литературной газеты» по Астраханской области и Калмыкии. Награждён орденом Дружбы медалью Республики Калмыкия «Навеки вместе». Лауреат первого международного конкурса переводов тюркоязычной поэзии «Ак торна», всероссийских литературных премий: имени Александра Невского «России верные сыны», Бунинской, «Традиция», «Имперская культура», имени Василия Тредиаковского, имени Курмангазы Сагырбаева, «Русское поле», Славянского литературного форума «Золотой витязь». С 2004 по 2010 год был депутатом Астраханской городской Думы. Пятнадцать лет руководит Астраханским региональным отделением Союза писателей России.
* * *
На Рождественском кладбище мама лежит.
И, как в жизни земной, прокатившейся было
С батей всё на двоих – пополам, без обид,
Так теперь на двоих без обид и могила.

На Рождественском кладбище вновь тишина.
И, как делала мама вот здесь же когда-то,
Я на холмик могильный насыплю пшена,
И конфеты роздам шебутным цыганятам.

Над Рождественским кладбищем ветер пылит,
Громыхает венков облупившейся жестью.
В ветеранском строю одинаковых плит
И надгробье моих, как у всех, честь по чести.

Над Рождественским кладбищем колокола
Поминают усопших рабов вечных Божьих:
Ту, что в ротной санчасти меня родила,
И того, что учил правдой жить, а не ложью.

На Рождественском кладбище я и не лгу –
Батя с мамой грехи мои знают за гробом:
Всё прощаю друзьям, не спускаю врагу,
А ещё одержим и гордыней, и злобой.

На Рождественском кладбище в горестный час
Сколько ж нас у могил на колени вставало!
Как порой в этой жизни мне трудно без вас
Продолжением быть, потерявшим начало.

Да, Рождественским кладбище это назвал
Кто-то, видно, всерьёз, безо всякой смешинки.
Все мы только трава у Его Рождества.
Но как смертно сплетаются наши травинки…

* * *
Лихие времена –
Что водка без закуски.
Расхристанной душе
Ядрёный хмель – во зло.
Прости меня, земля,
Что я остался русским,
Что нам с тобой вдвоём
Вот так не повезло.
Что горький жребий наш –
Нерусская удача,
Что пропили свою,
Которой – грош цена,
Что незачем мостить
Нам, грешным, Стену Плача –
Готова ею стать
Не каждая ль стена!
Прости меня, земля,
Что я не стал героем,
Что память занесёт
Забвения песком…
А только день пришёл –
И раскопали Трою.
О, дай мне стать твоим
Последним черепком!
Чтоб кто-нибудь ожёг
Его прищуром узким,
И, отыскав ответ
На каверзный вопрос,
Над этим черепком
Одно лишь слово:
«Русский?»
Когда-нибудь ещё
С надеждой произнёс.

* * *
Угрюмо вторили колёса
Тому, кто в забытьи хмельном,
Упрямо мучился вопросом:
«Как мы живём?»
Жи-вём. Жи-вём.

Служивый выпивал по-русски:
За окнами глухая темь,
И так – без тостов и закуски –
Тоскливое: «Зачем?»
Чем? Чем?

Примчались из степи метели
На запах крепкого вина.
И ордена его звенели:
«Что за страна!»
Стран-на. Стран-на.

О, вечное России горе
И от ума, и от питья!
«Живёшь ты в блуде и позоре!
Ты самая…»
Моя. Моя.

* * *
Запуржило опять, запуржило.
И стозевна, и яра во мгле
Заметает родные могилы
Злая сила на русской земле.

Счастье тем, кто навек упокоен.
Горе зрящим погибельный блуд.
Обречённо кресты колоколен
В бесовской снеговерти плывут.

Поле вражьих побед – поле брани –
Кроют ветры могильным холстом…
Но выходит из дому Сусанин
И себя осеняет крестом.

* * *
Село как село,
А зовётся станицей…
- Ста-ни-ца! –
Скрипит старичок журавец
И память врачует
Живою водицей:
Отечество, отчество,
Отче, отец.
С поклоном приму
У колодца бадейку
И мшинок назойливых рой
Отгоню,
Чтоб глянул оттуда
Урядник Илейка.
- Ну, что, Щербаков,
Признаёшь за родню
Казачье потомство
В девятом колене?
Признал!
Покривился усмешливо рот…
Строй слов дорогих
Да пребудет нетленен:
Родители, родичи,
Родина, род.

* * *
Бросают бесконечную сумятицу
И эту надоевшую страну…
А чем я хуже?
Вот возьму и в пятницу
На историческую родину махну!

Ищи-свищи меня за океанами.
А вот он я – совсем в иных местах:
Меж Астраханью стольной и Замьянами
Далёкий путь о сорока верстах!

Не испугаешь паспортной заставою:
Я воссоединяюсь – все дела –
С роднёю: дядей Колей, тётей Клавою,
И с прочими, которых полсела!

Уж с родовою вволю побеседую
Ночь напролёт до утренней поры
Июньской…
Нет, в июне не поеду я.
Махну в июле.
После мошкары!

* * *
«Я – коммунист, бандит советской власти!» –
Орал мой дед, идя через село.
Ах, дедово нечаянное счастье –
На месяц лишь в «кутузку» занесло!
А всё бабуля…
Главному с разлёту
Упала в ножки:
«Разголубый мий,
Помылуйтэ босоту и голоту!
Мыкыта, як напьеться,
Вин дурный…»
И отпустили, деда отпустили,
Побитого, учёного – домой.
И простирал бестрепетные крылья
Над сирою страной тридцать седьмой.
Наверно, не в бабулином поклоне
Была судьба, а в том, верней всего,
Что был мой дед незаменимый конюх,
Что чахли кони в стойлах без него…
Как прежде, над запойной головою
Цыганским бубном дёргалась луна.
Но с той поры дорожкою кривою
Шёл молча дед, бледнея от вина.
Кто знает, и узнается едва ли,
О чём шептал у стойла пьяный дед.
А жеребцы понятливые ржали,
Кивая часто конюху в ответ…

* * *
«Артиллеристы, Сталин дал приказ!» –
Хрипел отец за чаркою до пота.
Пел, как умел, фальшивя всякий раз,
Он, командир зенитного расчёта.

И некому помочь и подтянуть
Ему в застольной песенной кручине –
Его расчёт земной окончил путь
Под Сталинградом и в днепровской стыни.

Не трижды ли сержанта обошла
По кругу поведённой смертной чашей
Судьба – хозяйка бражного стола,
Где вместе за столом и наши, и не наши…

Отец, прости, что в прежние года
Я не болел твоей заветной болью.
Казалось мне, что это навсегда –
Твой слёзный хрип в негаснущем застолье.

Наверно, время делает мудрей,
Вдруг возвращая главный смысл понятьям.
«Из сотен тысяч батарей
За слёзы наших матерей,
За нашу Родину! Огонь!»
Ты слышишь, батя?

* * *
Засадный полк. Заветная дубрава.
Свершилось чудо в заповедный срок.
Но почему-то сразу доброй славы
Не получил его творец Боброк.

Через века страданий и событий
Не видно в этом никакой беды.
Да здравствует великий победитель
Поверженной Мамаевой Орды!

По доблести и слава! Даром, что ли,
Великий князь сам выбрал пеший строй,
Чтоб обрести на Куликовом поле
Загадочное прозвище – Донской!

Судьба решит сама: кому рубиться,
Отдавшись смело ратному труду,
Ну, а кому могучею десницей
Натягивать сражения узду.

О, этот жребий – на зубах, на жилах
Держать наружу рвущийся пожар,
Чтобы могучей, свежей, русской силы
Хватило на решающий удар!

Пускай потом другим звучат в награду
О храбрости и доблести слова.
Иной награды, видит Бог, не надо –
Была бы только Родина жива!

Нет испытаньям ни конца, ни края.
Где ж, ты, герой-спаситель, гой еси?
Не в том беда, что князь – слуга Мамая.
А в том, что нет Боброка на Руси…

* * *
Да был ли он, Евпатий Коловрат?
С отчаянья его придумал кто-то,
Когда Орда уже не «коло врат»,
А проломила русские ворота!

И хлынула потоками в проран
Неодолимо конница Батыги.
Вот тут-то и измыслен был рязан,
За помощью приехавший в Чернигов.

Как он с былинной удалью гвоздил
И в хвост, и в гриву вражескую силу!
Так бил, что его великий пыл
Лишь глыба камнемёта остудила…

Как песня богатырская лиха!
Остановись, великое мгновенье!
И не как нет ни капельки греха
В наивном стародавнем сочиненьи!

Когда всему заветному конец,
Когда кругом неверие и тризны,
Был явлен миру чудный образец,
Как защищать величие Отчизны!

Смеренный инок, твой лесной глагол
О небылом да сбывшемся деянье,
Негаданно-нежданно приобрёл
Воистину вселенское звучанье!

И потому судьбе наперекор,
Оборужённый вечным вещим Словом,
Суровый пахарь брался за топор,
Как те рязанцы, и опять, и снова!

…Глядите: чёрны вороны кружат,
Который год кружат над отчим краем.
И умирает снова Коловрат,
С былинной песней вместе умирает.
И торжествуют злобные враги,
Нас одолевши на незримой рати.
Молю: опять, Всевышний, помоги,
Чтобы явился на Руси Евпатий!

Да здравствует святое торжество
Героя на пути к заветной цели!
Неважно, кто придумает его –
Услышали б ту песню и запели…

* * *
Самый старый памятник музея-заповедника «Кижи» – церковь Воскресения Лазаря. Согласно преданию она была построена в 14 веке на юго-восточном побережье Онежского озера…
(Из рекламного проспекта «Кижи»)


А небеса как будто стали ближе,
Притянутые нитями дождя.
В плавучий ресторан с названьем «Кижи»
Сошлись туристы, весело галдя.

Проглянет солнце, объяснят толково
Им про седые кружева резьбы.
А я стою подобьем часового
У неприметной церкви ли, избы?

Откуда было знать им, лесовинам,
По-новгородски ведавшим чуть-чуть,
Как ставить храмы? Идолам старинным
Верна была языческая Чудь.

Как он дошёл в урочища глухие,
На этот, злой пургой продутый брег,
Креститель из далёкой Византии,
Непозабытый безымянный грек?

А только в год, когда Мамай, быть может,
Кумыс впервые подносил ко рту,
Во славу Божью, что души дороже,
Поставили хороминку Христу.

А пастырю – жилищем и защитой
Был крепкостенный Божий этот дом,
Когда за прежних идолов сердитых
Шли заступаться грешники с дубьём.

Стояла церковь семь веков под елью,
А ели той… Не старше ли земли!
А вот спасли церквушку от безделья,
На многолюдный остров привезли.
Ах, память, память! Так ли это надо! –
Для ни во что не верующих нас –
Её под нескончаемые взгляды
Здесь, на юру, поставить напоказ?

…А дождь свои бесчисленные нити
К обветренному острову тянул.
И приколочен был огнетушитель
Тремя гвоздями к древнему бревну.

* * *
Да, именем моим пугали печенегов.
Да, именем моим сбивали птицу влёт.
Да, именем моим – не силой оберегов –
Тевтонские полки вмерзали в Чудский лёд.

Да, в имени моём – Донская переправа.
Да, в имени моём – и Брест, и Сталинград.
Да, в имени моём – немеркнущая слава
Всех ополченцев, ратников, солдат.

Да, в имени моём – лихие перемены.
Да в имени моём – чужой заразы мор.
Да, в имени моём – самим себе измена.
И потому на трон садится новый вор.

Да, в имени моём – холуйство и холопство.
Да, в имени моём – кабальная стезя.
Да, в имени моём, как в том святом колодце,
Былую чистоту воде вернуть нельзя.

Но в имени моём любовь мерцает тускло.
Но в имени моём есть веры уголёк.
Но в имени моём – заветном слове «Русский» –
Навеки сбережён надежды родничок.

* * *
Наливаюсь ратною отвагой,
Прикипают руки к топору –
Над моей разгульною ватагой
Реет чернокрылая хоругвь.

Бабники, пропойцы, сквернословы,
Вовсе непотребные шиши –
Вышли мы на поле Куликово
Нынче для спасения души!

Гей, гряди на битву беззаботней,
Самый крепкий, самый чёрный люд!
Что с того, что завтра чёрной сотней
Нас потомки вражьи нарекут!

Ведает заступник с выси горней:
Оттого те чёрные слова,
Что от крови нашей стала чёрной
Поля богатырского трава!

И, когда отринувши земное,
Родина потребует ответ,
Я готов – в одном ряду со мною
Чёрной сотни инок Пересвет!

* * *
Среди вопросов праздных и непраздных
Ищу один-единственный ответ:
Неужто День Победы – это праздник
Солдат страны, которой больше нет?

Когда салюта майского зарницы
Расплещут в небе развесёлый свет,
Вглядитесь, как печальны эти лица
Солдат страны, которой больше нет.

Как тяжелы натужное веселье,
Шутов продажных громогласный бред!
Неужто враженята одолели
Солдат страны, которой больше нет?

Есть, видно, и у стойкости пределы.
Не потому ли в перекрестье лет
Так безвозвратно войско поредело
Солдат страны, которой больше нет.

И, никого ни в чём не виноватя,
Глаза в глаза – совет, завет, ответ –
Глядит светло с плиты могильной батя –
Солдат страны, которой больше нет.

* * *
Нет, не чеканной
Поступью парада,
Когда гудит
Торжественно земля, –
Приходит День Победы
Без отрады,
Как инвалид
На старых костылях.

Скрипят подпорки,
И саднят увечья –
Кто ведает им
Разницу и счёт?
Заветный день
С судьбою человечьей…
Неужто он
Когда-нибудь умрёт?

* * *
Тесно могилам
На новом погосте.
Но ни одна
Не обидится тень –
Нынче на кладбище
Гости и гости.
Красная Горка.
Родительский день.

Если кому
И не будет помину,
Ветер в камыш
Заберётся, скуля.
Он и помянет
Людскую судьбину.
Рыжая глина.
Родная земля.

* * *
Был самодержец до обеда
Зело с похмелья не в духах.
- Ну, астраханцы-рыбоеды,
Ну, водкопивцы, трах-тарах!
Но, выпив чарочку калганной,
Слегка царь Петр подобрел:
- Ну, искуситель окаянный,
Где там твой давешний пострел?
И молвил вовсе добродушно,
Хлебнувши квасу из ковша:
- Однако экий ты тщедушный!
В чём только держится душа!
Ага, душа… про сей предмет
Ты скажешь складно али нет?
Иль воевода-обормот
Сбрехал, что ты есть виршеплёт?
- О, государь, твоя душа
Пошире этого ковша!
Царь усмехнулся:
- Ишь, каков,
Тредиаковский, сын дьячков!
Предерзостен, яко у змия,
Язык твой… Да похвальна прыть!
А вирш про матушку-Россию
Ты смог бы, юноша, сложить?
Ну, верю, верю… Боже правый,
Дай пареньку заветный лад!
Тебе ж велю: пускай во славу
Отчизны будет твой виват!
Уразумей, Тредиаковский,
Для назидания иным,
Что нет износа славе росской,
Пока державой дорожим!
Пока к деянию готовы
Через моря, через года!
Сложи, пиит, такое слово,
Чтоб не забылось никогда!
О, вечный путь российских странствий,
Где три столетья напролёт
Весенний ветер астраханский
Нам вирши давние поёт!
Виват Россия!
Виват драгая!
Виват надежда!
Виват благая!

* * *
Человек, пришедший неспроста,
Молвил, не нарушивши обычай:
А у вас красивые места!»
Только мне послышалось:
«Добыча»…

Ты побудь, заезжий человек,
Гостем наших низовских окраин.
Он ответил: «Гостем? Хоть навек!»
Только мне послышалось:
«Хозяин»…

Выбирай подарок по нутру –
Я заветы предков не нарушу!
Он ответил: «Разве что икру!»
Только мне послышалось:
«А душу?»

* * *
У астраханцев есть одна мечта,
У каждого – я вас уверить смею –
Чтоб сгинули жара и духота,
А заодно – и злые суховеи.

Чтоб завалил Господь солончаки
На радость земледельцам перегноем,
Чтоб комаров несметные полки
Исчезли невестимо вслед за зноем.

Пусть пропадёт настырная мошка
И камыши – с заветных огородов.
Зимой побольше чистого снежка,
А не кефирной жижи с небосвода.

Чего ещё? Чтоб не один карась
Блуждал в ухе, где место осетрины,
Чтоб Астрахань взяла и поднялась
Из ямы Прикаспийской на равнину!

Гневим судьбу свою через года,
Привычно грезим о заветном чуде.
А сбудется оно – и что тогда?
Да просто нашей родины не будет…

* * *
Не бывает худа без добра.
Ах, как эта истина стара!

Так стара, что на покой пора.
Да, бывает худо без добра!

Я не про политику и власть –
Чтоб им расточиться и пропасть!

Паука сожрёт другой паук –
То-то будет радости вокруг!

Что клеймить позором подлецов,
На костях настроивших дворцов?

Степень пользы их – и в этом суть –
Суд определит когда-нибудь.

Я не о любимом из друзей,
Чахнущем над златом, как Кащей.

Мог бы – дружбу положил на счёт.
Но зато убогим подаёт!

Страшно без предела, без конца,
Коль любовь оставила сердца.

Только у остывшего костра
Понимаешь: худо без добра…

* * *
День пропах вишнёвым садом,
Шпал распаренных смольём,
Дёгтем, сеном, самосадом,
Пылью, тронутой дождём.

Пахнет мятой и ромашкой,
Полынком и чабрецом,
И армейскою фуражкой,
Мне подаренной отцом

На дорожку. Пахнет срубом
И колодезной бадьёй,
Кукурузным пышным чубом
И дорожной колеёй.

Пахнет разомлевшей речкой
И расшитым рушником,
Необъятной летней печкой,
Свежим хлебом и борщом.

Мазанки белёной глиной
И соломой на полу.
Самой пышною периной
И лампадкою в углу.

Пахнет бабушкой и дедом.
Нет роднее этих двух
Астраханским непоседам…
Отпуск. Детство. Русский дух.

* * *
Безвременье – а будто время длится!
Уже не стонет, а молчит земля…
Судьбы моей бескрылая синица,
Не обижайся зря на журавля.

Ему из поднебесья лиходеи
На почву опуститься не дают –
У сна с названьем «Русская идея»
Сейчас один – заоблачный маршрут.

Там ветер ледяной разбойно свищет.
Куда в такое небо? Прыг да скок…
Давно синичка выбрала жилищем
Приветливо распахнутый силок.

Привычно в нём… Подумаешь, петелька!
Ну, не пускает – экая беда!
Зато напиться не мешает в стельку
И с телевизором быть – не разлей вода.

И бестолково мечутся по клетке,
Воображая, что во все концы,
Крикливые, беспомощные детки –
Безвременья бескрылые птенцы.

О, как всё плохо!
Да заткнись ты, нытик!
Не время причитать и голосить,
Когда одни растрёпанные нити
Остались от величия Руси.

Не надо сокрушаться, что измены –
Зловредный рок Ивана-дурака.
А потому и прозвище «нацмены» -
Для тех сейчас, кто русские пока.

Господь нам посылает испытанья
Своим – за чередою череда.
Всё меньше нас? Так в огненном дыханье
Теряет вес железная руда!

Металлом стать, выжаривая в шлаки
Никчёмную породу – в этом суть!
И потому наш крестный путь во мраке.
Иным и не бывает русский путь!

* * *
Горят леса. Пожарникам – работы!
А тут ещё и новая беда:
Из кранов застоявшимся болотом
Разит водопроводная вода.

Переполох царит в Водоканале.
Недаром телевизоры с утра
Вещают: цепь природных аномалий
Во всём виновна, следствие – жара.

Мол, загнивают микроорганизмы.
Когда бы так… Гниёт по всей стране!
Как там писал отец соц.реализма?
«На дне»? Вот и смердит на дне…

* * *
Ты говоришь, Россия, как Союз,
Вот-вот падёт, развалится на части,
И будем называться мы улус
Какой-нибудь новоордынской власти?

Всё это верно. Только вот Ордой
Не напугать страну трёхцветных флагов.
Быть может, как когда-то, не бедой
Орда бы стала, а заветным благом!

Хотя о чём я! На сто лет вперёд
Просчитана судьба былой России.
И станет президенто-ханом тот,
Кто не похож на доброго Батыя!

Который вовсе не три шкуры драл –
Со всех доходов – только десятину.
О, золотоордынская пора,
Вернись опять на русскую равнину!

Пятою властной распри погаси!
Тогда, глядишь, из множества фамилий
Когда-нибудь и явится Руси
Пока ещё безвестный Джугашвили…

* * *
      Болото – место публичных казней
      в средневековой Москве

Как хотите, только я не против
Повернуть историю назад,
Где лесного татя на Болоте
По Указу царскому казнят!

Государев дьяк исчислит вины,
Что учинены были со злом.
И, крестясь, вся площадь заедино
Выдохнет печально: «Поделом!»

Для того кровавую минуту
Подданным показывает власть,
Чтоб в толпе подумалось кому-то:
«Как бы на Болото не попасть!»

Знать, грехов - что истинных, что мнимых –
Столько есть за каждою душой!
…Пролетели огненные зимы
Вереницей длинной над Москвой.

Говорят, что время неподсудно.
Грех его охаивать. Как знать…
Будто в утро казни многолюдно
На Болотной площади опять.

И кипят нешуточные страсти
Среди нововзысканной толпы:
Лучше кто – отведавшие власти,
Сытые, довольные клопы

Или их голодные собратья,
Из заморских прущие перин?
Сатана меняет лица, платья,
Только облик у него один.

Ты, гляди, сосед, гляди, соседка, –
Вот он, снова лезущий во власть!
Что нам остаётся? Память предка:
«Как бы на Болото не попасть!»

Пусть казнят друг дружку лиходеи!
Пусть они дерутся – зло со злом!
Нет сейчас спасительней идеи:
Наше время просто не пришло!

Венок Расулу Гамзатову
Из новых стихов
Из новых стихов
Из новых стихов
Из новых стихов

Система Orphus
Внимание! Если вы заметили в тексте ошибку, выделите ее и нажмите "Ctrl"+"Enter"
Комментариев:

Вернуться на главную